Игра стоит свеч

Green Day-Give Me Novacaine

Полное отсутствие эмоций - я и не знала, что такое возможно. Как будто у надоедливого, фоном орущего где-то на периферии сознания радиоприемника вдруг отключили звук, и наступила абсолютная тишина. Даже мысли ворочались тяжело, неохотно, как ржавые шестеренки в старом механизме. Спать не хотелось, но оторвать голову от подушки не представлялось возможным: тело налилось свинцовой тяжестью, а к рукам и ногам словно привязали булыжники. Но это не пугало, напротив, лежать в темноте, разбавляемой только редкими всполохами бликующих на потолке отсветах фар проезжающих мимо автомобилей, редких и нечаянных, - дом наш был далек от оживленного шоссе, - было скорее приятно. Темнота была тягучей, вязкой, она обволакивала меня со всех сторон, и я погружалась в нее, тонула, как муха в густом сиропе. Это было мое первое знакомство с добытыми обманом мамиными таблетками, которые оказались совсем не антидепрессантами. Зато эффект от них был мгновенный, хоть и весьма неожиданный. Наверное, я все же немного намудрила с дозировкой. - Софи, ты спустишься к ужину? – Мама приоткрыла дверь, и холодный белый свет хлынул из коридора, расползаясь по углам, тревожа такую уютную темноту. – Отец тебя ждет. Мамин голос звучал странно глухо, будто доносился до меня сквозь толщу воды. - Скоро буду, - нехотя выдавила я. Вопроса о том, могу ли я пропустить вечернюю трапезу, даже не стояло. Раз отец ждет, значит, быть обязательно. Много времени ушло на то, чтобы просто уговорить себя подняться с кровати. Но как только мозг подал телу соответствующий сигнал, я сразу встала. Добиралась долго. Приходилось мысленно отдавать себе команды типа «повернись, «сделай шаг вперед», и тому подобное, потому что без них я тут же подвисала, и потому ощущала себя не то аватаром, не то тряпичной куклой. Пол все время качался то вправо, то влево, как палуба корабля в штормящем море, а коридор раздвигался в длину и вширь, и казалось, что сколько не иди, а все на одном месте топчешься. На лестничном пролете висело зеркало. Огромное, в бронзовой раме, в витиеватых узорах которой просматривались черты то ли барокко, то ли рококо, а в серебряной глади можно было увидеть себя с ног до головы. Проходя мимо, я всегда смотрелась в него, и сейчас взгляд привычно мазнул по отражению. Ну… Что тут скажешь? Вид помятый. Серая пижама с дурацким принтом. Прическа… Некогда аккуратный пучок болтается в районе затылка невнятной култышкой. Несколько прядей выбились и спутались. Надо бы привести себя в порядок, да охоты нет. Задумчиво почесав кончик носа, я решила, что и так сойдет, и продолжила спускаться по ступенькам, число которых как будто все время множилось. Или у меня просто в глазах двоилось? Уже у подножия лестницы я почувствовала неладное. Показалось, что из столовой доносится больше голосов, чем следовало бы. Хотя, судя по тем же ступенькам… Слуховая галлюцинация? Но мне не послышалось. Войдя в столовую, я обнаружила не только родителей, но и дорогих гостей в количестве трех штук: за большим столом уютно расположились Олег Иванович, Стас и украшение этой компании, как вишенка на торте, - прекрасная томная Алиса. Оценив мой внешний вид, Олег Иванович сложил губы колечком, выдохнув тихое: «О-о-о», женщина-кошка что-то невразумительно мяукнула, а Стас… выглядел раздражающе. Мне захотелось разбить его улыбку об стол, чтобы красивое-красивое лицо утратило ту снисходительную надменность, с которой он сейчас на меня смотрел. Но это кровожадное желание тут же угасло, придавленное каменной плитой апатичного безразличия. Теперь я поняла, чем обусловлено спокойствие моей, в общем-то, тревожной, мамы в последние несколько месяцев, и от этого стало вдруг очень горько. - Добрый вечер, - кивнула я гостям, отодвигая стул