Мамаша

      Фугаку преподнес ей набор украшений. Серьги и кольцо с агатом. Камень был большим, черным, но на свету отливал нежным фиолетовым. Ласточкина приняла украшения и дежурно клюнула мужа в щеку. Она не знала, что делать с такими подарками. Ещё он подарил ей кандзаси. Александра долго вертела в пальцах изящную длинную иглу из самшита, задумчиво поглядывая на мужа. Вещица, несомненно, была красива, но совершенно бесполезна. Женщина тихо вздыхала, благодарила мужа и прятала подарки в стол, подумывая о том, что обязательно должна что-то придумать в ответ. Фугаку не требовал — обязывал этикет.       Время летело незаметно, с неотвратимостью сгорающего в атмосфере метеорита. Палящая весна ушла, на её место пришло душное, затяжное лето. Постепенно жизнь Александры захватили серость и быт Старики обещали скорый приход сезона дождей. Из столицы приходили новости. Дайме поменял очередную наложницу. Теперь дворцом правит женщина из семьи Накано, брюхатая и огромная, как ромовая баба. Официальная жена была отослана в дальние покои. Для её охраны запросили шиноби из Конохи. Почетную обязанность передали клану Нара. Фугаку негодовал. Мучился то ли совестью, то ли завистью. Ласточкина отпаивала мужа горячим чаем и развлекала игрой в шахматы по вечерам. О политике они не говорили. Фугаку ненавидел политику и маялся от того, что был вынужден в ней разбираться.       Зато вспыхивал как спичка, когда речь заходила о войне. О стратегии. Тогда Ласточкина узнала, что пытливый ум Итачи перенял от отца. Часами муж и жена обсуждали военные кампании Сенгоку Джидай. Фугаку рисовал карты, увлекался и махал руками, как мальчишка, со страстью рассказывая о противостоянии между кланами. О дайме прежних десятилетий, о жестоких интригах и давно забытом искусстве тридцати шести стратагем, которое знали их предки. О том, что раньше Учиха не знали поражения. Александра вертела в пальцах кандзаси из самшита, и засыпала на плече у мужа. Ночи становились длиннее. Ей снился мужчина с россыпью магатамами под воротником.       Иногда они ругались. Ругались ожесточенно, как два сцепившихся в драке кота. Дом превращался в зону боевых действий, пока сыновья занимались в детской, отсчитывая минуты до той поры, когда родителям надоест кричать. Наследники давно перестали волноваться по этому поводу. «Иногда взрослым бывает скучно. И они ругаются» — объяснял Саске поведение матери и отца неравнодушным соседям. — «Мы — Учиха», — с гордостью повторял он слова матери. — «Нам можно».       Очень скоро эти слова зазвучали из каждого дома. Как вирус, как опасный недуг. Они захватывали умы жителей Конохи, превращая обитателей запретного квартала в объект страстного интереса. Фугаку злился на жену за то, что она учит детей смотреть на всех сверху вниз. Александра кивала, улыбалась и целовала сыновей в чернявые макушки, день за днем ввинчивая эти слова в их детские мозги. Пусть не сейчас, — через годы, через десятилетия, — но они вспомнят её науку. И именно эти четыре простых слова станут их щитом и опорой. По вечерам Фукагу посещал собрания клана. Александру с собой он не звал. Ни одна женщина не удостаивалась чести сесть в один ряд с теми, кого признавали лучшими в Учиха. Ласточкина негодовала. Её съедали домашние хлопоты, пока Фугаку игрался в главу семьи за закрытыми дверями. Лето захлопнуло алмазную дверцу в её клетку, а Фугаку улыбался ей по ту сторону свободы. Дарил дорогие, но ничего не стоящие, побрякушки и целовал в волосы украдкой. Александра задыхалась в окружении чистой посуды и стиранного белья, с тоской поглядывала на запертый в свитке меч. Фугаку окружал её собой, исполнял любой её каприз. А она мечтала схватить его за плечи и закричать, чтобы наконец стать услышанной.       