Игра стоит свеч

Total — Неважно

Мне не спалось. Всю ночь я ворочалась в постели, сбивая под собой простыню и прислушиваясь к звукам в квартире. Два часа, три. Четыре. Тишина. Давно заглохшую обиду сменило зудящее беспокойство. Не случилось ли с ним что-то нехорошее? Я хваталась за телефон, но когда набирала номер, откуда-то из глубины наползали мрачные подозрения, и думалось, а не помешаю ли я ему своими звонками? Вдруг отвлеку от чего-то важного, ведь он уезжает по ночам явно не в игрушки играть. Он симпатичный молодой человек, и у него есть свои потребности… От этих мыслей становилось жарко и муторно, и появлялось новое необъяснимое чувство, настырное и щекочущее, бегущее по телу мурашками, собиравшимися внизу живота. Откуда и когда оно взялось, непонятно, но впервые накатывало так ощутимо, заставляя меня стыдливо прятать лицо в подушку, а потоми злиться и метаться в кровати. Так и получилось, что этой ночью я не сомкнула глаз. В шесть хлопнула входная дверь, раздались шаги и шорохи. Судя по звукам, Антипов, как обычно, принял душ, погремел посудой на кухне и скрылся в своей комнате. Ясное дело, теперь в универ не поедет, будет отсыпаться весь день, потому что тренировки у него сегодня нет, а я буду носом клевать на парах, потому что переживала за одного белобрысого придурка. Неважно. Я встала и, решив на этот раз пренебречь душем, только умылась, почистила зубы и пошла завтракать. Настроения не было от слова совсем. И аппетита тоже. Вяло пережевывая кусочки яичницы, которую только что пожарила, я смотрела в окно на занимающийся рассвет, как вдруг уловила краем глаза какое-то движение. — Как вкусно пахнет! Можно мне тоже яишенки? — в кухню зашел Антон. Он был весь затянут в черное: модные джинсы и водолазка гармонично смотрелись с его светлыми волосами и карими глазами. На лице — ни следа сонливости: хоккеист был чист, свеж и бодр. А значит, куда бы он ни ездил, он там спал! Я едва сдержала рвущееся наружу глухое раздражение, сильнее сжав рукой вилку и пытаясь не целиться ее зубцами в это улыбающееся лицо, и молча кивнула на сковородку. Разговаривать не хотелось. — Ты не важно выглядишь, — заметил Антипов, накладывая завтрак на тарелку и садясь напротив. — Что-то случилось? Ты у меня случился, зараза ты неблагодарная. Сидит, улыбается, чем-то бесконечно довольный. А водолазки ему идут, определенно. Прежде никогда не видела его в такой одежде. А что это там прячется под воротом? Я пригляделась повнимательнее к его шее в том месте, где билась яремная венка, и почувствовала, как меня, будто кипятком, окатило жгучим стыдом и возмущением. — Все в порядке? В порядке?! Да меня чуть ли не наизнанку выворачивало. Подозрения подозрениями, но это, это… Я посмотрела на него долгим нечитаемым взглядом. Антон, а как же Оля? Неужели ты так быстро забыл и отпустил? Да, сестра, да, нельзя, но вот так цинично взять и порвать с прошлым? Как так можно, вообще? — Пахомыч? — заметив, куда я смотрю, хоккеист смутился и, кашлянув, оттянул воротник, поднимая его повыше. — Я тебе не Пахомыч! — взорвалась я и встала из-за стола, чтобы убрать посуду. — У меня, в конце концов, имя есть, а если ты вдруг забыл, то напомню: меня зовут Софи! — и так бахнула тарелкой об столешницу, что она только каким-то чудом не разбилась. — О, как, — пробормотал Антон себе под нос. — Ладно. А я развернулась и ушла в комнату, чтобы собраться на учебу. В академию, а потом на работу в ночную смену. Мне некогда думать о всяких глупостях, у меня сейчас четыре пары и с двенадцати до шести три плановых операции. Четыре пары и три плановых операции, четыре пары и… Да черт бы побрал этого Антипова! *** Весь день во мне все кипело и бурлило от негодования. Обида росла, как мыльный пузырь, обволакивая меня и отрезая от реального мира, и на занятиях я была рассеянна. А после академии решила не ехать домой, сразу направившись в отделение. Выспалась все-таки на жесткой кушетке в своей каморке и заступила на ночную смену. А перед оперблоком вдруг успокоилась. Входя в операционную — оставляй все личное за дверью, — так меня учили. И мыльный пузырь лопнул, оставшись осадком где-то в глубине сердца. В сущности ничего ведь не случилось. Да, мне обидно за Олю, но они с Антоном давно расстались по понятным причинам, и отношения им уже не возродить, так разве Антипов не имеет права чувствовать себя свободным и делать то, что хочет? Он, в конце концов, мужчина, ему необходимо снимать напряжение вовсе не таким способом, как я считала. И я еще надеялась его разгрузить! Да он и без меня прекрасно с этим справлялся. И пусть дальше ходит, куда хочет, мне-то что. Неважно. Домой я вернулась в хорошем расположении духа. Ну, как хорошем, — по крайней мере, была спокойна и больше не злилась на Антона. А зайдя в квартиру, нашла его на кухне у плиты: он готовил что-то такое, от чего умопомрачительный запах распространялся за пределы столовой. — София! — радостно прокричал он из глубины кухни. — Ты как раз вовремя! Вымой руки, переодевайся, и будем ужинать! Я нахмурилась, чувствуя что-то неладное. Чего это с ним? Решил так извиниться? Да вроде ему не в чем извиняться, он не сделал ничего такого, чтобы меня обидеть, а все мои эмоции — так это просто эмоции, не имеющие к реальной жизни никакого отношения. Но отчего он такой счастливый? Ничего не понимая, я выполнила привычные действия и пришла на кухню, где Антон как раз раскладывал еду по тарелкам. Он, как обычно, был одет в светлую футболку и широкие спортивные шорты. Мой взгляд против воли притянулся к его обнаженной шее, и я почувствовала укол разочарования, увидев на том месте, где утром мне померещился засос, большой квадрат пластыря. Ну-ну, и кого ты хочешь этим обмануть? Проследив за моим взглядом, Антипов широко улыбнулся. — Прошу к столу, — он в приглашающем жесте развел руки в стороны. — Сегодня на ужин гратен, печень по-лионски и Нисуаз. Присаживайся, — и он галантно отодвинул для меня стул. — Антипов, а что происходит? — недоверчиво спросила я, усаживаясь и в растерянности разглядывая стол, который просто ломился от еды. При этом, блюда были красиво сервированы, а Нисуаз выложен горкой на большой плоской тарелке, украшенной листьями салата. — Ничего не происходит, — снова улыбнулся он, расплываясь в похожей на оскал улыбке, от наигранности которой у меня сводило зубы. Ну не Антон это, совсем не Антон, он начинает меня пугать. — Разве я не могу поухаживать за своей любимой соседкой? Ладно, усмехнулась я. Посмотрим, к чему это все приведет. Я села за стол, и Антипов с готовностью придвинул мне блюда французской кухни собственного сочинения. Кстати, почему французской? — Приятного аппетита, Софи, — сказал он, издевательским тоном выделяя мое имя. — Не желаешь ли бокал Шабли? !!! Если вдруг ты решила, что он просто захотел о тебе позаботиться, то задвинь эти мысли куда подальше и вообще о них забудь. Это определенно не тот случай. Я закусила губу и устремила взгляд в стол, чтобы не выругаться и не наговорить лишнего этому гадкому мальчишке, пока он откровенно ухмылялся мне в лицо. А напомните-ка мне, почему вообще я согласилась у него жить? Стоило ли ради крыши над головой идти на такие рискованные меры? И если я его сейчас прибью, чем это будет мне грозить? — Желаю, — наконец сказала я. — И верни все, как было. Пожалуйста. — Желание женщины — закон, — Антон хмыкнул, заканчивая спектакль. Поднялся со своего места, откупорил бутылку белого вина и, налив в бокал прозрачный, слегка желтоватый напиток, поставил его передо мной: — На. Я выдохнула и опустошила бокал залпом. Жидкость проскользнула по горлу, приятно разлилась внутри, и спустя несколько секунд стало тепло и почти спокойно. — Что было вчера утром? — спросил Антон, слегка склонив голову и наблюдая за тем, как я накладываю себе на тарелку картофель. — Помутнение, — призналась я, косясь на пластырь, украшавший его шею. — Можно мне еще вина? — Да, пожалуйста, — Антипов налил еще, а сам так и не притронулся к своему бокалу. Мы больше ни о чем не говорили, молча ужиная. Антон постарался на славу. Картошка, правда, малость пригорела, а печень оказалась суховатой, но зато салат был превосходен. Мое раздражение на Антона пропало, уступив место легкому веселью и удивлению: ну надо же, как заморочился, а все из-за чего? Из-за глупого нежелания уступить мне в мелочах? А характер у него все-таки противный. Из-за стола я выползла сытая и захмелевшая. — Спасибо за ужин, Антуан, — съехидничала, не в силах удержаться. — Все было очень вкусно. Повторяйте, пожалуйста, почаще. — Ага. Обязательно… — отозвался он, как-то странно на меня глядя, а когда я ушла в комнату, прошел следом, и, стоя в дверях, спросил, приложив кончики пальцев к пластырю. — Я должен это как-то объяснять? Я покачала головой: — Нет, не должен. Он взрослый совершеннолетний человек, свободный молодой мужчина, и, надо сказать, очень привлекательный молодой мужчина, с красивым телом, с проникновенным взглядом… И когда он так смотрит, — глаза в глаза, — дыхание учащается, а ноги становятся будто сделанными из ваты, и сложно удержать равновесие… Не выдержав дуэль взглядами, я отвернулась от него, пытаясь скрыть свое пылающее лицо, и принялась разбирать постель, ощущая спиной его близкое присутствие. Он отчего-то не спешил уходить. — Я просто очень стараюсь ничего не испортить… — отрывистый шепот раздался совсем близко, заставив меня резко выпрямиться и замереть на месте, но ничего не произошло. — Не испортить чего? — тихо спросила я, когда пауза затянулась. Ответом мне послужила тишина, и когда я обернулась, его уже не было в комнате. *** Прошло несколько дней. Антон больше не уходил по ночам, по крайней мере тогда, когда я бывала дома, и мы снова вернулись к привычной манере общения. Правда, теперь я много времени проводила в студии, в которой оказалось много работы. Я потихоньку осваивала помещение, прибиралась, убирая все лишнее с глаз. Так, например, чужие картины отправились в шкаф, за шкаф, и во все укромные уголки, которые мне только удалось найти. Я не решалась избавиться от них насовсем, предполагая, что хозяин студии все-таки вернется, а вот с другими вещами позволила себе некоторую вольность. Например, раритетное кресло с резными ручками отреставрировала, покрыла лаком и поставила в расчищенный угол. Приобрела на известном сайте торшер и низкий столик бывшего употребления, переделала их на свой вкус, и подтащила к креслу — получился уютный кофейный уголок. Большие столы протерла от пыли, за ними рисовала что-то акварелью, здесь же писала конспекты и читала необходимую литературу. В общем, будь в студии диван и холодильник, здесь можно было бы жить. Антон даже порой приезжал за мной, чтобы забрать домой. Это место он сразу как-то невзлюбил, будто оно отнимало меня у него. А я не могла подолгу находиться рядом с ним, и сама себе не могла этого объяснить. Едва Антон оказывался в поле моего зрения, как мой взгляд тут же приковывался к нему магнитом. Я с жадным вниманием рассматривала хоккеиста, отмечая все изменения в его облике. Антон, в свою