Белослава

Вечером того же дня к нашему крыльцу прискакал уставший путник, без торга заплативший за комнату и ужин. Я же домыла последнюю посуду и ушла спать в сарай, лето всё же на дворе, в доме душновато. А проснулась я под утро от криков и громкого ржания лошадей. Странно, может большой обоз пришёл, вот и ругаются между собой купцы и постояльцы, обсуждая способ размещения на стоянку? Тут я услышала не соответствующий представленной картине звук – детский крик и гортанный окрик на нерусском языке. В душу закрались опасения, который я решила быстрее опровергнуть или подтвердить, выглянув в щель меду досками. Увиденная картина заставила меня оцепенеть в страхе. На нашем дворе было с десяток приземистых степных лошадей с кочевниками, двери постоялого двора были распахнуты, а мои родичи сидели связанные на земле, недоставало только отца. Убили, ушёл за помощью? Перед связанными прохаживался печенег в богатой, но запылённой одежде – халат, кольчуга под ним, кривая сабля. Из дома вдруг появились ещё двое налётчиков, тащивших тело моего отца. Мать заголосила, увидев мёртвого мужа, и кинулась на печенега, который легко уклонился от её отчаянного броска и полоснул острой сталью по её спине, разрубая от плеча до пояса. Свист воздуха и моя мама упала, орошая утоптанную землю двора кровью. Я дёрнулась, будто удар пришёлся по мне и зажала рот рукой, не позволяя вырваться отчаянному крику. Только что у меня на глазах убили мать, а до этого погиб отца. Переведя взгляд на сестру и брата, я сжала зубы. Что делать? От сюда остальной деревни не видно и что там происходит, я не знаю. Единственные ли здесь эти кочевники, или по дворам орудуют другие убийцы? Мой взгляд невольно возвращался на мёртвые тела родителей. Хотелось просто сесть у стены или зарыться с головой в сено, отстраниться от ужасного окружающего мира и внушить себе, что это всё дурной сон, только фантазия спящего мозга. Но нет, всё происходящее реальность. Моё сердце билось птицей в клетке, душа болела, руки и колени дрожали, глаза лихорадочно осматривали, представшую взору, по сути ребёнка, картину рушащегося мира. Что же делать? Я не воин и даже не представляю, как сражаться с кочевниками, особенно когда их так много. Макошь, покровительница моя великая, подскажи, хоть что-нибудь! Секунды утекали как вода в быстрой реке, а я не знала что делать. Этот вопрос вытеснил все остальные мысли и бился в висках. Животный страх заставлял ненавидеть саму себя, до боли кусать сжатый кулачок и глотать слёзы ужаса. Я не сильная, просто девочка, ученица волхва, мирная служительница богов. Я ничего не могу противопоставить этим вооружённым войнам, которые так хладнокровно убили моих родителей. Дикий ужас толкнул на безумие – я медленно, будто во сне, встала на ноги и направилась к выходу их сарая. Рука легла на шершавые доски двери, и я застыла, жадно оглядывая картину происходящего кошмара наяву. Но вот на двор влетел ещё один кочевник, выкрикнувший непонятную фразу на своём языке. Всё пришло в движение, брата, вставшего на защиту четырёхлетней сестрёнки, просто оглушили и закинули на коня, прихватив заплакавшую Ждану. Все уселись на коней и уехали со двора, кинув в дом пару горящих факелов. Один кочевник, проезжая совсем рядом со мной, кинул на соломенную крышу сарая факел. Сердце в этот момент оборвалось и застыло где-то внизу, замерев. Но вот все конные исчезли из виду, а крыша начала разгораться сильнее, грозя обрушиться внутрь. Выходить не хотелось до ужаса, но остаться значило умереть однозначно. Протиснувшись в небольшую щель, я припала к земле, оглядывая деревню. Уже горело около пяти домов, по улице, собираясь от каждого двора, ехало около пяти десятков печенегов. Некоторые увозили детей или молодых девушек, другие мешки с наворованным добром. Пока всадники не скрылись за поворотом дороги, идущей около леса, я не смогла больше пошевелиться. В голове бился новый вопрос: «Почему я жива?». Идти в дом не хотелось, будто я была теперь недостойна, считать дом убитых родителей и неспасённых сестры и брата своим обиталищем. Как вор я пробралась