В июне их хрупкий мир рухнул. Развалился с треском, с оглушительным звоном разбившихся надежд. Фугаку дал разрешение сделать её сына генином. Её шестилетнего мальчика, который едва научился давать сдачи без сожалений. Александра тут же вспомнила затравленный взгляд Шисуи, который только что получил прозвище Шуншин. Вспомнила всех этих несчастных детей, которые уходили под началом своих командиров и возвращались в деревню в деревянных гробах. И её сковал ужас.       Ни зверь, ни человек, ни одно чудовище в мире не могло заставить Александру оцепенеть так, как новость о том, что Фугаку подписал разрешение о переводе Итачи из академии в корпус шиноби. — Да какой, к черту, из Итачи шиноби! — кричала она в тот день, голодной акулой кружа вокруг мужа. — Он не может быть генином так рано, он слишком… Он же ещё… — Слаб? — холодно подсказал жене Фугаку, и Ласточкина быстро подхватила его мысль. — Да! Итачи слаб! Он мал, наивен, неопытен. Немедленно скажи Хокаге, что Учиха против такого раненного назначения! Пусть учится! И тогда произошло то, что назревало уже давно. То, чего Фугаку боялся и ожидал одновременно, как бурю, сгущающуюся на горизонте. То, что предчувствовала Ласточкина, с мрачным взглядом провожая спину вмиг ослепшего и оглохшего мужа. Нарыв, который они оба отказывались признавать, лопнул. И из него, словно гнилостная жижа, полилась обоюдная злоба. — Я дал тебе много свободы. И это вскружило тебе голову, Микото? Думай, с кем ты говоришь, когда открываешь свой рот! Пока ещё я глава этой семьи. И мое решение таково: Итачи станет генином. — Он твой наследник! Твой сын! А если с ним что-то произойдет?       Она рухнула перед сидящем Фугаку, в порыве безудержных чувств, схватила его за ворот домашнего хаори. Фугаку качнулся, едва не потеряв равновесие, и с силой оттолкнул от себя жену. Время застыло. Фугаку в ужасе посмотрел на Микото. Она свалилась на пол, её взгляд был полон отчаянной ярости. В звенящей тишине раздался громкий хлопок двери. Но супруги словно не услышали его тогда. Это была их последняя ссора.       В июле фаворитка дайме из семьи Накано, вопреки предсказанию врачей, родила девочку. Вскоре о ней забыли, а законная жена вернула себе утраченное влияние во дворце. Шиноби Нара были возвращены в деревню. Итачи с блеском сдал выпускные экзамены. Он светился от счастья и старался не смотреть Александре в глаза. Ему дали год, чтобы закончить учебу, как подобает. Сердце Александры разрывалось от затаенной боли. Дурная песнь из пещеры Рьючидо мерещилась ей во снах. Александра качала на руках младшего сына и умоляла небеса, чтобы он вырос слабее и глупее своего старшего брата. Чтобы остался в теплом доме, выбрал себе женщину по вкусу и прожил долгую, очень долгую жизнь. Она никогда не боялась смерти, но мысль о том, что со смертью придется столкнуться её мальчикам, наводила на Александру почти суеверный страх. Этот страх, быт и ощущение невостребованности сводили Ласточкину с ума. Она начала замечать, что превращается в одну из тех женщин, над которыми потешалась в обеих своих жизнях. Свиток с мечом Ёто пылился в тайнике под полом.       В это время единственной отрадой для Александры стал Хизаши. Сначала Хьюга приходил в квартал Учиха раз в неделю. Мальчишки носились на нейтральной территории, а Ласточкина грелась в лучах теплого света, исходящего от мужчины. Хизаши оказался отличным собеседником. Он знал историю, неплохо разбирался в психологии, любил литературу. Или искусно делал вид, что любит. В любом случае, Хьюга Хизаши оказался тем человеком, которого так недоставало Александре. Фугаку отдалился от неё. Утром он уходил в полицейский участок, а домой возвращался глубоко за полночь. В выходные забирал Итачи и отправлялся на полигон, куда Ласточкину перестали пускать. Его люди следили за каждым её шагом. Каждый в Учиха знал, что представляет из себя Микото-сан, лишившаяся покровительства главы. Трещина, которая возникла между супругами в тот день, ширилась с каждым днем. И очень скоро Ласточкина с холодной ясностью осознала, что ей плевать на озлобленность мужа. Однажды во время прогулки Хизаши тактично поинтересовался у Александры. — Микото-сан, вы счастливы в браке? — А что, Хизаши-сан, хотите предложить свою кандидатуру?       Хьюга смутился. Это отчетливо отразилось на его лице. Естественно он сказал нет, а потом плавно перевел тему. Но Ласточкина запомнила. Её съедала скука и одиночество, а Хизаши казался самой удобной возможностью вырваться из серости дней. Останавливало женщину только одно: Фугаку. Родители Александры прожили в браке больше тридцати лет. Она не знала, любили ли они друг друга все эти годы, однако в их доме никогда не звучало слово «измена». В Кири Александра не считала Фугаку своим мужем, поэтому легко согласилась на связь, но теперь сама мысль об этом казалась ей недостойной. Но и мучиться она не желала. Очень скоро Хизаши стал приходить в квартал два раза в неделю; ещё через какое-то время, он стал навещать Ласточкину через день. С ним в жизнь женщины приходили очарование и красота, легкость, которой так просто лишил её собственный муж. Они могли часами сидеть в тени какого-нибудь дерева, говорить о прошлом и делиться соображениями на будущее. Фугаку никогда не говорил с ней о том, что будет — только вспоминал то, что было. Хизаши рисовал для неё мир, полный сбывшихся надежд.       Она начинала понимать Микото, рвущуюся с цепей, от клановых предрассудков. От Фугаку.       В клане ходили слухи, что жена главы пала. Спуталась с Хьюгой за спиной у собственного мужа. Сплетни опутывали Александру, как холодные водоросли. Фугаку знал, что это не так. Однако, для клана она практически умерла. Встала в один ряд с несчастной собачонкой Хазуки, которую в лучшем случае терпели. В один ряд с теми, кто не оправдал ожиданий. Учиха были жестоки к тем, кто не вписывался в их картину мира. И Фугаку это позволял. В нём кипела ярость, жажда, которую Ласточкиной было не утолить, и она это понимала. Она читала это во взгляде Фугаку; что он убьет Хизаши, если он позволит себе переступить черту. В начале осени, когда серые тучи окружили деревню, а терпение Ласточкиной иссякло, она пришла к Фугаку сама. Вошла в полицейский участок, как хозяйка входит в свои покои, и сразу направилась к мужу. Никто не решился ей противостоять. — Мне неприятно осознавать, что я ошиблась в тебе, Фугаку, — сказала она тогда, нависнув над столом мужа, в его кабинете. — Я пришла сказать тебе, что осознала свою ошибку и больше её не повторю. — О чем это ты говоришь? — Как же? Я думала, что у тебя хватит ума, чтобы не спутать мою доброту со слабостью. Я простила тебе ночь нападения Кьюби, и ты решил, что теперь я стерплю что угодно. — Я не звал тебя. Уходи, пока у меня ещё есть терпение тебя слушать.       Ласточкина раздраженно цыкнула. От слов Фугаку больно тянуло в груди, как будто он действительно стал иметь для неё значение. Этого она не могла позволить. Идиллия их семейной жизни оказалась такой же хрупкой, как то кандзаси из самшита, которую подарил Александре Фугаку. Одна трещина и красота превратилась в мусор. — Хорошенько запомни то, что ты мне сейчас сказал. Это последнее, что я стерплю. В следующий раз я объявлю тебе войну. Фугаку прищурился, привстал со своего стула и прогнулся над столом, сокращая расстояние между ними. Он практически касался пальцами её пальцев, практически чувствовал её горячее, размеренное дыхание на своем лице. Видел, как злая усмешка исказила её красивый рот. — А я всегда побеждаю, Фугаку.       Их пальцы соприкоснулись, и Ласточкина тут же отдернула руку. Она тысячу раз пожалела о том дне, когда решилась впустить мужа в свою душу. Он окопался там, как червь, и продолжал точить её так, словно это что-то естественное. Александра желала избавиться от этого чувства. — Убирайся.       Дети не знали о скандале в семье. А если и догадывались, то умело скрывали это. Скоро Александра нашла для мальчиков учителя. Старик Аяхито согласился взять на их поруки и обучить его всему, что знал сам. Воспоминания о позабытых стратагемах Учиха всё никак не выходили у неё из головы; она желала дать сыновьям всё, что могла, выжать для них максимум из имеющегося. Вырастить их непохожими на отца. Какими угодно, только не подобными Фугаку. Они провели три занятия, прежде чем глава клана вызвал к себе жену. Они говорили. Долго. Жестко. При взгляде на мужа у Александры начинала болеть голова. Память подсовывала ей тихие летние вечера и пьянящую нежность, разливающуюся внутри. Но то было лето, осенью приходит тьма и холод пробирается в человеческие сердца. Так бывает. Тем же вечером было решено, что Саске продолжит учиться у Аяхито, Итачи же должен готовиться стать шиноби. Ему некогда слушать россказни стариков. — Дети должны знать свои корни. Знать, откуда они, чтобы понимать, куда им двигаться дальше. Как ты этого не понимаешь? — Наши дети родом из Конохи. Этого достаточно. Не внушай им того, с чем не сможешь справится. — Как я вообще могла выйти за тебя замуж? — Можешь считать, что этого не было. — Пожалуй, так и поступлю.       В третий день ноября Хизаши преподнес Александре подарок. Наручи из мягкой кожи, с потайным сегментом для печати призыва. Он отдал их как бы между прочим, в неловкой паузе между обсуждением погоды и новостями из столицы. Ласточкина сжимала в руках эти несчастные наручи, будто остатки ускользающей от неё жизни. В груди сдавило так сильно, что хотелось плакать. От радости, от щемящего счастья. — Вам не понравилось? Я запомнил, что вы говорили, как было бы удобно всегда иметь при себе оружие. Вот и подумал, что… — Нет! Я рада, Хизаши-сан, — засияла на её лице яркая улыбка. — Это неожиданно, но очень приятно. — Я ни к чему не обязываю вас, Микото-сан. Просто хочу, чтобы вы об этом знали.       Это искушение было послано ей за все грехи, не иначе. За школьные годы, за армию, за того мальчишку в Кири — несомненно. Хизаши Хьюга стоял от неё на расстоянии вытянутой руки, соблазняя своим недвусмысленным вниманием. А Александра думала только о том, как легко было бы ей сейчас прижаться к нему, вдохнуть пьянящий аромат его тела и поцеловать в губы, когда он снова обернется, чтобы сказать что-то. — Но ответный подарок вам всё равно придется принять. — Я могу сам его выбрать? — А если я не смогу его вам преподнести? — Вы снова отвечаете вопросом на вопрос. — Может, я тяну время, чтобы вы успели передумать?       В этот момент теплые губы Хизаши коснулись лба женщины. Она задрожала, сердце заухало в груди с грохотом канонады, а тело вдруг стало мягким и слабым, будто его подменили. Адреналин ударил по нервам, и они завибрировали в ней, даря чувство эйфории. Наручи упали к ногам Александры. Она обхватила шею Хизаши и не позволила ему отстраниться. Их губы встретились в долгом, чувственном поцелуе. