Белослава

Очнулась я, лёжа на свежескошенной траве. Через неплотно подогнанные доски строения рвались в полумрак золотые лучи солнца, за стеной слышалось тихое пофыркивайте лошадей и щебет птиц. Потянувшись, я встала с удобного лежбища и умылась из бочки с холодной, не успевшей нагреться после ночной прохлады, водой. Раз солнце уже встало, то пора идти помогать матушке на кухне. Распахнув дверь сарая, я вдохнула тёплый воздух с запахом хлеба и земли. По двору пробежала младшая сестрёнка Ждана, преследующая возмущённую пёструю несушку, а уже за сестрёнкой следовал брат Вторуша. Хоть и старше девочки всего на два года, а присматривает за младшенькой – любимицей отца и матери. Но вот на пороге постоялого двора, который принадлежал моей семье, появилась мать с вёдрами для воды. Прошмыгнув мимо неё на кухню, я осмотрела фронт работ – моей обязанностью по хозяйству была помывка грязной посуды. На моём верстаке уже громоздились стопки глиняных плошек и вереницы кружек. Засучив рукава, я приступила к работе, вспоминая прошлое. Вот какое, вы спросите, может быть прошлое у тринадцатилетней девочки? Ан нет, есть оно, будь проклята моя память. Жизнь школьницы десятого класса однажды резко превратилась в жизнь славянской девочки в семье держателя «отельного бизнеса» Древней Руси. Как это произошло, я не помню, но взявшийся незнамо откуда шрам на спине под лопаткой навевает неприятные думы. Думаю, воспоминание о собственной гибели было скрыто от меня психикой, верно не выдержавшей такого потрясения и не желающей переживать его вновь. Само моё вживание в новую жизнь произошло более-менее нормально, если забыть почти месяц депрессии, вызванной неудобством существования без достижений современного технического прогресса, и год привыкания к местным реалиям. Будь я старше, просто сошла бы с ума, пытаясь вникнуть в обыденный для здешних людей быт и образ жизни. Да даже простой поход с коромыслом за водой когда-то был для меня однозначен пешему походу из Москвы в Питер. А уж тяжёлая работа в поле и на кухне порой заставляла меня выпадать в большую печаль и уныние – собирать под ярким солнцем скошенные колосья это вам не мышкой за компьютером щёлкать. За прошедшие четыре года я привыкла к новой семье, людям этого времени и обычаям. Как я могу оценить здешнюю жизнь? Легко не было, но жили все искренне, проходя свой путь с гордо поднятой головой. Беззаботно тоже не было, но никто не придавался надолго печали, стараясь вернуть утерянное благополучие или создавая его заново. Спокойно тоже не было, но мы ещё далеко от кочевников жили, набеги были не частыми и все успевали спрятаться в лесах. - Беляна, тебя волхв ждёт к себе сегодня после полудня, – отец, покинув общий зал, заглянул на кухню. – домой утварь и можешь покушать кашу, она в печи стоит. Прихватишь ему корзинку от тётки Гориславы, скажешь, прохворала она и просит милости от богов. На пол у двери была поставлена плетёная корзина с дарами, а отец вернулся к своему обычному занятию – встрече путников и переругиванию с матушкой. Да, волхв… Этот персонаж вызвал у меня при первом знакомстве жуткую панику. Вот представьте, стоит девятилетняя девочка перед стариком с пронзительными голубыми глазами, одетым в холщёвую рубаху и штаны. Вот кому-то это кажется обычным, а я чуть не расплакалась от ужаса. Такая чувствовалась в нём сила и мощь, мудрость, прозорливость. Тогда он долго меня рассматривал, а потом положил руку на детскую русую голову. - Не бойся меня, дитя. Увидел я на тебе запечатлённый поцелуй Макоши и улыбку Дажьбога в твоих глазах, вот и засмотрелся. – волхв с длинной седой бородой и волосами до плеч, улыбнулся и погладил меня по голове. – Тебя Белославой нарекаю, имя сильное и древнее. Посмотри на небо, наш Великий Дедушка благословляет всю жизнь. – указательный палец старика указал на ярко святящее солнце на чистом небе. После этого необычно «крещения в веру предков» проведённого в первый день рождения в новом мире я стала часто приходить к деду Златодану по поручениям семьи и наших соседей. Этот, временами