Игра стоит свеч

На смену холодному промозглому сентябрю пришел неожиданно теплый октябрь. Термометр, висевший на заднем дворе, показывал двадцать градусов тепла, воздух был свеж и прозрачен. После сизых, набухших непролитыми дождями туч, нависавших так низко, что казалось, они вот-вот готовы обрушиться на посеревший город, лазурная высь неба приятно радовала глаз и придавала необыкновенной легкости. Зарумянившиеся плоды антоновки клонили вниз ветви деревьев, так и манили сорвать яблочко и захрустеть сочным спелым фруктом. Но у отца с недавнего времени появился какой-то закидон насчет яблок, и он не разрешал есть их до сбора урожая, даже паданцы тщательно рассматривались на предмет повреждений и откладывались в отдельную корзину. Противостоять соблазну оказалось очень сложно, так что я втихую покупала фрукты на рынке, но они не шли с домашними ни в какое сравнение — ни вкуса, ни аромата. Приходилось героически терпеть, искоса поглядывая на это изобилие. Дни мои в последнее время были загружены до такой степени, что в некоторые из них я, оказавшись дома, без сил падала на кровать и не выходила из комнаты до поздней ночи, пока мой желудок, отказывавшийся довольствоваться переполнявшими меня впечатлениями — как приятными, так и не очень, — не начинал настойчиво намекать, что пора бы чего-нибудь перехватить, и тогда я выползала на кухню, разогревала ужин, варила крепкий кофе и одновременно зубрила темы лекций. Тут же, в столовой, писала конспекты, множество которых нам задавали преподаватели, видимо, старавшиеся переплюнуть друг друга в количестве нагрузки на студентов. Особенно зверствовал господин Волков, которого еще нынешние пятикурсники прозвали Зубастым, и профессор свое прозвище вполне оправдывал, доводя студентов до нервного тика. У особо впечатлительных перед его семинарами даже начинались панические атаки, и я искренне им сочувствовала, ведь впереди нас ждали зачеты и госэкзамен по этому предмету. Так что приходилось денно и нощно усваивать необходимые знания, следуя завету великого пролетарского вождя. Впрочем, маленьким радостям в моем плотном расписании тоже нашлось место. Я бывала у Щукиных и посещала каток с Антиповым, и порой мне удавалось сделать это в один и тот же день. Особых успехов ни там, ни там не наблюдалось, но я получала удовольствие от самого процесса. С братьями мы подружились, особенно с младшим, что не могло не радовать, ведь в маленькой кампании по завоеванию капитана мне нужны были союзники. А вот каток… Лед не поддавался моим стараниям, равно как и Антон — моим попыткам наладить с ним хотя бы приятельские отношения. Этот мрачный, язвительный хоккеист добросовестно выгуливал меня на катке, стоически терпел мои неудачи, но не более. Я никак не могла подступиться к нему, мне не удавалось его разговорить, и в конце концов я оставила все надежды узнать его получше. Сбор яблок удачно выпал на те выходные, когда «Медведи» укатили на выездной матч, и мне не пришлось разрываться между ними и «пахомовкой». Хотя в этом вопросе я бы однозначно отдала предпочтение второму. В субботу после завтрака мы с родителями вынесли в сад стремянки, ведра, все необходимые приспособления и приступили к делу. Как всегда, мы устроили соревнование: каждый выбрал себе по дереву и старался снять как можно больше урожая. Наградой победителю, по традиции, служил яблочный пирог, который после пекла мама. За работой время летело незаметно. Сняв яблоки с нижних веток, я встала на стремянку и вооружилась плодосборником, который позволял дотянуться до макушки яблони даже мне с моим небольшим ростом. Я чувствовала себя счастливой. Близость с природой, пусть даже с маленькой ее частью, ограниченной садовым участком, одухотворяла и настраивала на позитивный лад. Такая красота вокруг! Деревья, торжественно прощавшиеся с последними теплыми днями, оделись в золото и в щедрых лучах солнца выглядели особенно роскошно, под ногами шуршал ковер из опавших листьев, в