подальше от Калинина-младшего и невозмутимо на него присаживаясь, хотя чистые приборы, красноречиво поблескивая фарфором, стояли по левую руку от Стаса. - Ты что, заболела? – участливо спросил Олег Иванович. - Нет, просто отдыхала. Меня не предупредили о вашем визите. - Разговор в Ледовом был еще свеж в памяти, и отвечала я вежливо, но прохладно, попутно бросая вопросительный взгляд на маму. Она смущенно опустила глаза. Знала, что в противном случае меня не выманить из комнаты ни за какие коврижки? - Мы обсуждали открытие нового цеха на комбинате, - сказал отец, взглядом отрезая от меня по кусочку. Ну и обсуждали бы себе дальше. Без меня. Вечер прошел тягостно. Я нехотя участвовала в разговорах, методично тыкая вилкой в сочный кусок свинины и чувствуя себя очень неуютно в этой компании, и вовсе не потому, что на фоне распушившей перья, будто Жар-птица, Алисы я смотрелась жалким воробушком, - это как раз нисколько не тревожило, просто они все были мне неприятны. В то же время чувствовалась необычность сегодняшней встречи. Насколько я смогла понять своим затуманенным сознанием, отец по-крупному вложился в проект нового цеха на комбинате, и это еще больше скрепило их с Калининым партнерские и дружеские отношения. Ужин проходил неформально, даже как-то по-семейному. Кроме того, я не могла отделаться от ощущения, что отец возложил на меня определенные обязательства, но пока не до конца понимала, чего именно он хочет. Когда меня откровенно стало клонить в сон, Калинины, наконец, засобирались домой. Олег Иванович поддерживал Алису за локоток, помогая ей выйти из-за стола, а Стас вдруг позвал меня по имени, привлекая внимание, и протянул узкий прямоугольный лист картона, в котором я узнала… -… билет на хоккей. – Я услышала лишь обрывок фразы. – На следующий матч «Медведей». Ты ведь их так любишь. И глазами своими, будто картечью, прошил насквозь. - Спасибо. – Я облизнула враз пересохшие губы, выдергивая из его рук пригласительный. И больше ни на что не обращая внимания, хоть это и было жутко невежливо с моей стороны, ушла наверх. *** Двадцать третьего марта. Всего через несколько дней. В борьбе за молодежную хоккейную лигу «Медведи» уверенно вырвались в первые ряды, и теперь им предстоял матч с одной из самых сильных команд-соперников – «Серебряными витязями». И вот, билет на игру лежит прямо передо мной. Егор к этой схватке готовился основательно. Да и не только он: Петрович на тренировках с косолапых по три шкуры спускал, гонял и на арене, и на свежем воздухе, требуя «быстрее, выше, сильнее». Щукин говорил, что матч этот очень важный, и от него многое зависит. Свободных часов у него почти не осталось, и видеться мы стали реже. Хотя и до этого получалось не так уж часто. После той ночи в больнице минуло уже три недели. Егор вернулся домой, я – в академию, и дни, проведенные в стационаре, теперь казались мне благословенным временем. Профессора, встретившие нас после практики, видимо, считали, что теперь студентов, прошедших так называемое «боевое крещение», можно пропускать не только через огонь и воду, но и через все медные трубы, кои только имелись в их арсенале. В общем, ни вздохнуть, ни выдохнуть. А у меня еще и работа… Сотрудники отдела кадров за время моего отсутствия сделались какими-то нервными и подозрительными, а еще так и норовили скинуть на меня все накопившиеся дела. Уже через неделю мне показалось, что я начинаю трещать по швам… Но я была счастлива. Егор часто звонил, иногда, по вечерам, нам удавалось пересечься где-нибудь в городе, и мы гуляли, или заходили погреться в кафе. Это были настоящие свидания, такие, какие я рисовала себе в мечтах, будучи еще подростком: романтичные, нежные… Он согревал меня в своих объятиях, и поцелуи таяли на губах, как снежинки. Хотелось держать его за руки