Примроуз

      Две недели пролетают не заметно. Я живу обычной жизнью, отдалённо похожей на жизнь нормального человека. Мое утро начинается со свежего завтрака с моей любимой сестренкой и продолжается дорогой на стройку в компании все той же сестры. Я помогаю в восстановлении Дистрикта. Но уже не так сильно налегаю на физический труд. Я пытаюсь помогать младшим или захожу к маме и приношу к ней больных. Вид крови и запах паленого мяса больше не отпугивает меня. Война закалила мое тело, этого не скроешь, но её чудовищные последствия все ещё отражаются на мне. Так, я все ещё пугаюсь слишком громкого шума, иногда мне мерещится ненавистный запах роз, а насколько велик соблазн провалятся весь день на кровати, в тишине жалея себя! Но я пытаюсь справляться со всеми синдромами моей послевоенной болезни, и не забываю время от времени звонить своему врачу. Обычно я звоню ему поздно вечером, когда уже темно. Он в это время уже находиться дома, но все равно с радостью дает мне советы и усердно лечит меня. С тех пор разговоры о Пите так и не заходили: доктор всегда держит свои обещания. Но я все равно чувствую, как иногда он хочет мне что-то сказать, но постоянно прерывается на полу слове. Так же, как например, и сейчас.       - А Вы знаете… - доктор делает глубокий вдох, но тут же осекается, а мне становится интересно за ним наблюдать.       - Что знаете? – специально спрашиваю я. Я ведь знаю, что врач не нарушит своего обещания, просто хочу посмотреть, как он станет выпутываться.       - Вы знаете, мне пора, – говорит Аврелий, и я едва сдерживаю свой смешок. – До свидания, Китнисс. Как–нибудь созвонимся.       И по привычке не дожидаясь ответа, мой лечащий врач резко бросает телефонную трубку, и я уже не сдерживаю себя. Я смеюсь над его незадачливостью и неумением себя сдержать. А ещё я смеюсь над тем, как этот преданный доктор пытается держать себя в руках, но у него это плохо получается. Я смеюсь… это уже хорошо. И будь со мной рядом Пит, он посмеялся бы тоже.       Мысли о Пите тут же выводят меня из себя. Улыбка в тотчас исчезает с моего лица и на её месте появляются плотно сомкнутые губы. Снова я сталкиваюсь со своей проблемой: сколько бы я не убеждала себя, не пыталась смириться с неизбежной поездкой, неприятное чувство наполняет меня всякий раз, когда я вспоминаю о светловолосом парне. Кажется, что это неправильно, покидать родной дом. Кажется, что я не должна убегать от Пита, кажется, что мое место здесь. Именно в его доме. И это «кажется» с каждым днём становиться только крепче. С каждым днём я все чаще ловлю в себе это гадкое желание дать задний ход. Эти противные мысли о том, чтобы оставить все как есть и предпочесть свободной жизни Пита собственной счастье появляются во мне так внезапно и мгновенно, но мне удаётся так же быстро выкинуть их из головы.       «Все же складывается просто превосходно, - убеждаю я себя каждый раз. – Я совершаю благородный поступок, по сути, делаю добро». Но эти оговорки становятся все менее правдоподобными с каждым днем. И вот завтра тот самый день, когда отступать уже будет некуда. Завтра – я сбегу от сюда навсегда, и я ни за что не сдамся!       В подтверждение своим мыслям я уверенно мотаю головой и встаю с кресла. Сегодня я хотела попрощаться. Эти стены стали для меня вторым домом, я проводила здесь каждую ночь. Я в последний раз гуляю по этим коридорам, последний раз провожу ладонью по сырой стене, но что самое ужасное, последний раз я чувствую этот аромат, и завтра я должна буду его забыть. Навсегда.       Слезы сами собой наворачиваются на глазах и текут бесконечным потоком. Все должно было быть по–другому. Я должна была прийти на перрон. Не для того, чтобы уехать, а для того, чтобы встретить тебя. Я должна была жить, ожидая нашей встречи, а не избегая её, боясь, как огня. Я должна была одеть самое лучшее платье в тот самый волшебный день, когда бы я узнала, что совсем скоро ты будешь рядом со мной. Я должна любить тебя, а не причинять тебя боль. Хотя, именно моя любовь разрушала тебя на кусочки.       