Медная монетка

      День выдался пасмурным, отовсюду доносился звук холодного, пронзающего до самой ниточки, мерзкого ветра. Ветки деревьев шатало из стороны в сторону, и те, будто оживая, издавали неприятный скрип, показывая свое недовольство. Несмотря на середину января, что обещал быть морозным, улицы окутывал туман, погода была сродни поздней осени — совсем уж дрянной, омерзительно гадкой, противной даже любителям сей поры года. Стоял мороз, не то что бы уж очень сильный, скорее, почти незаметный, но щеки все равно легонечко пощипывало, кое-где можно углядеть едва заметную изморозь.       В такую погоду не каждому по душе выходить на улицу, но иногда можно все-таки заметить бесконечно спешащих куда-то прохожих, уткнувшихся в свои большие, нелепо повязанные на крепкую шею, шарфы. И только им, беспризорным, брошенным и уставшим ребятишкам, не судилось оставаться в тепле в этот гадкий денек. Небольшая компания, ютилась на дежурном каменном выступе забора, отчаянно прижимаясь друг к другу, стараясь сохранить блаженное тепло. Среди них, совсем маленькая, наивно добрая, неопороченная улицами девчушка. Она восседает посредине, укутавшись в мужское потрепанное пальто, великоватое ей на два размера точно, изношенное, на ней сидевшее чудовищно нелепо. Она прячет бледные, худые ручки в рукава, утыкается носом в дамскую, местами протертую, пеструю шаль, по сравнению с которой ее головка кажется крайне маленькой, еле заметной. Светлые волосы спрятаны куда-то вглубь одежки, их видно только на макушке, как и огромные глаза, что беспрерывно метаются в разные стороны, останавливая взгляд на неуклюжих прохожих, пытающихся удержать равновесие на скользкой, изувеченной годами, дороге.       Тевак всегда старается наблюдать за людьми, ловить раздраженные недовольные взгляды, обращенные на ее друзей. Она не понимает, с чем связана их неприязнь, их до боли противная сердцу ненависть и так сильно читающееся на лице отвращение. Она не понимает их и никогда в своей жизни не сможет понять. Тонкие пальчики в очередной раз сжимаются в небольшой кулачок, она закусывает губу, но молчит, не издавая ни малейшего звука, даже отчаянному вздоху не дано вырваться из груди.       Тут, по неволе, взгляд обращается на обычного мальчика, казалось бы, такого же, как и все прохожие. Одежка почти новая, чистая, выглаженная. На ногах заношенные, но сразу видно недешевые ботинки, купленные немного на вырост. Но Тевак совсем не интересно пальтишко, что идеально сидит на юношеском теле, не интересны даже позолоченные запонки рубашки, выглядывающей из рукавов теплого пальто. Она смотрит прямо в лицо, пытается найти тот привычный ей, грубый и отталкивающий взгляд, но безуспешно. Мальчишка с пшеничными, коротко стриженными прядями, смотрит с пониманием, а уголки губ замирают в еле заметной улыбке. И только странным кажется Тевак это все, непонятным, доселе не виданным, что бы на нее так смотрели — с нежностью, неприкрытым сочувствием, с легкой, манящей улыбкой. Она нервно хмурит бровки, немного смутившись, чувствует, как на плечо ложится знакомая, сильная рука ее брата — Мадарао.       Мальчик застывает перед компанией, разглядывает, эмоции на лице сменяют одна другую с фееричной скоростью — робость, нерешительность, даже толика страха читается в его глазах. Смотрит, но даже не пытается вымолвить то, что так и рвется из груди. Он знает, что только откроет рот, что бы произнести заветные слова, только протянет руку в приветствующем жесте, робость и нерешительность сразу исчезнут, испарятся в одно мгновение. Но так и не решается, продолжает путь, последний раз обернувшись, одаряет девочку прощальным взглядом.       — Подожди, — слышит тихий, едва различимый в шуме ветра, девичий шепот, — Ты ведь тоже, да?       Ответ появляется не сразу, заставляет задуматься над смыслом вопроса. Неприятный самому мальчику, до боли режущий уши факт, никак не хотел обретать свободы, слетать с уст одним, тихим «да, я тоже, я тоже уличный мальчишка, одинокий сирота».       Мальчик едва заметно качает головой, оборачивается, замечает, как за руку крепко удерживает Тевак ее брат — защитник, самый отважный и лучший на свете для нее брат. Но девочка сопротивляется, так и норовит высвободиться из сильной мальчишеской хватки, подбежать, расспросить, сама не понимая этого странного желания.       Она ни разу не видела такого взгляда.       И, в конце концов, Мадарао отпускает руку, Тевак лишь только улыбается брату, подбегает прямо к светловолосому мальчику и протягивает монетку, так тяжко заработанную ею на недавней церковной службе, старательно напевая громкую молитву. Ее спутники, сзади, лишь тяжело вздыхают, удивляясь глупой, очень наивной девочке, но ничего не предпринимают, молчат, наблюдают. Мальчик оглядывает ее непонимающим взглядом, после едва заметно выдыхает, опускается на корточки, что бы быть ей вровень.       — Ты, наверное, сильно трудилась, что бы заработать ее, — сжимает в руках подаренную Тевак, такую драгоценную сейчас монетку, — не нужно так легкомысленно разбрасываться деньгами.       Он улыбается, заглядывает прямо в большие, светло голубые глаза, искренне смеется своим собственным мыслям и кладет в маленькие ладошки нагретую медную монетку. Она сначала непонимающе смотрит на него, а потом перекладывает монетку обратно мальчонке в руку, повторяет его улыбку. Он смеется, на щеках виднеется едва заметный румянец, в глазах впервые за несколько месяцев появляется неподдельный задорный огонек.       — Ну, и кто же ты, спасительница моих нищих дней? — спрашивает уже заинтересовано, с радостью, появившейся совсем только что. Он чувствует что-то странное, приятное тепло в груди, что заставляет напрочь забыть о холодной, мерзкой погоде.       — Тевак, — хрипло шепчет девочка, видно, слегка простуженная.       — Говард, — представляется он в ответ и таки перекладывает монетку обратно в руки девочки, на что получает очень злостный, обвиняющий взгляд и всю туже монетку обратно. Смотрит с недоумением, а после заливается хохотом. Сзади, на каменном выступе, слышится смешок, а после один из ребят, до этого еле сдерживающий смех, заливается таким же, чистым и детским хохотом. Мадарао лишь улыбается, поглядывая на свою сестру, говоря себе, что никогда не перестанет удивлятся ее чистой и необычайно доброй натуре.       День выдался пасмурным, отовсюду доносился звук холодного, пронзающего до самой ниточки, мерзкого ветра. Ветки деревьев шатало из стороны в сторону, и те, будто оживая, издавали неприятный скрип, показывая свое недовольство. Несмотря на середину января, погода была мерзостной, противной, отталкивающей. И только дети, ютившиеся на каменном выступе, не замечали этого всего в затянувшемся длительном и веселом разговоре. Сегодня их стало больше, сегодня им гораздо теплее, чем ранней осенью, согреваемым лучами еще частично летнего солнышка. Все от того, что все, наконец-то, за долгое время ощущают диковинную атмосферу — дружественную, спокойную, умиротворяющую.       А Линк все продолжает согревать в руках монетку, подаренную маленькой, совсем еще не запачканной противным лицемерием улиц, чистой, понимающей девочкой. Он оборачивается, слыша ее детский смешок, наблюдает, с каким интересом она слушает очередную историю Токусы. Обещает, что долго еще будет хранить в кармане уже довольно поношенного пальто маленькую, но теперь такую дорогую, медную монетку.