воздухе разносился тонкий, но дурманящий медовый аромат антоновки. Вот в такие моменты я особенно остро понимала, как я соскучилась по дому. Все-таки, решение вернуться в Подольск было правильным. Уже перевалило за полдень, мы успели пообедать и вернуться к работе, когда раздалась трель звонка с ворот. Кого это там принесло? Я вопросительно посмотрела на маму, которая уже отставила очередное наполовину наполненное ведро и направилась встречать незваного гостя. Впрочем, судя по то тому, как она оживилась, посетитель был вполне ожидаем, и догадаться, кто он, особого труда не составило. Так и есть: по дорожке к нам шел Стас Калинин с плетеной корзиной в руках и с голливудской улыбкой на лице. Приблизившись, он стал о чем-то разговаривать с моим отцом, который, к слову, был ничуть не удивлен его появлением. Вероятно, он же его и пригласил, даже не предупредив меня о предстоящем визите. На днях он между прочим интересовался о том, встречались ли мы со Стасом в последнее время, и, получив отрицательный ответ, видимо, сам решил эту встречу организовать, а заодно и к семейному делу Калинина-младшего приобщить. Взглянув на довольную маму, я только покачала головой. Ох уж эти родители… В общем-то, я и сама была не против с ним пообщаться, но это явное сватовство мне досаждало. Не отрываясь от своего занятия, я кивнула и приветливо улыбнулась Стасу. Он ответил мне тем же и, обменявшись с отцом еще парой фраз, подошел. — Привет, Софа. Давно не виделись. — Давно, — согласилась я. — Где ты пропадал? — Был очень занят, — извиняющимся тоном ответил он. — В универе жесткач, да еще отец работой завалил: я теперь контролирую литейное производство на комбинате, свободного времени, сама понимаешь, почти не остается. — Еще как понимаю, — откликнулась я, вспоминая своих несносных преподов. Хорошо хоть, меня пока работать не заставляют. — Ну, а ты как? — спросил он, выглядывая из-за ветвей. — Скучала по мне? — А должна была? — улыбнулась я. — Скажем, я на это надеялся, — ответил он, подмигнув. — Кстати, твой отец пообещал, что я смогу забрать то, что соберу, — добавил он и принялся срывать яблоки с моего дерева, окончательно лишив меня шансов на честную победу. Странное дело: когда Калинин был рядом, я испытывала к нему симпатию, мне было приятно с ним поболтать, тем более с ним у меня было многое связано, и пусть эти моменты были не самыми приятными, но, как и любые воспоминания о безвозвратно ушедшем детстве, они вызывали тепло и легкую ностальгию. Однако стоило ему исчезнуть из поля моего зрения — и я не то чтобы не скучала, а почти забывала о нем. Вот поэтому я никак не могла определить его роль в моей жизни и не знала, как вести себя с ним. — Чем ты занималась? — поинтересовался Калинин, наполняя свою корзину отборными яблочками. — Помимо учебы, я имею в виду. Дома сидела? У тебя ведь нет друзей в этом городе, сама говорила. Или проводишь время с однокурсниками? В последнем вопросе отчетливо прозвучали ревнивые нотки, что привело меня в недоумение. — Скорее, в компании учебников, — ответила я, раздумывая, стоит ли рассказать ему о моей дружбе с хоккеистами. Или он уже обо всем знает? И не поделился ли с ним своей догадкой Кисляк? Но если ему и было о чем-то известно, то виду он не подавал. Нет, пока не стоит ничего говорить. Хотя в последнее время я отчаянно нуждалась в близком друге, которому могла бы доверять, с которым можно было бы обсудить не только учебу, работу или мировые события, но и разделить свои волнения и тревоги, ведь иногда так сложно держать все в себе, что-то мне подсказывало, что Стас на эту роль не совсем подходит. Наверное, будет лучше найти себе подругу. — Ну, так не пойдет, — протянул парень. — Ничего, я с новыми обязанностями немного разобрался, так что будем исправлять ситуацию. У меня на этот месяц большие планы. — О-о, — удивилась я. — Это какие же? — Ну, во-первых, — он поставил корзину на землю и принялся загибать пальцы на руках, — я свожу