очередь, отвечал мне тем же, и это молчаливое настороженное изучение друг друга мешало сосредоточиться на более важных вещах, например, на учебе, или творчестве, потому что где бы я ни была, стоило мне только подумать об Антипове, как в теле появлялось странное томление. Мысли о нем волновали меня, а близкое его присутствие вызывало нежелательные реакции. К тому же, уровень доверия между нами постоянно колебался, то взлетая до предела, то падая до нуля. Так что я предпочитала проводить свободные часы в студии, в которую уже успела по-настоящему влюбиться, и только думала, почему мысль о ней не пришла в мою голову раньше. Вероятно, аренда помещения вышла бы дороже, чем плата за комнату в съемной квартире, но попробовать стоило. Но я и подумать о таком не могла, зато подумал Волков, непостижимым образом попав в цель. И надо же было, что у него оказался друг-художник, просто удивительное совпадение. *** Последние дни сентября принесли бабье лето, и, готова поклясться, такой теплой осени на своем веку я еще не помнила. Солнце стояло высоко в невыносимой синеве неба, и деревья на этом фоне полыхали золотым и багряным, как свечки. Из окна кухни открывался прекрасный вид во двор, который просто утопал в золоте. Я была дома одна и готовила обед, когда в замочной скважине входной двери вдруг повернулся ключ. Антон сейчас был на тренировке, я это точно знала, поэтому, насторожившись, вышла в прихожую, вытирая руки прихваченным полотенцем. Дверь отворилась, и через порог, лениво помахивая хвостом, прошел большой серый кот, а следом за ним вошла женщина и, увидев меня, растерянно остановилась посреди прихожей. — Здравствуйте, Юля Борисовна. — Маму Антона сложно было не узнать, хоть однажды ее увидев: эта женщина обладала запоминающейся внешностью, холодной благородной красотой лица и глубиной серо-голубых глаз. — Добрый день, — отозвалась она, настороженно меня разглядывая. — А вы… Мы, кажется, не знакомы, хотя я вас определенно где-то уже встречала. — Меня зовут София. Я соседка вашего сына, — с готовностью ответила я. — Соседка? — Да. Я снимаю здесь комнату. — Вот как? — брови женщины взметнулись вверх. — Он мне ничего не говорил. Я, вообще-то, пришла, чтобы немного здесь прибрать, — она сняла пальто и по-хозяйски заглянула в комнаты, — но вижу, у вас и так порядок. — Антон просто чистюля, — улыбнулась я. — И готовит вкусно. Правда, редко. Не хотите пообедать? — Пожалуй, — женщина слегка приподняла уголки губ в отстраненно-вежливой улыбке, проходя за мной на кухню и усаживаясь за столом. Как же удачно я сегодня запекла рыбу в духовке, а не сварила пельмени на скорую руку! Вот был бы позор… — Значит, вы живете здесь и платите моему сыну за аренду? — спросила Юлия, когда я накрыла на стол и устроилась напротив нее. Назвать ее Юлией Борисовной про себя язык не поворачивался, — женщина выглядела очень молодо, и я еще помнила, как приняла ее не за маму, а за сестру Антона. — Не совсем так, — призналась я. — На самом деле я оплачиваю только половину суммы за коммунальные услуги, ну и… готовлю. Это Антон так решил. Зря, наверное, я это сказала, потому что взгляд женщины стал куда более заинтересованным, и я поняла, что придется рассказывать все, чтобы сложившаяся ситуация не выглядела двусмысленной. — Мы с Антоном дружим… Просто дружим, — поправила я, заметив недоверчивую улыбку на губах Юли. — Оля Белова — моя лучшая подруга, мы все вместе общались… При упоминании об Оле улыбка сползла с лица Юлии, и взгляд стал холоднее. Вряд ли ей было приятно вспоминать о ней, те события оставили след у всех них. Потом она внимательнее вгляделась в мое лицо. — А я вас вспомнила… Вы были на матче «Медведей» в компании Станислава Калинина. От этого имени по мне прошел озноб, и я рефлекторно поежилась, что не ускользнуло от внимания Юлии. — С ним вы тоже дружили? Вопрос прозвучал едко и остро, и я поняла, что попалась. Легко мне точно не будет. Солгу — одна ложь потянет за собой другую, так что потом не выберешься, а скажу правду о себе, у Юлии Борисовны будет полное право меня выгнать, если ей эта правда не понравится. Да уж, ну и положение у меня сейчас, не позавидуешь! — Нет, не дружили. Наши родители общались, пока… Я посмотрела на свои ноги, внимательно изучая цвет домашних тапочек, в которые была обута, и надеясь, что во время этой паузы Юлия скажет что-то вроде: «Ну и хорошо, рада, что Антон теперь живет не один». Но нет, оставлять своего сына в компании абы кого женщина явно не собиралась, а потому терпеливо ждала моего ответа, отложив вилку. — Я — София Пахомова. Мой отец пытался захватить комбинат Калинина, и с тех пор дома я больше не живу. — Спокойно сказала я, подняв голову и взглянув на нее с вызовом. — Со Станиславом я не дружила и сейчас нас не связывает ничего, кроме взаимной ненависти. С вашим сыном я не встречаюсь, а просто хорошо общаюсь, и Оля не в курсе, что я здесь живу. — Как удивительно вы смогли ответить на все мои вопросы сразу, — усмехнулась мама Антона. — Значит, Пахомова. Я слышала о вас. Сергей рассказывал, что вы помогли Калинину уладить дела с комбинатом. Ох, ну хотя бы об этом они в курсе, и то полегче. Я перевела дух. — Не пугайтесь, — поняв мое состояние, улыбнулась Юля уже по-доброму. — Я не против, чтобы вы здесь жили, раз уж так получилось, хотя я думала, Антон с кем-то встречается, слишком уж он в последнее время витает в облаках. Он к вам очень хорошо относится, да? — Ну…да. Он не раз помогал мне, и в той истории с Калининым тоже. Если бы не он, у меня бы ничего не вышло. — Ну и замечательно, — заключила она, берясь за кружку с чаем, и тут одна деталь привлекла мое внимание. — Спасибо за обед, вы хорошо готовите, София. Я вежливо поблагодарила ее за похвалу, не в силах оторвать взгляд от маникюра Юли. Ее тонкие пальцы обхватывали кружку, и мне хорошо были видны ее ногти — на большом пальце, указательном и мизинце они были выкрашены в черный цвет, а вот средний и безымянный выделялись на их фоне блестящим салатовым покрытием. Неожиданно для самой себя я широко улыбнулась женщине, чувствуя внезапно охватившую меня радость. Этот маникюр Макеевой удивительно шел, хотя мне казалось, ей больше был к лицу нюд или благородный серый, но нет ничего плохого в том, что иногда людям хочется экпериментов. А женщина тем временем наклонилась и погладила кота, взад-вперед прохаживавшегося возле ее ног. — Это Пух, кот Сергея, — пояснила она. — По некоторым причинам он теперь не может с нами жить, поэтому пусть поживет у вас, думаю, вы с ним справитесь. И передайте, пожалуйста, Антону, что нам нужно встретиться и поговорить. Не о вас, — правильно расценила она мой обеспокоенный взгляд. — Это семейные дела, и разговор будет очень серьезным, пусть Антон приедет к нам как можно раньше. — А сейчас вы разве не дождетесь его? — спросила я, озадаченно глядя на кота. — Нет, мне уже нужно на работу. Проводите меня? — Конечно, — кивнула я, выходя за ней в прихожую. — Чуть не забыла, — женщина протянула мне оставленные ею в прихожей пакеты. — Здесь миски и корм, что оставался дома. А здесь лоток и наполнитель. Ну, я пойду, до свидания. — До свидания, — улыбнулась я, а закрыв за дней дверь, констатировала: — Просто зашибись. Кот жалобно мяукнул вслед ушедшей хозяйке, и я присела и подхватила его на руки. Тяжелый-то какой! — Ну что, зверюга усатая, давай знакомиться? *** К приходу Антона