и никуда не отпускать. Я чувствовала, что нужна ему, и это были волшебные ощущения. В груди будто поселилось мое личное маленькое солнце, которое наполняло меня теплом и светом. И если что-то не ладилось, стоило только прошептать: "Егор" , как заклинание, и все вокруг начинало сиять искорками радости. Правда, Егор так и не разорвал отношения с Мариной. Конечно, они были формальными, как уверял Щукин. Он почти не виделся с Касаткиной. И всегда обещал, что поговорит с ней «завтра». Это обстоятельство несколько отравляло мое счастье. Оно было не таким абсолютным и безмятежным, как бы мне хотелось. Но я верила Егору. Ждала. Дождалась… В комнату, тихо постучавшись, вошла мама. Она уже сменила свое платье на мягкий домашний костюм, значит, гости давно ушли. Я и не знала, долго ли я здесь сижу, - чувство времени все еще не вернулось. - Можно? – мама кивнула на свободный стул возле письменного стола, за которым я сидела. - Конечно. Она изящно присела на стул, сложила руки на коленях. У мамы манеры, как у настоящей аристократки, даром что выросла она в маленьком городишке в рабочей семье. Ее движения были плавными, текучими, как вода, и я с детства старалась ей в этом подражать, но чаще бывала порывиста и резка, а порой, к своему стыду, неуклюжа. - Отец злится? – спросила я, заметив, что она мнется, не зная, как начать разговор. - Он… - Мама задумалась, подбирая подходящие слова. Вздохнула. – Расстроен. - То есть, в бешенстве, - заключила я. - Этот ужин имел для него большое значение. - Почему ты не сказала, что придут Калинины? - Я говорила. – Мама чуть склонила голову на бок, посмотрела на меня со странной смесью сочувствия и подозрения в глазах. – Разве ты не помнишь? Я действительно не помнила и не понимала, как такая информация могла вылететь у меня из головы. Любое упоминание о Калинине-младшем являлось для меня лакмусовой бумажкой: я тут же начинала злиться и принимать любые меры для того, чтобы избежать с ним контакта. - Значит, ужин был важен… Почему? Чего хочет отец? – спросила я. - Он вложил много сил в новый проект, и сегодня собирался предложить тебе работу. – Увидев мое изумление, она продолжила: - Они с Олегом Ивановичем хотят, чтобы вы вместе со Станиславом курировали этот цех. - Но я ничего не понимаю в металлургии. - Стас бы всему тебя научил. Я покрутила пальцем у виска. Похоже, папа совсем спятил. Его желание укрепить свои позиции на комбинате становится навязчивым. - Ты же знаешь, отец благоволит Стасу. Считает, что у него большое будущее. - А я тут при чем? - Он хочет, чтобы ты тоже была… более благосклонна. - А еще лучше, чтобы мы начали встречаться. – Я крутанулась на стуле, сделав несколько оборотов, и, возвращаясь в исходное положение, предупредила: - Этого не будет. - Ты ему нравишься, - мягко сказала мама, накрывая своей ладонью мою руку. – И вы были бы хорошей парой. Папа тоже так считает. И он желает тебе только самого лучшего. - Не могу с тобой согласиться. И Стас – не лучший. Мама улыбнулась. Ее взгляд упал на стол. Она взяла в руки билет, протянула мне: - Может быть, кто-то из них? Не хочешь мне рассказать? - Может быть, потом, - уклончиво ответила я, пожимая плечами. - Какая ты у меня уже взрослая, - она погладила меня по голове. – Иногда мне хочется, чтобы ты снова стала маленькой, и я могла носить тебя на руках. И все-все о тебе знала… - Мне тоже этого хочется, - призналась я, наконец расслабляясь, и улыбнулась в ответ. - Софи, - мама внезапно посерьезнела и прямо задала вопрос, которого я не ожидала: - Ты что-то принимала сегодня? - Что, прости? – Внутри у меня похолодело. Пришло понимание, что весь этот разговор был затеян только лишь из-за этого: вероятно, мама заметила, что на ужине я вела себя странно. - Ты принимала какие-нибудь препараты, которые… - Мама