Я хожу по этим длинным коридорам, захожу в те комнаты, где раньше бывал Пит. Я представляю, как он мял тесто за кухонным столом, как смотрел телевизор на диване в гостиной, как стоял у окна и наблюдал за мной, когда я в очередной раз не обращала на него никакого внимания. Я ступаю на лестницу, как тогда, в первый раз и совсем не чувствую былого неудобства. Этот дом притягивал меня к себе, и мне ни капельки не было страшно. Я шла, не оглядываясь назад, и решила зайти в мастерскую. Я не была там с тех пор, как попала в этот дом впервые. Я не хотела туда заходить. Я боялась, что не смогу выдержать.       Но в этот раз я была настроена решительно: мне нужно было забрать оттуда одну вещь. Я хотела найти изображение Пита. Мне нужен был ещё один символ олицетворяющий его. Медальон и жемчужина принадлежали испуганному мальчику с Игр, а эта картина оставит его в моей памяти таким, какой он есть сейчас. Пусть я не проводила с новым Питом много времени, да и вообще виделась с ним только один раз, но то впечатление, которое производило на меня каждое его слово во время наших телефонных разговоров, каждый его жест, он отпечатался в моей памяти и навсегда изменил мое представление о нем. Он взрослый, возмужавший, от его детской влюблённости не осталось и следа. Но он сильный. И он не сломался. По крайней мере, пока. Ведь я уверена, мой уезд выведет его из себя. Но так будет лучше.… Будет лучше.… Ведь так?!       Я открываю дверь в просторную мастерскую и рефлекторно прикрываю глаза. Страшно. Кажется, здесь обитают призраки.       Призраки из прошлого. Призраки прежних Пита и Китнисс, которых уже не вернуть. Но я продолжаю идти вперёд и стараюсь по быстрей найти выключатель.       Когда тёплый свет заливает комнату, я осматриваюсь вокруг: не удивлюсь, если мне вообще не удастся найти картину с изображением Пита, здесь на каждом рисунке изображена только я. Но я нахожу. И даже лучше. Я нахожу его фотографию. Черно-белую, лежавшую здесь с давнишних времен.       Мальчик с пшеничными волосами с улыбкой смотрит в объектив. Его глаза сияют, ведь в руке он держит медаль. Медаль из ржавого металла, она далеко не круглой формы и имеет противный рыже-коричневый цвет, но отчего-то она дарит такие радостные эмоции этому мальчишке с ярко–голубыми глазами, которые привлекают своей необыкновенной красотой даже через старую камеру, подарившей этому мальчику такое приятное воспоминание. Я приглядываюсь внимательно, и замечаю одну деталь: на медали виднеется цифра. Два. Это – награда за второе место и, уверена, он получил её за победу в борьбе.       Кажется, отчего же этому мальчику так радостно от этой награды, ведь он не получил то самое заветное первое место? Но все те, кто когда-нибудь знали Пита Мелларка, могут ответить на этот вопрос. Просто этот мальчик с голубыми глазами и пшеничными волосами радуется за брата. И с гордостью показывает, что гордится тем, что ему уступил.       А я убила его.       Моего мальчика с хлебом.       Я задушила его своим враньем, зарезала своим предательством. И вот результат. Его больше нет. А я рыдаю. Потому что скучаю. И потому что слишком сильно люблю. Я провожу пальцами по его губам, обвожу контуры его милого личика и не позволяю соленым каплями приземлиться на его лицо. Моя низость больше не должна касаться его.       Я присаживаюсь на пол, не отпуская фотографию из рук. Все могло сложиться по–другому, но это не суть. Прошлого не вернуть. Былого не исправить. И тогда я принимаю решение, и именно здесь, именно в эту минуту, я чувствую…       Как отпускаю его.       Это немного болезненно, ощущение, будто тебя что–то колит в груди. Но стоит этой простой мысли обрести весомые значение, как ты ощущаешь легкость. Невесомость. Полет. И тебе действительно становится легче. Тебе хочется петь, обязательно что-нибудь грустное и ты не можешь себе отказать. Твой голос сам собой начинает сливаться в печальных звуках, а вместе с ними выносить из тебя всю боль. Не важно, что ты поешь, не важно, какую мелодию. Самое главное, что ты становишься пустой. Ты выдергиваешь из себя старые корни. Ты начинаешь новую жизнь.       И проводив старые грустные моменты жизни долгими минутами лечебного пения, ты склоняешь голову и засыпаешь… прямо на полу.