мы с Пухом уже совсем подружились. По крайней мере, договорились о главном: делать все свои кошачьи дела он должен в лоток, который я поставила в туалете. Котяра понял и закрепил пройденный материал, порывшись в наполнителе и закопав эти самые «дела», а я угостила его рыбкой и позволила понежиться у себя на коленях. В общем, мы поладили. Вернувшийся с тренировки Антипов сначала наткнулся на лоток, а уже потом, пройдя на кухню, оторопевшим взглядом проводил кота, прошествовавшего мимо него в прихожую. Пух, в свою очередь, на парня даже не посмотрел, видимо, решив, что он недостоин его внимания. Я наблюдала за этой картиной с нескрываемым весельем. — Пахомова, а это кто? — уточнил Антон, когда кот скрылся из виду. — Это Пух, — сказала я. — Просто Пух. — Пушик, что ли? Кот Макеева? То-то я смотрю, морда знакомая… — А, так вы уже знакомы? Так это же замечательно! — обрадовалась я тому, что не придется что-то объяснять. А хотя нет, придется. — Мама приходила? — догадался Антон. Я кивнула. Он ощутимо напрягся. — Видела тебя? — Разумеется, видела. — И что ты ей сказала? — медленно и настороженно протянул он. — Сказала, что мы живем вместе, я беременна, и у нас скоро свадьба, — и глазом не моргнув, произнесла я. Хоккеист побледнел и спал с лица. — Пахомова, ты серьезно? — Антипов, ты дурак? — А зачем ты так пугаешь? — Просто, захотелось. — «Просто захотелось», — передразнил он и, в два шага оказавшись около меня, принялся меня щекотать. — Вот тебе за это, мелкая хулиганка, получай! А-а, я ненавижу щекотку! Я сразу начинаю зажиматься и истерично хохотать, сквозь слезы умоляя мучителя остановиться. Я стала вырываться, а хоккеист самым наглым образом зажал меня в углу и продолжал издеваться, заставив меня согнуться в три погибели, защищая слабые места от его пальцев. — Антипов, прекрати… — сквозь смех и слезы взмолилась я. — Ну пожалуйста! Он резко остановился, и я смогла выпрямиться, и тут оказалось, что его рука лежит на моем бедре, а вторая обнимает за талию. Я вспыхнула и подняла глаза на Антона, прося отпустить, а он обжег меня таким взглядом, что по телу прошел электрический ток, щекоча нервы. Я облизнула губы и убрала с себя его руки. — Юлия Борисовна просила тебя о встрече. И как можно раньше. У нее к тебе очень серьезный разговор. — Хорошо, — сказал Антон. — Я съезжу к ним завтра. На том и порешили, и после ужина разбрелись по комнатам — спать. *** Этой ночью мне снова не спалось, — кажется, это уже начинало входить в привычку, но днем я обычно все время куда-то спешила: на учебу, на работу, в студию, а еще приготовить ужин Антону, убраться в комнате, и сделать много-много мелких, но очень важных дел. И только ночью, когда бег времени будто бы замедлялся, я могла покойно подумать о том, что меня тревожило, и тогда целый ворох проблем падал на меня, придавливая своей тяжестью. Я думала о маме, о том, как ей сейчас живется с отцом после всего, что случилось. Как ее здоровье, и продолжает ли она пить таблетки, и не превысила ли рекомендованную дозу препарата. Я давно не звонила ей, кажется, сейчас самое время. Пахомов тоже никак не проявляет себя, хотя наверняка не выпускает из виду. Успокоился, решив оставить дочь в покое, или задумал что-то? Насколько я его знаю, вероятнее всего второй вариант. И от этого становилось не по себе. Еще я думала о маме Антона, о ее реакции на мое присутствие. Похоже, все прошло не так уж плохо, по крайней мере меня не считают вселенским злом и помехой их семье. Интересно, что у них там происходит? Судя по всему, грядут какие-то серьезные перемены. Они собираются переехать, и потому оставили нам кота? Но кто тогда будет тренировать «Медведей»? Приходили мне в голову и мысли о Диме, который давно не звонил, и об Оле, с которой я после поездки в Воскресенск тоже как-то утратила связь. Стоило мне подумать о подруге, как в горле вставал горький ком. Она ведь даже и не знает ничего об Антоне. Да и стоит ли ей знать, если даже у меня при воспоминании о том утре все еще неприятно скребет по внутренностям, хотя его личная жизнь не имеет ко мне никакого отношения. Иногда я думаю, сколько их было после Оли. Одна, две? Вряд ли это было чем-то серьезным, иначе я бы уже знала, и уж тем более, здесь не жила, но мысли о даже мимолетном увлечении Антона беспокоили меня. Было неуютно думать, что его руки прикасались к чужому телу, и губы ласкали чью-то нежную кожу, опаляя своим дыханием… Ненужные образы настырно лезли в голову, вызывая гормональную бурю, и только усилием воли я заставляла взять себя в руки. Каждый раз, когда в глубине поднималась обида, колючая, неприятная, неудобная, я твердила себе, что Антон — мой друг. Друг, не больше и не меньше. Человек, которого нужно принимать всего, целиком, вместе с паршивым характером и дурацкими привычками, с патриархальными взглядами и попытками ерничать, с любовью к боевикам и нежеланием называть меня по имени, вместе с ночными поездками, секретами и следами чужих ласк. Легко принимать помощь, когда она нужна, и радоваться, что он не отказался, пришел в трудную минуту, не бросил, но гораздо важнее — отвечать тем же, даже если порой становится сложно. Но я найду в себе силы в всем разобраться и понять его. Он — мой друг. А остальное не важно. *** Проснувшись утром, я почувствовала, что кто-то большой и тяжелый подпирает меня сбоку, и сонно, еще не открывая глаз, пробормотала: — Антипов, ты совсем? У тебя своей кровати нет? Никто не отозвался. Я протянула руку и вздрогнула, когда мои пальцы погрузились во что-то мягкое, пушистое и вибрирующее. Сон как рукой сняло. Повернувшись, я рассмеялась, встретившись с наглым и довольным прищуром кота. — Доброе утро, Пух! Ну и как ты тут оказался? Вместо ответа он издал короткий мявк, и я покосилась на дверь. Точно помню, что закрывала ее, а сейчас она была чуть приоткрыта. Видимо, Пушик толкал ее лапами и большой лобастой головой. — А упорства тебе не занимать, как и твоему новому хозяину, — пробормотала я, почесав его за ушком. Котяра, вероятно, рассчитывал на большее, и потому перевернулся на спину и открыл живот, задрав кверху все четыре лапы, вызвав у меня улыбку. — Ох, ласкобай… Я усмехнулась, вспомнив, что поначалу подумала, что это Антон, и даже не особенно удивилась. Кажется, на меня кто-то очень плохо влияет. Антипов уже был на кухне, готовил бутерброды к завтраку. Он и мне подкинул парочку, как только я появилась в столовой. — Спасибо, — сказала я, на ходу откусывая кусок и делая себе кофе. Играя с Пухом, я увлеклась, и мне уже было пора бежать. — Пахомова, сегодня же выходной, — лениво сказал Антон и зевнул, прикрывая рот ладонью. — У кого выходной, а у кого — рабочий, — слегка позавидовала ему я. — У меня сегодня полная смена, так что отсыпаться буду завтра. — Угу, — мрачно кивнул Антон. — В студию свою опять заберешься, так что тебя оттуда клещами не вытащишь. Как можно столько работать? — А я люблю работать, — не стала скрывать я. Настроение у меня сегодня было хорошее — может быть, Пушик повлиял, или мне пошли на пользу ночные размышления, — неважно, главное, что в душе царил покой. — Так, все, я побежала, а тебе — хорошего дня! — И тебе — хорошего, — вздохнул он мне в спину. И — неожиданно: — Пахомова… Я буду скучать. — А? Эм… Ну… — я застегнула сапожки и, выпрямившись, смущенно улыбнулась, глядя в серьезные карие глаза. — Я тоже, Антипов. Я тоже.