постучала по столу кончиками пальцев, пытливо вглядываясь в мое лицо. – София, мне знаком этот взгляд. Это состояние. Скажи, ты брала у меня какие-то таблетки? Я почувствовала, как обида царапает мне горло острыми когтями. Неужели она и правда думает, что я могла без разрешения взять ее вещи? Поднявшись из-за стола, я подошла к прикроватной тумбочке и, достав из ящика картонную упаковку, бросила перед ней на стол. - Вот. Выпила пару таблеток, в последнее время меня мучает бессонница. Это что, преступление? И проверь, пожалуйста, свою аптечку, уверена, у тебя все под расчет. Мама выдохнула. Морщинки на ее лице разгладились. Она протянула мне обратно коробочку с валерианой. - Извини, мне просто показалось. Ты только не увлекайся, хорошо? Иначе потом можно дойти до более серьезных лекарств. - Таких, как у тебя? – напряженно спросила я. - Да. Поверь мне, они ужасны. – Грустная улыбка коснулась ее губ. – Я пойду. Спокойной ночи, Софи. Я снова осталась одна. Уронив лицо в ладони, просидела так некоторое время, пытаясь унять внутреннюю дрожь. Действие таблеток отпускало, и на меня вновь наступала реальность. Я теперь и сама не понимала, зачем они были мне нужны. Почему я достала хранившуюся в надежном месте баночку и, не удосужившись рассчитать дозировку, просто проглотила сразу две. Для чего? Я же была счастлива. «Медведи» готовились к матчу с «Серебряными витязями». Я была занята учебой и работой. Мы с Егором стали видеться реже, заменяя живое общение телефоном и соцсетями. А потом он пропал. Не отвечал на звонки, не появлялся в сети. И я не могла узнать ни о чем от Димы – младший был на выездных играх и дома не появлялся вот уже полторы недели. У Елены Константиновны я спрашивать не решалась, как и прийти к Егору домой – ну правда же, это было бы глупо. Тревога нарастала. Я чувствовала, что что-то происходит, что-то, чего я не могу контролировать, и это меня нервировало. Воображение рисовало ужасающие картины. Я представляла, как он проводит время с Мариной. Старалась отмахиваться от этих мыслей, успокаивала себя тем, что Щукин просто занят, просто вымотан тренировками, и думает только о предстоящем матче, тем более что во время болезни он очень скучал по льду. И вот позавчера Егор позвонил мне. Увидев его фото на дисплее телефона, я испытала такое облегчение, будто с моих плеч гора свалилась, но едва я услышала нотки его голоса, стало понятно: я была права. Вместо приветствия и объяснений, почему он так долго не звонил, он спросил только одно: - Софи, ты знала, что Марина была беременна? Тогда я чуть не выронила телефон из рук и, присев на кровать, чтобы перевести дух, ответила: - Не знала. - Она говорит, что ты видела, как ее тошнило на вечеринке. Господи боже Да, я стала свидетелем того происшествия, и у меня даже имелись подобные мысли на этот счет, но уверена-то я не была, и вообще, человека может тошнить не только по причине токсикоза. К тому же, это не мое дело, тогда я даже не претендовала на Егора, о чем и дала ему понять после. Они сами могли бы в этом разобраться, в чем моя вина? - Ты должна была мне сказать. Да, а еще докладывать о каждом шаге Марины. Если бы знала. Я могла бы ему сказать о том эпизоде. Тогда, у них дома, когда я пыталась помирить братьев, я даже хотела узнать, в курсе ли он, что это такое с Мариной было, но Егор так настойчиво приглашал меня на свидание, и я проявила малодушие, за что теперь, кажется, и поплатилась. Кстати, почему была беременна? Выкидыш? Аборт? И вообще, была ли? - Нам надо серьезно поговорить, да? – безнадежно спросила я. - Да, - сухо ответил Егор. – Надо. После этих слов связь оборвалась, и сколько бы я не набирала его номер, абонент был недоступен. Я вспомнила слова Марины. Похоже, ее угрозы не были пустышкой, и запасной план наверняка имелся. Кроме