приводящий в трепет, старик ввёл меня в дурманящий мир волхвования и проведения обрядов. Подпускать к хоть какому-то участию в процессе он начал меня только недавно, вливая в меня до этого теоретические знания о славянском пантеоне богов, заставляя смотреть на проводимые им действа. Меня завораживал приоткрытый волхвом мир язычества с его близостью к кажущимся такими родными богам. В моменты, когда Златодан нараспев читал молитвы и бил в небольшой бубен, прохаживаясь между идолами перед которыми стояли дары и полыхали костры, я погружалась в состояние близкое трансу. Всё происходящее казалось таким сокровенным и возвышенным, отдаляющем от мирской суеты, уносящем на небеса перед лики Матери Судеб – Макоши, Война Громовержца – Перуна, Огненного Духа – Сварожича, Отца Солнца – Дажьбога и Великого Кузнеца Мира – Сварога. И там, под ритмичные удары бубна, я будто сама обращалась к великим родичам с благодарностью за покровительство, просьбой послать богатый урожай и оградить от напастей, ниспослать благословение на верного служителя своего. И вот, Макошь отвлекается от вечной пряжи, заботливо улыбается и поворачивается к нахмуренному Перуну, который сокрушённо качает головой и убирает обнажённый меч в ножны, Дажьбог радостно смеётся, рассыпая по небосклону искристым смехом лучики солнца, Сварог оглядывает их всех и принимается за любимое дело – бьёт тяжёлым молотом по наковальне вселенной, Сварожич усмехается и продолжает поддерживать огонь в гоне, помогая отцу. А потом всё заканчивается, скрывается за недостижимыми высотами небесная горница богов, а пожилой волхв со смешинкой и пониманием в глазах смотрит на меня, застывшую посреди святилища. Он не расспрашивает о моих ощущениях, но часто говорит несколько фраз вроде: «Перун ныне милостив будет, а Дажьбог пошлёт раннюю весну». Обычно эти оговорки воплощались в жизнь, а зачастую спасали нашей деревне жизнь, уводя от грядущего набега кочевников или княжьих людей. Отложив последнюю домытую кружку, я осторожно достала из печи кашу в горшке, приправленную сливочным маслом. Вкусно, просто восхитительный запах, вот бы и ела вечно такую простую еду, да только больше отведённого в желудок не влезет. Возвращаю кашу в печь и подхватываю корзинку с дарами, выходя из нашей «гостиницы» во двор. По единственной дороге между двумя десятком дворов я шагаю к лесу, по пути здороваясь с соседями. Наша деревушка небольшая, но дружная, все друг за друга держатся и помогают по необходимости. Дойдя до опушки леса по тайным тропкам, которые точно знают только здешние жители, углубляюсь в чащу. Вот развилка на два направления, одно ведёт к святилищу, другое к непроходимому бурелому и озеру. Заворачивая на право, трачу ещё минут десять на дорогу, наконец, выходя к поляне с холмом, на котором и расположено, огороженное плетённым из прутьев забором, капище Славянских богов. Старик Златодан сидит на плаще из медвежьей шкуры, постеленном на большой валун, попивая из деревянного черпака квас. Жбан с этим пузырящимся напитком стоял рядом с камнем, накрытый крышкой. - Здрав будь, волхв Златодан. – я уважительно поклонилась старику. – Тебе моя семья кланяться передавала и тётка Горислава дары передавала. Захворала она, милости у богов просила вымолить. - И тебе всех благ, Белослава. – оглаживая бороду и важно кивая мне, волхв даже не сдвинулся со своего места. – Хорошо, что пришла и корзинку принесла, а о Гориславе я спрошу у богов, не запамятую. Я захожу за плетень и ставлю корзинку у центрального, выложенного по кругу камнями, очага, который располагается напротив деревянной фигуры Сварога, которая установлена в самом высоком месте холма. Бог-Кузнец выполнен на бревне в четыре метра высотой, которое обхватить может только два взрослых человека. Само изображение кажется страшным, но мне точно известно, что он просто очень мудрый, всеведущий, создатель миров и всего сущего. В руках Сварог держит молот. По бокам и чуть дальше стоят ещё четыре истукана – Перун с топором и молнией в руках, Велес с колосьями и гуслями, Дажьбог, держащий в руках сферу с солнечным коловратом, Макошь с веретеном. Эти идолы ниже на полметра и образуют малый полукруг за Сварогом. На следующем круге, который единственный замкнут, стоят: Хорс, Стрибог, Род, Сварожич, Триглав, Мара, Сермагл, Лада, Леля. Я кланяюсь Сварогу, потом всем остальным богам. У кострищ Макоши и Дажьбога я оставила своё обрядное веретено и вышитую повязку на голову. Обрядное веретено отличается от других разве что длинной – около двадцати трёх сантиметров, остротой на концах для прокалывания кожи, что бы пошла кровь. Повязка шириной в три сантиметра с коловратами: посередине красной нитью солнечным, слева желтым огненный и зелёным земляной, справа белым воздушный и синим водный. Всё это на серой льняной материи. Сделала эту вышивку я сама, взяв заговорённые волхвом нити, призывая благосклонность своей покровительницы Макоши. Рисунок же соответствовал стихиям мира, выделяя как главного покровителя Дажьбога. На дубовое веретено, которое сделал уже сам Златодан, так же были нанесены руны Макоши, Дажьбога, Лели, Живы и Тары. Руны первых довольно понятно, почему были изображены, Лель подчёркивала мой мирный образ жизни, Жива – покровительница женского рода и создательница полотна мироздания, Тара же излучала всеобъемлющую любовь и доброту ко всему сущему. Чем чаще вещи моего жреческого реквизита будут учувствовать в обрядах, тем больше в них будут силы от богов. У моего наставника из такого был бубен, посох и плащ из медвежьей шкуры. Конечно, имена своих покровителей он мне не называл, но можно было предположить, что это Перун, Велес и Стрибог. Даже немного страшно становилось от осознания насколько боевым был волхв до старости, раз два его покровителя известны как известные войны, не пропускавшие ни одной полномасштабной битвы на небесах, зачастую сражаясь плечом к плечу. Раньше я и представить не могла, что в славянской религии могли занимать пост волхва девушки, отмеченные богами, но вот сама оказалась в подобном положении. Правда, до настоящего волхва мне ещё «как сибирскому ежику до Киева», по словам моего требовательного учителя, но это дело наживное. Перекинув свою русую косу за спину, я присела у очага Макоши, собирая из щепочек и дров костёр. - Макошь, богиня стоверетённая, матушка защитница, хозяйка ветров и урожая. Всеродящая мать, Велесовой силы исполненная, будь милостива к нам, отведи лихоимство какое, рассыпь россыпью по долам. Роди земля хлеб честной на пропитание сынам своим, мудрости наполни их. О, женская покровительница, ты научила праматерей наших прясть пряжу да ткать полотно. Как ты сама нити судеб свиваешь, тако же дажди нам пути-дороги свои земные сопрягать с небесными, путь свой земной Ладом Всемирья правя! Слава Матери Макоши! Весёлое пламя заплясало на брёвнах, возносясь ввысь рыжие лепестки жертвенного огня, в котором сгорали кидаемые мною колосья и полевые цветы. Когда дары кончились, я обмакнула васильковый букет в ковш с квасом и окропила идола. Остатка напитка я влила в костёр, от которого повалил дым с запахом хлеба, а букет положила рядом с основанием статуи. Взяв своё веретено в руки, я, тихо шепча молитву, начала наматывать на него нить. Очнулась я толь тогда, когда нить оказалась полностью на веретене, а костерок начал опадать к земле – брёвнышки полностью прогорели и начали осыпаться тлеющими угольками под порывами лесного ветра. На мгновенье пахнуло в лицо запахом поля и дождя, даря прохладу телу и покой душе. Я встала с колен и убрала веретено в поясную сумку, поклонившись милостивой богине до земли. У идола Дажьбога я разложила несколько кусков свежего хлеба. Огня разжигать я не стала, а просто надела вышитую повязку на голову и сжала в ладонях пучок дубовых листьев, которые начала медленно растирать, в воздухе появился горьковатый запах. - Великий прародитель всех славян, дедушка наш Дажьбог. Давший силу Солнцу освещать наш мир днём и могущество Луне дарить свой свет ночью, и позволивший следовать небесным светилам по своему правильному пути, ничего не отобрав у предшествующей тьмы, но дав всем равные части. Ибо именно с Твоим появлением мир пришел к бытию и появился Свет. Ты, властитель жизни, царящий в областях вверху и внизу, чья справедливость ничем не ограничена, владеющий Истиной без лжи, прошу, выслушай меня, Белославу! Благослови меня, дабы твои сила и могущество сохранялись во всех местах, во все времена для меня, несущей его. Я призвала Твое Великое Имя, и снова я призываю тебя, Отец Мой! Я запрокинула назад голову и воздела руки к яркому солнцу, будто ловя его лучи. Вдохнув, я опустила руки и встала, поклонившись Дажьбогу до земли. Видели бы меня сейчас одноклассники, из серой мышки с невыразительным лицом и копной ломких коричневых волос я стала девочкой с светло-зелёными глазами в обрамлении пушистых ресниц, длинными и густыми русыми волосами, тонким и добрым лицом. Одевалась я теперь не в узкие джинсы и майку-алкоголичку, а в льняную рубашку с обильной вышивкой по рукавам и вороту, светло-голубой сарафан с красной вязью коловратов и рун на подоле, который подвязан под грудью, которой пока нет, кушаком. Передник у меня был белый, украшенный нитями речного жемчуга и железными монистами, которые дарил девчатам в деревне пожилой кузнец. На ногах, правда, были лапти, но очень крепкие и удобные. Сапожек у меня не было, поскольку удовольствие дорогое, а доход у нас не такой уж большой. Поклонившись напоследок Сварогу и Роду, я вышла за ограду, подойдя к учителю, продолжавшему отдыхать на валуне. Златодан окинул моё одухотворённое лицо пристальным взглядом и, совсем по-стариковски закряхтев, достал из под плаща… палочку? Прямая трубка примерно тридцати пяти сантиметров длинной, с семью отверстиями, древесина этого предмета была светлой, видимо берёзовой. - Вот, думаю, пора тебе инструментом обзавестись своим, уже такая взрослая, а главного жреческого инструмента не имеешь. Эх, стыдно за тебя, неумеху неприкаянную. – да, стиль общения у него своеобразный. – Вот, выискал в закромах своих, береги. Мне в руки перекочевала флейта, что точно стало понятно при ближайшем осмотре. Никаких рун и рисунков я не нашла на гладкой поверхности духового инструмента. Под насмешливым прищуром старого волхва я несильно подула в дудочку, извлекая тихий звук соответствующий примерно ноте фа первой октавы. - Дуй сильнее, авось не развалится. Я осмелела и подула сильнее, заткнула пальцем одно из отверстий – звук получился более насыщенным и высоким. Так, принцип понятен, дело у меня с этой дудочкой пойдёт хорошо, лиха беда начало. Жаль современных поперечных флейт здесь пока не делают, они имеют больший регистр звуков и более певучие и нежные. Увлекшись новой игрушкой, я не заметила острого и печального взгляда старика, будто отягощённого бременем рокового знания. На мою макушку легла его ладонь, привычно погладившая русую голову. С валуна он слез совершенно неслышно и незаметно, так что я вздрогнула от неожиданности, запрокидывая голову в поиске его глаз. Теплящиеся там любовь и забота постепенно угасли, сменившись железной волей и холодной решимостью. - Иди домой, дочка, а я тут с богами поговорю. – меня подоткнули в спину, сгоняя с места. - Прощай дед Златодан. – на меня махнули рукой, выпроваживая. Я встала с травки, где сидела и попыталась убрать полученную флейту в поясную сумку, но та была слишком длинной. Увидев мои потуги, волхв всплеснул руками и забубнил тихие ругательства на свою память, вновь шуруя рукой под медвежьей шкурой. Извлёк он на свет солнечный длинный и узкий мешочек с затягивающейся горловиной, в который и убрал мою дудочку, после чего она была вновь вручена в мои руки с наказом беречь и заботиться. Я покивала, прикидывая возможные способы ухода за музыкальным инструментом, и пошла обратно к дому. Если бы я тогда обернулась, то заметила тоску и боль в глазах седого старика, опирающегося на старый, изрезанный рунами, повидавший многие битвы посох. Проводив меня взглядом, враз постаревший на лет тридцать волхв дошёл до идола Сварога и опустился на колени, шепча слова древних молитв. - Защити… сохрани… спаси… смилуйся…