— Хорошо поработали сегодня, — такими словами встретил Уильям Ти Спирс едва ли успевших забежать под крышу Департамента Несущих Смерть перед начавшимся ливнем Легендарных Жнецов.
— Бросьте, мистер Спирс, — налегке выдохнула Эвелин, посмеиваясь над своим официальным обращением, которое как-то само по себе пришло ей в голову, отряхивая капли с белоснежных волос и приставляя катану в ножнах — свою косу смерти — к стене рядом с вешалкой, — кто-то сегодня собрал больше меня. Жнецы направлялись в Отдел Жнецов, где могли спокойно отдохнуть от дождливого, нагруженного работой дня.
— Удивительно, как же такое может быть, — хитро посмеялся Гробовщик, входя в небольшой светлый зал, обставленный мебелью из белого бархата.
— Я не про Вас, мсье Легенда, — иронично поклонилась жница перед напарником и, повесив длинный кардиган на вешалку у входа в зал, камнем упала в одно из кресел, стоявших посреди зала и перед журнальным столиком. Спустя секунду послышался восторженный вопль со стороны коридора, по которому группка Богов смерти только что пришла сюда, а затем из-за угла с наигранной драматичностью выпал никто иной, как Грелль Сатклифф, прикладывая ладонь тыльной стороной ко лбу, а другой подперев талию.
— Я запомню этот день на долго! — Грелль подполз к креслу Эвелин и положил руки на его спинку, улыбаясь во все тридцать два. — День, когда я получил похвалу от самой Легендарной Жницы!
И тут вдруг красноволосый резко поменялся в настроении, подлетел к Уильяму, который до этого момента мирно стоял в стороне от журнального столика и рассматривал итоги сегодняшнего дня, то бишь папки с краткими биографиями мертвых, на которых стояли печати об успешной жатве, взял бюрократа под руку и положил подбородок на плечо. — Вот почему ты меня так не хвалишь, Уилли? Ты всегда такой грубый…
Дальше следовала уже привычная всем дифирамба о том, как замирает сердце красноволосой принцессы, когда её взгляд сталкивается с ледяной глыбой, которая, казалось, навсегда поглотила сердце Уильяма Ти Спирса, а тот едва успевал недовольно шипеть о том, что в речи Эвелин даже не было намека на похвалу.
Оу, так о чем это я? Эвелин тем временем с улыбкой наблюдала за происходящим. Да, наверное, именно такие люди и делают официальную обстановку на работе чуть разряженнее, позволяя хоть и на пару секунд, но забыть о страшной рутине Бога смерти — шинигами. С усмешкой вздохнув, девушка встала с дивана и направилась к выходу из отдела, попутно захватив приставленные к вешалке ножны с катаной.
— У Вас на сегодня все?
— Да, пожалуй, — голоса Гробовщика и Спирса слышались с каждым шагом жницы все меньше и меньше, пока совсем не исчезли.
Эвелин вдруг неожиданно для самой себя остановилась. Вокруг стояла звенящая тишина, что было довольно странно, когда на улице шел ливень, и звон капель о металлические подоконники Департамента уж должен был быть слышен. Но единственное, что слышала девушка в тот момент — биение своего сердца, ускорявшееся каждые пару секунд. Внезапно ее обуяло чувство чьего-то присутствия. Широко распахнутыми глазами Эвелин смотрела в сумеречную темноту коридора перед собой, пытаясь разглядеть движение, но все было тщетно. Вдруг резкий выдох — словно усмешка — за спиной, который заставил жницу резко обернуться. «Никого, — пронеслось в подсознании, — показалось?» Помотав головой и отогнав всю тревогу, которую, как ей казалось, она сама на себя натравила, Эвелин поспешила пойти дальше. И действительно, кому же может повезти оказаться в Департаменте Несущих Смерть, когда всем не связанным с миром шинигами доступ сюда закрыт? Просто на ее нервах сыграла усталость и гнетущая темнота коридора. «Надо бы предложить на организационном совещании включать свет в коридорах пораньше» — улыбнулась про себя девушка и продолжила свой путь.
— До свидания, Анна, — улыбаясь и махая рукой знакомой, Эвелин вышла из Отдела Кос. Вспоминая, предупредила ли жница Гробовщика о том, что сегодня она отправится в свое поместье, и сошедшись с самой собой на мнении о том, что все же предупреждала с утра, она отправилась домой. Почему-то в последнее время Эвелин не любила прощаться. Хотя, она, как истинная англичанка, соблюдала все правила красивого ухода по-английски. Просто с каких-то пор ей стало казаться, что если она попрощается с кем-то, то случай даже не подумает удостоить Эвелин чести и свести её с тем или иным человеком.
До поместья девушке пришлось добираться так, как она перемещалась во время работы — по крышам, что было весьма затруднительно, когда Лондонское небо решило о ком-то поплакать. Однако, она очень злилась на себя, что забыла сказать своему дворецкому подать карету приблизительно в это время к лавке Гробовщика, в которую она обычно возвращалась по завершению рабочего дня.
Промокшая до нитки, Эвелин спустя где-то полчаса уже стояла на пороге парадного входа в свой особняк. Во время дождя, когда все вокруг покрывалось сумерками и становилось скучным и серым, поместье семьи Беррингтон выглядело устрашающе, настолько, что попадись он любому путнику на долгой дороге — он бы и в жизни не подумал идти сюда просить крова. Обреченно вздохнув, Эвелин хотела было дрожащей от холода рукой потянуть за огромную бронзовую ручку на двери, как вдруг та сама открылась, а рука девушки упала в другую руку, обтянутую белой перчаткой.
— Добро пожаловать домой, мисс Эвелин, — перед жницей стоял дворецкий в черном фраке, который совершенно не шел к его уложенным каштановым волосам.
— Реджинальд, — слегка раздраженно промямлила девушка, глазами задавая немой вопрос.
— Я лишь увидел Вас из окна, — дворецкий опустил руку графини и пустил её внутрь. — Чего-нибудь желаете?
— Мой вид не говорит сам за себя? — посмеялась Эвелин, театрально согнувшись и раскинув руки в стороны. Реджинальд тут же поклонился и проследовал в сторону кухни.
— Я скажу горничной приготовить спальное платье, — сказал он вслед. Наверное, дворецкий семьи Берринтон был единственным в мире
человеком, с которым девушка была честна, как с самой собой, более того, он знал о её истинной сущности. В далеком детстве он заменял её родителей, вечно занятых и детстве не уделявших молодой графине достаточного внимания. Реджинальд относился к жнице с великим уважением, которое разбавляла жалость. Он был ярым противником вечной жизни и уж тем более не был любителем наблюдать за чужими смертями. И хотя Эвелин строго настрого запретила дворецкому жалеть ее, она часто видела, с каким сожалением смотрят его серые глаза. Это было одной из причин, почему она предпочитала жизнь за пределами поместья и возвращалась сюда раза два в год.
Ближе к ночи, уже сидя на кресле, что стояло перед кроватью жницы, она вдруг вспомнила о странном чувстве, овладевшим ею в Департаменте. Действительно ли ей показалось, или кто-то из коллег решил пошутить, или…
— Мисс Эвелин, я принес чай, поможет Вам согреться, — раздался приглушенный голос дворецкого за дверью после едва различимого стука.
— Да, проходи, — не отрываясь от книги, сказала девушка.
— Запамятовал предупредить, — поставив чай на журнальный столик из красного дерева со стеклянной столешницей, начал Реджинальд, — завтра мне предстоит уехать на некоторое время, я уже получил разрешение от Ваших родителей.
Эвелин с тихой улыбкой кивнула. На самом деле, жница ещё давно говорила Реджинальду о том, что она его совершенно не держит, и оповещать о своих планах тоже не входит в его обязанности, но, почему-то, как только ему предстояла новая поездка, он обязательно предупреждал об этом молодую графиню. Наверное, он хочет, чтобы за него не волновались. И Эвелин была спокойна, покамест не увидит его имени в списках.
Пожелав графине доброй ночи, дворецкий хотел было удалиться, как вдруг его остановило резко распахнувшееся окно от порыва ветра, который затушил все свечи, горевшие в комнате Эвелин. Звук стука оконных рам и резкая темнота заставили девушку оторваться от своих мыслей и книги. Реджинальд тут же бросился к окну, из которого в комнату ворвался поток пропитанного дождливой влажностью воздуха.
— Оставь! — выкрикнула вдруг Эвелин, резко поднявшись со своего кресла. Реджинальд слегка удивился такой внезапной реакции девушки, но затем мягко улыбнувшись, оставил хозяйку наедине с самой собой. Проводив взглядом дворецкого, жница подошла к окну, за которым стеной лился холодный дождь, из-под которого она час назад едва выбралась. Почему-то сейчас ей очень хотелось обратно. Посиневшие в кромешной ночной тьме кроны деревьев казались какими-то фантастическими фигурами, которые менялись, когда встречались с ветром. Их можно было рассматривать часами, только гадая, что за темная расплывчатая фигура сейчас образуется в саду поместья. Невольно девушка подловила себя на мысли о том, что пора бы и ей уже заказать очки в специально отведенном для этого отделе в Департаменте. Шелест капель воды по листьям и траве отгонял все мысли и приятно разгружал сознание. Неосознанно Беррингтон протянула руку к концу козырька над окном, с которого тонкой струйкой лилась прозрачная вода.
Но не успела она ощутить на пальцах живительную прохладу, как вдруг прямо перед её рукой стремительно пронеслось что-то темное, что заставило Эвелин быстро отлететь от окна, по дороге запутавшись в собственных ногах и упасть на пятую точку.
— Что за… — выругалась вслух Эвелин, едва приходя в себя и поднимаясь на ноги, и посмотрела в сторону окна. В его проеме показался высокий мужской силуэт. Контуры его лица были вытянуты, глаза прикрыты, одной рукой он держал раскрытую книгу, похожую на книгу воспоминаний из библиотеки жнецов, а другую прятал за спиной.
— Убирайся! — на повышенных тонах заговорила Эвелин, про себя ругаясь о том, что оставила косу смерти в Департаменте, больно расслабившись по поводу своей безопасности. Незнакомец ничего не ответил. Глаза девушки от безысходности пробежались по сторонам, выискивая какой-нибудь тяжелый предмет, и тут — вот оно, казалось бы, её спасение! Серебряная шпага, используемая для парадных вечеров, на которых Эвелин по своей натуре появлялась не в платье, а в чем-то похожем на военную форму, которая обязательно дополнялась этой шпагой. Аккуратно дотянувшись до нее и одновременно следя глазами за вторженцем, который как будто бы давал разрешение ей взять шпагу, жница резко цыкнула, вознесла шпагу и кинулась навстречу своей судьбе. И вот, до неподвижной цели, которая, как была уверена Эвелин, пошла на верную смерть, оставалось всего пара шагов, как вдруг незнакомец вынул руку из-за спины и что-то вложил в книгу. Тело девушки мгновенно парализовало, её словно заточили в ледяную глыбу, не пошевелиться, не выкрикнуть, не глубже вдохнуть… И она осталась в таком же положении, в неподвижном беге, с разволнованным выражением лица и яростным оскалом, с вознесенной на уровень своих желто-зеленых глаз шпагой. Незнакомец легко спрыгнул из оконного проема и подошел к обездвиженной жнице, хитро ухмыляясь и поднимая глаза с двойной радужкой, свойственной, вроде бы, только Богам смерти, но цветом — лишь отстраненному черному коту в подворотне — янтарно-желтым, смольным. На раскрытых страницах книги, покоившейся в его руках все это время, красовалась розовая Закладка смерти.
•
Включаем Hiroyuki Sawano — IiMuRoYa-. $feat 4th-Mov.N-tone
От ночного ливня, казалось, не осталось и следа — на утро на улице не было видно лужиц, трава была сухая, на бетонных стенах домов не было мокрых пятен, да и воздух не был пропитан той сыростью, что обычно чувствуется после дождя. Мамочки не обували своих детей в резиновые сапожки и плащи, никто из прохожих не клацал по брусчатке носиком зонта.
Сад в поместье семьи Беррингтон, как всегда, благоухал. Атмосфера здесь, казалось, всегда была теплой и дружеской. В сквере на своих излюбленных качелях сидела девушка с белыми, как снег волосами, а напротив нее в паре метров стоял мужчина в черной рясе, с длинными седыми волосами, заколотой наверх челкой и ярко выделяющимися желто-зелеными глазами.
— Вы скучали по мне, графиня Беррингтон?
В то утро Гробовщик пришел к Эвелин узнать причину её неявки на службу, но его встретили равнодушные потемневшие карие глаза, одним только своим видом дающие понять, что что-то не так, рушащие давно сложившиеся стены крепости мира этих двоих.
— Простите, но… Кто Вы?