тебя поужинать. Во-вторых, в Драме скоро премьера спектакля, который я очень хотел бы посмотреть. Надеюсь, ты составишь мне компанию. — Не знала, что ты любишь театр, — пробормотала я. — Теперь знаешь, — мягко улыбнулся он и продолжил: — В-третьих, можно махнуть в Питер на концерт твоей любимой группы. И в-четвертых, у «Медведей» скоро матч. Я вздохнула. Перспективы не радовали. Из всего вышеперечисленного меня привлекал только концерт, о котором я уже была наслышана. Наш Драм я не любила с детства, а на хоккей идти хотела, но не с Калининым. Но не отказывать же ему? Придется принять приглашения, заодно и папочку порадую. Я посмотрела на отца. Он заканчивал со своим деревом, о чем-то перешучиваясь с мамой. Рукава его куртки были закатаны до локтей, а старая матросская шапочка съехала на затылок. Когда-то давно, еще в юности, он бредил морем, мечтал ходить под парусами, бороздить морские просторы. Даже в мореходку поступал, но вот не сложилось… Я помню, как в детстве он читал мне Жюля Верна, и мы переживали за судьбу Дика Сэнда или капитана Немо. Сейчас, в этой своей потрепанной бескозырке, он показался мне таким родным… Странно, наверное, думать так о собственном отце, но я уже давно не питаю иллюзий на его счет. Конечно, он хороший семьянин, он заботится о нас, делает все для того, чтобы мы ни в чем не нуждались. Он обладает твердым характером и умеет зарабатывать деньги. Но если бы меня спросили, является ли он примером для подражания, я бы, не раздумывая, ответила «нет». Не знаю, что заставило его отказаться от юношеской мечты, но с тех пор вся его жизнь посвящена личному обогащению. Присущие ему жажда наживы и желание поставить себя выше других пугают меня. Отец слишком любит пафосную, показную роскошь, любит, когда ему подчиняются и придерживаются его мнения. Ему все равно, чего хотят остальные, и это немало осложняет мне жизнь. Когда-то папа был против того, чтобы мама отдавала меня в художку, считая творчество блажью, совершенно бесполезным занятием. Он также не желал ничего слышать о медицинском. Зато настоял, чтобы я пошла в нежеланный экономический. Он считает, что деньги и власть — это главное, чего стоит добиваться. При этом его не интересует признание, ему не нужно, чтобы его любили, поэтому свое он получает порой не совсем честным путем. В других людях он видит лишь средство достижения цели и рассматривает каждого с точки зрения его полезности. По этому критерию он делит их на три категории. В первой оказываются люди, знакомство с которыми является выгодным. С ними он заигрывает, налаживает связи, с кем-то сугубо деловые, с кем-то дружеские, но и они в конечном итоге служат его делу. Таких контактов у отца довольно много, и не только в этом городе. Есть те, кто ему мешает. От них он обычно избавляется. В основном, посредством все тех же связей, и я не завидую несчастным, оказавшимся у него на пути. В третью, самую многочисленную категорию, входят «букашки», как он их называет, то есть те, кто ему бесполезен. В основной своей массе это рабочий класс и творческая интеллигенция. Исключения составляют лишь сотрудники его предприятий, но и им он не уделяет особого внимания. Все это папа от меня не скрывает, даже наоборот. Конечно же, во мне он видит свое продолжение и не оставляет попыток вылепить свое подобие. Некоторые уроки, которые преподает мне отец, бывают полезны, но в конце концов все сводится к тому же знаменателю: обогащению и власти. И порой я с ужасом замечаю, что его воспитание приносит свои плоды. Мама — совершенно другая. Я до сих пор не понимаю, как они с отцом уживаются. Наверное, противоположности притягиваются, хотя я склонна думать, что происходит это лишь тогда, когда кто-то готов идти на компромисс. В нашем случае это, конечно, мама. Она человек мягкий, тонкий и чуткий, всегда всем сочувствует, всех жалеет. Мама добра и очень ранима. Но за многие годы своего замужества она научилась закрывать глаза на многие вещи. Конечно, иногда она спорит с отцом и даже отстаивает свое мнение, но это, в основном, касается внутрисемейных вопросов. В его дела она не вмешивается. Вообще. Очень переживает, видя, что он поступает не по совести, но никогда ничего не говорит. И, конечно, она очень творческий человек — способности к рисованию у меня от нее. Когда-то мама писала картины, но они плохо продавались, и сейчас она пишет только ради удовольствия. Чтобы найти хоть какое-то практическое применение ее таланту, папа подарил ей салон красоты на третьем этаже торгового центра. Она не только руководит им, но и сама является мастером маникюра. Каждый ее рисунок на ногтях — произведение искусства, но главное, считает отец, это приносит неплохой доход. Нетрудно догадаться, что с такими родителями из меня получилось среднее арифметическое: присущие им черты воплотились во мне не в столь гипертрофированном виде. Я смотрю на мир несколько иначе, чем папа, и лишена маминой мягкости. Возможно, именно поэтому я часто бываю несогласна с их решениями. — Соф, ты меня слышишь? — Калинин зашуршал ветками возле моего лица. — А? — заморгала я. — Да-да, конечно слышу. Так что ты там говорил? Стас укоризненно покачал головой и повторил: — Ты пойдешь со мной на хоккей? Это ближайшее событие в списке намеченных мероприятий. Я хотела кивнуть, но вовремя вспомнила, что Егор достанет мне билет. Здрасьте, приехали. Вот как я буду Стасу это объяснять? Ведь станет вопросы задавать, а я решила, что не хочу посвящать его в свою личную жизнь. Мало ли, вдруг он все испортит? — Ты знаешь, я тут Диму Щукина на днях встретила. — Я надеялась, что Калинин не помнит о нашей с вратарем договоренности или пропустил ее мимо ушей. — Мы разговорились, и он рассказал мне о предстоящей игре, а заодно пообещал пригласительный. — Зачем он тебе? — фыркнул Стас. — Лучше как тогда, в VIP-ложе, там намного удобнее, чем на обычных зрительских местах. — А мне оттуда лучше видно будет, — отвертелась я. — Сверху вообще ничего не разберешь, фигурки маленькие, номера не разглядишь. Лучше сяду поближе ко льду. — Хорошо, тогда я куплю нам билеты на первый ряд, — он улыбнулся и высыпал в корзину собранные в ладони яблоки. С наступлением вечера на улице похолодало, стали мерзнуть руки, и мы свернули деятельность до следующего дня. По итогам соревнований у отца оказалось девять ведер, у нас со Стасом — одиннадцать, не считая корзины, столько же было у мамы. Общим голосованием победу присудили именно ей, а потом сплели венки из осенних листьев и устроили небольшую семейную фотосессию, во время которой Калинин воспользовался моментом и сфотографировался со мной. После отнесли добытое в пристройку, служившую кладовой, высыпали яблоки в деревянные ящики и с чувством выполненного долга отправились ужинать. — Все-таки здесь необычайно красиво, — сказал Стас, устраиваясь за столом. — Элла Александровна, не устаю восхищаться вашим великолепным вкусом. — Да что уж там, — смутилась мама, махнув рукой, но слова Калинина привели ее в состояние крайнего удовольствия. — Это Илья захотел столовую в стиле барокко, я лишь продумала детали. — Цветовое решение просто идеальное, — продолжал лить елей Стас. — А плитка итальянская, да? — Это он уже отцу. — Вы где-то ее заказывали? Папа охотно вступил в разговор, и некоторое время они обсуждали не только обновленный недавно интерьер, но и планировку дома, и цены на стройматериалы, а я тем временем удивлялась умению Стаса доводить моих родителей до экстаза. Столовая у нас, к слову, и вправду красивая, но, как по мне, несколько вычурная. Бело-золотые тона, лепнина под потолком, массивная мебель из натурального дерева, сделанная на заказ по образцу XVII века, и прочее в том же духе. Родителям нравится экспериментировать и оформлять помещения в различных стилях, ну, а мне больше по душе строгий минимализм. Тем временем Мария Михайловна подала ужин. Эта женщина работала у нас около полутора лет, и учитывая то, что