того, у нее были козыри в рукаве: во-первых, Щукин ей верил, ведь они так долго были вместе, во-вторых, его грызло чувство вины, из-за которого он никак не мог окончательно с ней порвать. Ну а в-третьих, на стороне Касаткиной был Кисляк. Впрочем, если план Марины держался только на этом – на чувстве вины, и на факте, возможно, не существующей беременности, - то я была готова с этим справиться, нужно было только каким-то образом встретиться с Егором и поговорить. Вот только он не спешил со мной встречаться. А я все накручивала и накручивала себя, и накрутила до того, что стало по-настоящему страшно. Потерять того, кого только что обрела. От кого душа моя пела, а жизнь обретала совершенно новый смысл. И сегодня, после очередных тщетных попыток дозвониться до Егора, рука сама потянулась к заветной баночке. Вот такая я, оказывается. Слабая. Сейчас я смотрела на билет, подаренный Стасом, как на последний шанс. Не знаю, что там происходит у Щуки с Мариной, но он ведет себя не честно, прячась о меня. Все же мы взрослые люди и можем спокойно все обсудить и как-то разрешить сложившуюся ситуацию. Я решила, что пойду на матч и поговорю с Егором. ***

30 Seconds To Mars - A Beautiful Lie

В Ледовый дворец я собиралась с особенным тщанием. Надела белую блузу из натурального шелка и классические черные брюки. Волосы заплела в сложную косу. Тонкие украшения из жемчуга и серебра дополнили строгий образ. Продумывая свой наряд до мелочей, я отвлекалась от мыслей о предстоящем разговоре, который никак не складывался в голове. Я представляла его лишь в общих чертах, уповая на то, что стоит нам с Егором встретиться глазами, он поймет все без лишних слов, поверит мне, как я верю ему, и все встанет на свои места. На матч я все же не пошла, благоразумно рассудив, что Егору ни к чему видеть меня на трибунах – на такой важной игре он должен быть сосредоточен и собран, да и я могу в любой момент дать слабину и сбежать. Поэтому во дворец я вошла ровно к тому моменту, как с арены стали вытекать вереницы болельщиков. Устроившись на одной из скамеек, я вглядывалась в незнакомые лица, ища и не находя того, кто был мне так нужен. В холле стоял шум и многоголосица, люди толпились у гардероба и у кулеров с чистой водой. Я же сосредоточилась на двери, ведущей во внутренние помещения, и, чем больше проходило времени, тем сильнее я нервничала, царапая ногтями нежную кожу ладоней. Рядом со мной кто-то присел, но я даже не взглянула в сторону этого человека, краем глаза отметив только большую тень на полу. А потом обоняние уловило пряный аромат парфюма, заставивший меня мгновенно сжаться. Имбирь и кардамон – такое сочетание на моей памяти носил только один человек. Дыхание перехватило, а сердце стало испуганно таранить грудную клетку, требуя немедленного спасения. - Ну здравствуй, Софийка. – Прозвучал мягкий бархатный баритон, и в мою спину впились сотни ледяных игл. Я с трудом собрала остатки еще не покинувших меня сил, и заставила себя повернуться к нему. - Здравствуй, Володя. Что ты тут делаешь? За то время, что мы не виделись, он нисколько не изменился. Сейчас, в черных джинсах и черной же рубашке с закатанными до локтей рукавами, он был неотразим. Статный, сильный. Виски, припорошенные сединой, будто инеем. Яркие, пронзительно глядящие, глаза, мелкие морщинки, скапливающиеся в уголках губ при улыбке... - Приехал поддержать племянника, он играет за «Серебряных витязей», - улыбаясь и продолжая беззастенчиво меня разглядывать, сообщил он. – А тут смотрю – ты. Да еще такая красивая, глаз не отвести. – С этими словами он по-хозяйски положил руку на мое бедро, и я дернулась, будто укушенная, скинула его ладонь и вскочила со скамейки. - Да ладно тебе, не волнуйся так, я просто поговорить хотел, - со смешком произнес Крылатов, поднимаясь