своему тайнику – зарытой в землю бочке. Достала флейту и поясную сумку, пересилив себя, вбежала в начавший разгораться дом и прихватила ворох своей и маминой одежды, скинула всё это в мешок. Почему мне в этот момент показалось важным прихватить одежду, я сказать не могла, просто сработал необъяснимый рефлекс. Нагруженная тряпьём я побежала к святилищу. Спотыкаясь на ровных местах, я хрипло дышала и рвалась к заветной цели. Выбежав на поляну я увидела лежащего на спине волхва. Вокруг было натоптано, лежало три мёртвых печенега. Я бросилась к Златодану, опустилась на колени, боясь проверить пульс. Но тут он открыл свои пронзительные голубые глаза, в них читалась боль, но при виде меня появилось торжество. - Беляна, - старик закашлялся, пуская несколько кровавых пузырей, – слава Велесу… услышал, значит мою молитву. Я неуверенно взяла его за руку, пытаясь сдержать щиплющие глаза слёзы. - Ты живи, дочка… за нас всех живи. Боги, они не бросят. – его рука вдруг с силой сжала мою ладошку. – Печенеги они не просто так приезжали, они вашего гостя искали. Да успел уехать тот. Кашель вновь заставил старика содрогнуться всем телом. Я приподняла его голову, будто это могло помочь умирающему. На моих руках умирал мой учитель, сильный и мудрый. Почему он умирает, оставляя меня, такую глупую и бессильную одну? - Моя избушка… - Златодан вновь осмысленно заговорил, прерываясь на вдох после нескольких произнесённых тихим голосом слов, – там моё наследие… забери себе… моя смена ты… не смог доучить… но за тебя… перед предками… не стыдно… лиходеи… не нашли… похорони всех… на погосте… обря… Не успев договорить, волхв расслабленно опал на мои руки. Будто уснул, потерял сознание, но не умер, не бросил. Слёзы хлынули против воли, а из глотки вырвался срывающийся, вибрирующий вой. Я прижалась головой к груди старика, глуша рыдания, пытаясь спрятаться от ужасного мира, который только что окончательно опостылел. Просидела я так до сумерек, очнувшись только от пронизывающего вечернего ветра. Апатия, свинцовая усталость, голод, жажда, боль от истёртых после бега ног, душа, в которой застрял холодное лезвие кинжала, временами проворачивающееся от воспоминаний об умерших родных людях. Я закуталась в медвежий плащ волхва и вошла на территорию святилища. Пройдя круг младших богов, я присела у идола Дажьбога. Непослушные губы отказывались произносить длинные молитвы, в вечерней тишине слышался лишь тихий шёпот: - Помо… ги… помоги… Я провалилась в сон, где у меня на руках бесконечно долго умирал отец, шепча, что я не их дочь. Меня била дрожь, но бросить умирающего я не могла, не имела права. Но вот у меня на руках уже мать, вцепившаяся в мою руку. - Не моя. Чужая. Убийца. Я не выдерживаю, кидаюсь бежать в кромешную темноту, спотыкаюсь о чьё-то тело. Это мой брат, он смотрит на меня мёртвыми глазами и тоже шепчет: «Убийца». На моё плечо ложится чья-то рука, я резко оглядываюсь – это печенег. Голосом волхва он произносит: «Убийца» - падая навзничь, на его губах пузырится кровь. Я кричу и просыпаюсь. Раннее утро, солнце ещё не выглянуло из-за горизонта. Вся природа застыла в ожидании пробуждения, ни звука. Хочется пожалеть себя, но не могу. Я ведь жива, а вот другие мертвы. Что делать? Волхв сказал идти в его избу. Надо слушаться учителя. Накрыв тело старика его плащом, я пошла по тропинке к его избушке. Путь занял неизвестно сколько времени, но солнце успело взойти над верхушками деревьев, а я только добрела до избушки. Всё как обычно – у привязи щиплет травку буланый конь волхва, дверь в избу закрыта, окна из натянутого воловьего пузыря. Я подошла к коню, пристально осмотревшему свою посетительницу, признав меня он подставил морду под протянутую ладонь. Я погладила животное, а потом обняла за шею, прижавшись к единственному живому существу в моём разбитом мире. Зарывшись пальцами в чёрную гриву, я заплакала, сбрасывая напряжение пережитого ужаса, бессилия и боли. В дом я вошла очень тихо, будто боясь потревожить покой жилища своим вторжением. В горнице на столе лежал завёрнутый в тряпицу хлеб, который я воровато начала