Take me away

      Когда Ривер приспичивает отправиться с экспедицией на заброшенную столетия назад Библиотеку, Доктор не протестует. Развалившись в кресле, далеко вытянув скрещенные в лодыжках ноги и сложив руки на животе, он лениво поглядывает, как мелькает она по комнате, временами исчезая в провалах коридоров. Сорок пять секунд – появление, двадцать восемь, хозяйский круг, сухая дробь каблуков – скрылась вновь... Как далеко можно уйти за неполную минуту? Когда она снова оказывается в консольной, то застаёт Доктора у мониторов.       - Поедем прогуляемся напоследок, - не оборачиваясь, бросает он. Всё равно ведь он куда-то там её свозит, мелочь, ради которой не стоит так уж ломать себя о непреклонность судьбы. Сделаем вид, что так и надо, обычно это проходило на ура.       Устанавливая координаты, Доктор ошибается дважды, с хрустом вытягивая из груды сведений нужные цифры. Почему она сказала именно про Дориллиум? Непримечательная планета. Ни одной попытки вторжения, два больших города, с полсотни мелких, единственное, на что стоит посмотреть – поющие башни. Но лететь столько световых ради нескольких звуков – необдуманная трата отведённого времени.       - Дориллиум, серьёзно? Ты привёз меня сюда? – неподдельное восхищение Ривер, нетерпеливо распахнувшей двери, заставляет его незаметно поморщиться. Свет фонарей мазутно переливается по её зелёно-чешуйному платью.       - Пойдём, пойдём ближе! – она тащит его к самому краю плоскости крыши, на которую их высадила ТАРДИС. – Ты только посмотри!       Перед ними из тьмы далёкой площади вырастают две хрупкие конструкции из металла и огней, больше похожие на антенны, по причудам архитектора украшенные стрельчатыми арками на манер «пламенеющей готики». Эклектика, безразлично думает Доктор, глубоко засунув кулаки в карманы чёрных брюк; Ривер же просунула под его локоть свою цепкую руку, склонив голову к одетому в смокинг плечу.       - Они будут петь.       - Да.       Музыка появилась ниоткуда. Вот её нет, и вот она словно была и есть всегда, и будет дольше, чем что-либо иное. У песни была шелковистая шерсть и золотые глаза, настороженные уши поддёргивались, а хвост стегал по напряжённым лапам.       Песня прошила навылет, сразу и сполна, раскалённо вытянув из малахитовой пустоты глаз невыносимо горькую каплю. И за ней ещё одну.       - Говорят, они поют самую древнюю из всех когда-либо существовавших мелодий, - шепнула жена.       Слёзы выжгли дорожки по его щекам и закапали белую рубашку.       - Ты... плачешь? – спросит Ривер, наконец удивлённая и обиженная его затянувшимся молчанием.       - Вернёмся в ТАРДИС, а то все вкусности вдруг испарятся, она любит такое вытворять, - ответит он, словно очнувшись, не пряча глаза нарочно, но опуская взгляд к карманам в поисках ключа.       - Но ты плачешь.       - Пустяки, Ривер, всего лишь ветер, раздражённая слизистая оболочка, ничего сверхъестественного.       Башни нежно и печально дотронутся до его затылка последней нотой волчьего привета.       В этот вечер он будет целовать Ривер Сонг иначе – чуть благодарней и мягче, её податливые, разомкнутые навстречу губы, шея, плечи; случайно упавший на неё из приоткрытой двери далёкий отсвет от истинного пламени, осветивший слегка, поубавивший привычную искажённость.       - Ты уверена насчёт Библиотеки? – всё же спросит Доктор под конец.       - Мы заключили контракт, сладкий, при всём желании из него будет не легко вывернуться, - усмехнётся Ривер, поудобней устроив голову у него на груди.       - Но ты не будешь.       В темноте едва различимо лёгкое пожатие плечами.       - Не буду.       - Увидимся когда выпадет, - прощается она на пороге ТАРДИС, набирая цифры на манипуляторе. – Веди себя хорошо.       - Я буду в порядке, профессор Сонг.       Что же, нам действительно выпадет ещё раз увидеться.       Высверком, на прощание, сквозь металлический свет – изученный до полутона, хитрый кошачий прищур, словно она знает что-то такое, чего ещё не знает он, но возможно, просто показалось.       <i>Здесь<i> она уже не может утаить ничего нового.       Закрыв дверь, Доктор с трудом давит в себе желание ринуться к панели и заново ввести последовательность, жадно захлебнувшись в древнейшем пении. Кто знает, выдержал бы он во второй раз этот протяжный, жалостный, дробящий звёзды плач.