вслед за мной. - О чем? – мой голос предательски сорвался. Воспоминания вспыхнули в голове так ярко, будто все случилось вчера, они сменялись одно за другим, теснились в памяти, пробивали защиту, и в душу вдруг хлынули горькая обида, боль и ненависть. Хотелось закричать и наброситься на него с кулаками. Мир вокруг исчез, сходясь в одной-единственной точке –в нем. А он знал, что со мной происходит. Видел меня до самого донышка. - Зачем ты пошла к ней? – Спокойно задал он вопрос, но тон его голоса неуловимо изменился, заставив меня поднять глаза. Масленая улыбка, минуту назад блуждавшая на его губах, потухла, морщины, глубоко разрезавшие лоб, выдавали злость. - Ты знаешь, зачем, - тихо сказала я. - Да, знаю. Ты хотела опозорить меня перед всем университетом. Что ж, у тебя получилось. - Это неправда, - запротестовала я. – Я думала, что смогу вернуть тебя. - Зачем? – оскалился он. – Ведь ты достигла своей цели, сдала экзамены на отлично, так что же тебе еще было нужно? В мое сознание ворвались краски и звуки. Я вернулась в действительность и попыталась вникнуть в тот бред, который он несет. - Ты хоть знаешь, что по твоей милости я лишился и семьи, и работы? – прошипел он. - Я не хотела, я просто… - Не хотела? – он резко схватил меня за локоть, притягивая к себе. Мой взгляд заметался по холлу, который теперь почти опустел, в поисках помощи, и вдруг увидела Егора. Он стоял неподалеку рядом с Кисляком и во все глаза смотрел на разворачивавшуюся перед ним сцену, непонятную и отвратительную. Я ощутила, как мое сердце оборвалось и ухнуло вниз, пробивая пол. «Помоги!» - взглядом умоляла я Щукина, - «Пожалуйста!» но он сделал вид, что ему звонят, достал из кармана телефон и… отвернулся. - Эй, мужик, ты чё? – Откуда-то из-за моей спины вынырнул Стас. – Отпусти ее. - А ты еще кто такой? – процедил Владимир, только усилив хватку. Вены на его руках вздулись от напряжения. - Я ее друг. – Последнее слово больно полоснуло между лопаток. – И требую ее отпустить, иначе я буду вынужден вызвать охрану. Калинин говорил самоуверенно, глядя прямо в глаза Крылатову. Мне стало мерзко. - Друг, значит? – Усмехнулся Володя. – Тогда я должен тебя предупредить: будь с ней осторожней. - Это еще почему? - Потому что она тебе только жизнь испортит, вот почему. Эта сука спала со мной из-за оценок, а потом кинула, подгадив напоследок так, что я остался без работы и поддержки. Дальше продолжать? У меня кровь стыла в жилах от того, что он говорил. Он нагло лгал, поливая меня грязью, продолжая до синяков впиваться в локоть цепкими пальцами. Из последних сил я осмелилась посмотреть на Егора, умоляя не верить тому, что он слышит… … и вдребезги разбилась об лед его глаз. Маленькое солнце в груди перестало греть. Теперь оно полыхало, росло и росло, превращаясь в красного гиганта, сжигая внутренности, лишая кислорода, и я хотела бы что-то сказать, но могла только жадно глотать ртом воздух, чувствуя, что-то вот-вот задохнусь. Марина тоже была здесь. Она стояла возле гардероба. Выражение ее лица было таким, будто она сама только что острым каблуком вдавила меня в мраморную плитку пола. Я вновь посмотрела на Крылатова. На человека, который разрушил меня однажды и теперь ломал во второй раз. Но у него больше не выйдет. Теперь у него нет надо мной власти. Красный гигант разросся, заполняя меня всю, достиг своего пика. И взорвался. Я резко выдернула свою руку из хватки Владимира. - Хватит! – Распаляясь, крикнула я. – Это ты меня обманул, ты использовал меня. Зачем ты врешь? Чтобы сделать еще больнее? - Возможно, - почти шепотом произнес он и снова сделал шаг мне навстречу. Меня колотило. Из глаз брызнули слезы. В груди остывал печальный белый карлик. И в этот момент вдруг раздался голос: - Слышь, ты, клоун. Твой цирк уехал, вали, догоняй.