большую часть этого времени я провела вне дома, мы мало общались. Ей чуть за пятьдесят, но она очень энергичная и обладает добродушным нравом. А готовит она так, что пальчики оближешь. Мама очень ее ценит, и порой они даже разговаривают по душам, а что касается меня, то я придерживаюсь вежливого обращения и стараюсь не обременять ее лишними заботами. — Что ты мне суешь? — Резкий окрик отца нарушил плавное течение беседы, и все с удивлением посмотрели на него. — Убери от меня эту дрянь! Оказывается, Мария Михайловна допустила серьезную ошибку, поставив перед отцом свинину под апельсиновым соусом, предназначавшуюся маме. У папы на цитрусовые была аллергия, и в таких случаях ему готовили отдельные блюда. — Извините, Илья Романович, — пробормотала кухарка. — Я перепутала, сейчас все исправлю. — Да уж исправьте, будьте добры. — Кажется, отец не на шутку разозлился из-за этой мелочи. — В последнее время вы слишком рассеянны. Вчера суп пересолили, сегодня цитрусовые подсунули, завтра вообще отравите? — Илья, что ты такое говоришь? — попыталась успокоить его мама. — То и говорю, — продолжал кипятиться отец. — Если вы у нас работаете, то выполняйте все добросовестно, а не как попало. Чуть не угробили меня! Я неодобрительно хмыкнула на такое заявление, и отец тут же перевел взгляд на меня. — Тебе смешно? — Смешно, — подтвердила я, наблюдая, как вытягивается его лицо. — Кричишь из-за какой-то ерунды. Мария Михайловна, совершенно расстроившись, ушла в кухню, а когда вернулась с подносом, ее пальцы мелко дрожали от волнения. — Из-за ерунды, говоришь? — прищурился папа. — То есть работать спустя рукава — это нормально? Расхолаживаете мне прислугу! Руки женщины, расставлявшей на стол тарелки, дрогнули, и одна из них полетела на пол. Осколки брызнули в стороны, и все замерли, глядя, как растекается жир на дорогой итальянской плитке. — Ув-волю к чертовой матери! — папа бахнул кулаком по столу. — Сейчас же на улицу вышвырну! Мария Михайловна стояла ни жива ни мертва, глаза ее медленно наполнялись слезами, а пальцы нервно сжимали край передника. Я думала, за несколько лет работы она привыкла к подобным выходкам отца, ведь периодически он включает «режим самодура», но, видимо, раньше подобного не случалось. В одном папа был прав: в последнее время женщина выглядела несколько рассеянной, была погружена в свои мысли, и вообще вид у нее был невеселый. Мама нахмурилась, вышла из-за стола, взяла кухарку за плечи и вывела ее из столовой. — А убирать кто будет? — крикнул отец им вслед. — Вот и поужинали, приятного всем аппетита! — Вы правы, Илья Романович, — неожиданно заявил Стас. — Сейчас так трудно найти хорошую прислугу. Им бы все побыстрей сделать да домой уйти, и чтобы платили за это хорошо. — Да вы с ума, что ли, сошли? — Я просто ушам своим не верила, только переводила взгляд с одного на другого, а внутри разрастались раздражение и злость. — У нее, может, случилось что-то серьезное, а ты еще доводишь своей истерикой. — Самое серьезное у нее случится, когда я ее уволю, — проворчал отец. — Знаешь, папа, — я решительно отодвинула стул и встала. — Иногда ты бываешь просто невыносим. И только попробуй ее уволить! Другой такой не найдешь, у нее же руки золотые. Подумаешь, суп пересолила! В который раз она вообще его пересолила? В первый? — Да при чем тут суп? Ты посмотри, что она натворила! — А вот в этом как раз ты виноват, не надо было под руку орать! — Ты как с отцом разговариваешь? — возмутился родитель. — Защитница выискалась! Кто теперь будет здесь убирать? Ты? Я посмотрела на Калинина. Во время нашей перепалки он чувствовал себя неуютно и делал вид, будто разглядывает панно на одной из стен. Кажется, поддержки от него не дождешься. Я усмехнулась, а потом спокойно ответила: — Да. Все уберу, мне не сложно. А уволить Марию Михайловну я не позволю. И мама тоже. Отец хотел было возразить, но я уже вышла из столовой. Так закончился день, на который я возлагала столько надежд.