***

      Свет… такой тёплый и яркий, он заставляет меня открыть глаза. Я чувствую мягкость под своим телом, ощущаю тепло и понимаю, что нахожусь на кровати, на втором этаже.       Что?! Как я сюда попала? Я вскакиваю с кровати и ставлю отекшие ноги на пол. Крепко сжимаю рукой свой рот, чтобы на всякий случай не выдать своего присутствия. Я перебираю все возможные варианты событий и никак не могу понять, чтобы это могло значить. Меня кто–то поднял наверх, положил на кровать, накрыл одеялом и ушел сам. В принципе, вариантов немного. Тех, кто мог бы проявить ко мне заботу на пальцах пересчитать. Прим бы не смогла меня поднять, мама бы просто не стала. Хеймитч уже месяц находится в мощном запое, я даже ни разу не виделась с ним. Гейл… наверное, он. Вот только зачем он приходил в дом Пита? Проверял, чтобы я выспалась перед поездкой? Наверное, так. Пусть лучше будет так.       Такие выводы успокаивают меня. В этом нет ничего страшного, просто меня зашёл проведать старый друг. Но отчего так беспокойно на душе? Сердце бьётся с бешеной скоростью, а нос улавливает тот самый запах, который стал для меня привычным ещё пару дней назад. Я быстро оправдываю свое волнением тревогой перед поездкой и даже на секунду успокаиваюсь. Но лишь на секунду…       Потому что следующее, что я слышу – это его тяжелые шаги.       Его поступь я узнаю из тысячи, его запах уловлю за метры, но его тень… она появляется внезапно. И у меня есть ровно секунда, чтобы замести следы.       Я срываюсь с места и подбегаю к подоконнику. Времени нет, и других вариантов тоже, поэтому в следующий миг моя нога оказывается между домом и улицей, и я держу равновесие на другой ноге. Один прыжок, и я осуществлю задуманное. Я отпустила. И этот прыжок дастся мне легко. Но не тут-то было. Родной голос раздаётся позади меня, буквально в паре метров.       - Далеко собралась? – эти нежные ноты пробуждают в моем теле дрожь. Нет, я к этому была не готова. Это слишком трудно, прыгнуть сейчас. Этот голос… он будто заколдовал меня, и я не могу найти в себе силы. На моем лице – паника, а из глаз вот–вот польются слезы. Но я поворачиваюсь, желая увидеть любимое лицо.       Мой корпус поворачивается медленно, словно желая помучать нас. Но для меня это лишний повод подумать: почему именно сейчас? Почему именно сегодня, за пару часов до отправки поезда? Почему все сошлось так, как обычно бывает в кино? Зачем он пришёл, когда я его опустила? Зачем он пришёл мучить меня, заставлять вновь делать этот чудовищный выбор между им и самой собой. Ведь я всегда была эгоисткой и не смогу долго противостоять ему. Не смогу спорить, не смогу переубедить. Соглашусь, что нам лучше быть вместе, а не убегать друг от друга всякий раз. Но ведь я не могу сдаться! Не хочу! Мне было легко. Гораздо легче, чем сейчас. Он вернулся, а я не смогу его принять.       Извини, Пит, я снова сделаю тебе больно. Но, клянусь, это в последний раз.       Я разворачиваюсь не смело, медленно поднимая на него глаза. Кажется, в моей жизни не было момента более волнительного и трепетного, чем сейчас. Но моя задача – не раскисать, дать понять, чего я на самом деле стою. Но все же… слезы так предательски текут по щекам.       Проходят секунды, пролетают часы и наши взгляды встречаются. В его глазах – не прикрытая нежность, понимаю, он другого сейчас ожидал, но я не показываю, как мне больно. Я опять воздвигла вокруг себя огромную стену, не позволяющую увидеть хоть немного моих чувств. Я хочу вырваться из своих собственных оков, я хочу обрушить эти самые стены и обнять, сказать, что люблю. Я хочу поцеловать его. Крепко-крепко, так, как не целовала ещё никогда. И никого. И от последнего слова мне вновь становится больно. Я целовала не только его. Надо собрать всю свою силу в кулак.       Пит смотрит. Пит ждёт. А я молчу, думаю, как отвертеться. Мне бы только убежать от его глаз, выскользнуть из этого дома, и я бы смогла начать все с чистого листа. Но сейчас, под его пристальным взглядом я не ощущаю своего сердца: оно давно провалилось в пятки, а слезы… я уже устала их вытирать.       Я думаю, что сказать. Перебираю в своей голове весь свой словарный запас, пробую строить самые разные предложения, но решив, что лучше слов в этом случае сработают поступки, я проглотила горький комок в горле и шепчу единственное слово, способное все объяснить.       - Прости.       Я поворачиваюсь к окну и ставлю ногу в прежнее положение. Я переношу весь свой вес на нее и готовлюсь принять безопасную позицию, как крепкие руки охватывают мою талию и затаскивают обратно в дом. А ведь я почти выбралась… Пит разворачивает меня к себе, его взгляд становится грозным. Грозным, но не злым. Ведь мой Пит никогда не умел злиться.       - Что происходит, Китнисс? – кричит он, а я чувствую, как мое тело размякает в его крепких руках. Я не слышу его слов, я завороженно смотрю на его ресницы, так причудливо переливающиеся на свету. Я концентрирую все свое внимание на тёплых руках, охватывающих мой живот, и из последних сил прикрываю глаза. Главное – не сорваться, доиграть свою роль до конца. «Через пару часов у меня поезд, я уезжаю с Гейлом во Второй» - это ведь так просто сказать, но мне так не хочется делать своему мальчику больно. И просто так стоять я не могу, поэтому разлепив свои веки и с новой силой укрепляя вокруг себя ту самую стену, я решаюсь и все так же тихо говорю:       - Мне надо идти. – в какой-то момент мне даже кажется, что Пит не услышал меня, но после я понимаю, что он не ожидал. Не ожидал, что во мне в коем то веки проснётся совесть, и я решу хоть один раз в жизни сделать добро?       - Никуда ты не пойдёшь, - говорит он и теперь настала моя очередь думать, что мне послышалось. Его голос звучал безапелляционно. Его решение было неоспоримо. Такого Пита я не видела никогда. И мне не хотелось спорить с ним, но я не могла позволить себе так быстро сдаться и продолжила гнуть свое.       - Отпусти меня, – неоднозначно говорю я. Я прошу отпустить мою талию, я прошу отпустить меня из его жизни. Я прошу,… но он продолжает стоять на своем, только на сей раз в его глазах снова появляется искренняя нежность.       - Не отпущу! – говорит он одними губами, и от такого любящего взгляда и нежного шепота у меня подкашиваются ноги. Моя стена дает трещину, и я делаю шаг навстречу ему. Резкий, но такой необходимый этот шаг заставляет стать нас ещё ближе, дает возможность полностью проникнуть в мысли друг друга. Близко… слишком близко. В конце концов, мне пора уходить! Но не могу – ноги стали ватными. И тогда я выбираю самый последний вариант, и собрав все свои на этот раз действительно последние силы, я выдавливаю из себя те фразы, которые не хотела бы говорить никогда. Я снова делаю ему больно.       - Я целовалась с Гейлом, - я вижу, как мои слова причиняют Питу физическую боль. От удивления он открывает рот и слегка ослабляет хватку. Это не скрывается от меня. Я решаю выйти через дверь. В конце концов, с ней я ещё не попрощалась.       Руки Пита падают с моей талии, и я обхожу его стороной. Главное – не обернуться. Я сдержала своё слово. Больнее уже не будет.       Когда у меня уже закончатся слезы? Я даже уже перестала их замечать. Но в груди совсем не больно, в груди осталась лишь пустота. Я научилась отпускать. Я отпустила утенка, отпускаю Пита. В конце концов, я останусь одна. Раздавленная, причиняющая всем людям боль, я загнусь в своем собственном горе, и однажды на утро я уже не проснусь. Но видимо не так скоро, потому что стоя на пороге его спальни, я чувствую его ладони, сжатые на моих плечах. Он разворачивает меня к себе. Зачем? Неужели он не понимает, что нам пора разойтись? Что его держит? И что не дает отпустить? В конце концов, во мне уже совсем нет сил бороться, мне ведь самой так хочется остаться с ним.       - Останься, Китнисс. Прошу, останься. – Умоляющий тоном говорит он. Я не понимаю. Я решительно ничего не могу понять. Простил? Зачем?! Зачем ему это надо? Зачем ему опять нужна эта боль? Этот взгляд… его глаза наполнены тоской, и я чувствую, как меня покидают последние силы. Я пытаюсь что-то сказать, хочу оспорить. Но вот я собираю в своей голове все адекватные мысли и пускаю в ход самые последние аргументы, которые были у меня припасены.       - Я уйду, - эти слова невесомые, я говорю их скорее по инерции, чем в серьез. Моя стена треснула, и у меня не осталось сил, чтобы её восстановить.       - Я пойду за тобой, - нежно говорит он, и я чувствую, как мое тело делится надвое. Я воюю сама с собой. Остаться? Или уйти? Закончить начатое или сложить руки? И тем не менее, как–то само собой получается, что я говорю:       - Я спрячусь.       - Я тебя найду, - тут же отвечает Пит.       Нет, он разрушает меня, ломает мою стену. И я чувствую, как сдаюсь. Я не могу держаться, я, черт возьми, больше жизни хочу быть с ним! Я хочу обнять, поцеловать, да хотя бы просто быть рядом. И не выдерживаю, утыкаюсь носом в его грудь. И последнее, что я выговариваю, скорее для себя. Эти слова, моя последняя надежда, мой последний аргумент:       - Я умру.       - Я умру вместе с тобой.       Питу больше не пришлось меня уговаривать.