есть, запивая водой из кувшина. Насытившись, я села на краешек лавки и задумалась над делами. Надо похоронить сельчан и волхва, а то волки и птицы начнут жрать. А как мне всех перетащить на погост, как столько могил вырыть в одиночку? Как не сорваться… Выйдя на улицу, я осмотрела пристройку, найдя искомое – телегу. Осталось только коня впрячь и заняться работой. Увещеваниями и просьбами я всё же завела буланого в пристройку, где начала одевать на него по памяти всю найденную сбрую. Провозилась я часа три, но теперь конь мог тащить телегу, не задыхаться, и не противясь моей воле. Правильно управлять повозкой с козел я не умела, и посему шла вместе с конём, придерживая его ремни. Опираясь на послушного коня, я добралась до святилища и начала затаскивать тело волхва на телегу, заранее опустив деревянный борт. Мучилась я минут двадцать, прерываясь на отдых, но затащила таки его уже окоченевший труп на доски телеги. Отдохну минут десять, пошла к деревне. Работать закончила только к поздней ночи, когда видно было уже почти нечего, а конь начал недовольно фыркать, прося отдыха от сбруи. Тела всех сельчан я собрала, исключая тех, кто сгорели вместе с домами – пепелища ещё тлели местами, потрескивая и осыпаясь. Слёз уже не было, только глухая усталость, оцепенение. Коня я распрягла на последних силах и привязала к самому сохранившемуся дому, в котором и заночевала. Утром я заметила на кромке леса несколько волчьих силуэтов, надо поторопиться с похоронами, не дай Перун серые решатся на нападение. На всякий случай положила в телегу к трупам крепкую палку, авось сгодится отбиваться от хищников, захватив несколько чудом сохранившихся бочонков с маслом. Конь, как не странно не убежал, а мирно стоял у привязи. В доме оказался дырявый мешок зерна, которое я скормила своему главному помощнику, принеся ещё ведро прохладной воды. Укоризненный взгляд коня сменился на прощающий, и я вновь впрягла его в телегу. Сегодня действие заняло около часа, видно опыт вчерашних попыток помог. Ноги гудели от усталости, лапти я нашла и одела, да только уже натёртые ступни это спасало мало. Отважилась сесть на место «водителя» данного гужевого транспорта, конь послушно пошёл в нужную сторону. Моей заслуги тут было мало, это животное шло по известному маршруту. Вот так тихо продвигаясь, мы доехали до погоста – поляны у лесной реки со столбами, расположенными в шахматном порядке, небольшим святилищем Маре и навесом с дровами. Последние меня интересовали больше всего, поскольку похоронить всех селян я просто не смогу, а вот провести обряд сожжения – возможно. До вечера я таскала дрова в специальное углубление перед идолом богини смерти, укладывая их с таким расчётом, что бы была возможность их поджечь и получить достаточное количество огня, что бы кремировать всех мертвецов. На жаре тела начли немного попахивать, началось разложение. Облив всю конструкцию маслом, я начала перетаскивать на неё тела. Сначала положила всех соседей, потом отца и мать, рядом с которыми расположился волхв. Бубен и посох я положила к нему под руки, а медвежий плащ его укрыл. Всё это я посыпала соломой и залила остатком масла. Потом я склонилась перед Марой, рассыпая перед ней горсти зерна, прося перевести через Калинов мост души умерших. Почувствовав невидимому поддержку, я смело взяла в руки подготовленный факел и кресалом зажгла его. Я подошла к погребальному костру и просунула горящий факел под всю конструкцию, через оставленное отверстие. Промаслившиеся деревяшки занялись пламенем охотно, а прослойка из ткани и сена дала время самым большим брёвнам загореться. Теперь весь костёр пылал, посылая вверх искры и белёсый дым. Я посмотрела на это и присела невдалеке, достав свою флейту. По обычаям надо устроить тризну, да только с кем? - Могучий Удрзец, владыка мёртвых, суди их по делам их. Предки, благосклонно примите своих чад. Я рассыпала остатки зерна, заранее отсыпав порцию буланому. Сама я съела остатки хлеба из избы волхва, запив это водой из реки. Оставив коня на привязи у навеса с дровами, я села на телегу и поднесла к губам флейту. Протяжный, надрывный мотив заполнил ночную тишину наравне с треском костра, скрипом деревьев и журчанием реки. Я провожала плачем флейты своих новых родителей, знакомых: добряка кузнеца, дородную пастушку, тихих старика и старушку, шебутного выдумщика пахаря с сыном. А главное – Златодана, моего учителя, дедушку. Думаю моя жизнь, это заслуга именно волхва, вымолившего мне её у богов. Зла ли я на богов за смерть таких родных мне людей и попадание в плен сестры и брата? Да, наверно, но это уже не изменить. Они уже в лучшем из миров, я это знаю. Глядя на пламя огня, я погрузилась в сон - руки с флейтой медленно опустились на живот, а голова склонилась к плечу. Мне ничего не снилось, только чувствовалось какое-то доброе тепло под боком. Очнулась я поздно, когда солнцу уже стояло в зените, согревая землю своими лучами. Приснившееся тепло не исчезло, а приобрело вид серого волка, положившего свою тяжёлую голову мне на колени. Тело затекло от неудобной позы, а шевельнутся, я не могла, вдруг зверь проснётся и нападёт? Что удивительно, так это спокойствие буланого, мирно пившего воду из реки. Костёр уже потух и потихоньку тлел, выпуская к небесам белесый дымок. Я так устала бояться, что посчитала своим святым долгом погладить напоследок такого тёплого и мягкого хищника. Мои грязные от вчерашних работ пальцы провели по чуть колючей шерсти между чуткими ушами, почесали спинку. Янтарные глаза посмотрели на меня, и волк зевнул, потом он встал и по-собачьи отряхнулся от соломы. Волк спрыгнул на землю и обернулся на меня, как бы спрашивая «Ну, ты идёшь, детёныш?». Я прихватила флейту и поясную сумку, поймала коня и кое-как на него залезла – всё же деревенская девочка, на конях каталась и без седла. Взялась за гриву, погладив тёмно-песочную шею, и направила за волком, потрусившим по тропинке в лес. Привёл меня волк к избе волхва и выжидающе сел у закрытой двери. Поняв намёк, я спрыгнула с коня и завела его во двор, открыв перед провожатым дверь. Хищник по-хозяйски прошёл в горницу и направился к неприметной дверце в подпол. Спустившись за умным зверем, я очутилась в святая святых Златодана. На старом столе лежала книга с деревянной обложкой. Открыв этот нехилый томик, я провела пальцем по неровной страниц с текстом, видимо сделанной по неизвестной технологии из бересты. Слова были понятными, но вот много было совсем древних словечек и определений. Пролистав до середины, я обнаружила другой подчерк с более понятным языком изложения. Проведя ряд экспериментов по сравнению текстов, я поняла, что всё написанное далее является адаптацией старинного текста с некоторыми дополнениями. Речь шла о истории Славянских богов, их функциях и возможностях. Далее шли описания обрядов и ритуалов, набор молитв. Самое интересное оказалось в конце – раздел чародейских стишков. Конечно, моё скептическое настроение было связано с отсутствием этого аспекта волхвования в жизни моего учителя, но попробовать стоило, попозже. Волк мирно ждал моего насыщения духовной пищей, улёгшись на земляной пол подпола. Я вопросительно посмотрела на него, а он вскочил и начал капать передними лапами прямо под собой, пока не послышался звук дерева, по которому проводят когтями. Я склонилась над тайником, откидывая остатки земли и понимая крышку из монолитной деревяшки. В нише, обложенной досками с сеном, я нашла мешочек с какими-то железками и сундучок с киевскими гривнами – местным аналогом денег. Всего деньжат мне досталось около шести десятков серебряных гривны, а это много. За три полновесные гривны можно купить боевого коня или хутор со всем хозяйством. Вот оказывается, каким богачом был мой учитель, но ведь не тратил, копил. В мешке оказался богатый набор всевозможных оберегов в самом лучшем виде – блестящие, без зазубрин на качественном металле, с аккуратными цепочками для ношения. Такие вещицы иногда на праздники одевал волхв. Осторожно разложив своё богатство на столе, я устало улыбнулась. Мне предстояла трудная жизнь с обустройством собственного быта, проведением ритуалов в святилище. Я теперь волхв, служитель Славянских богов.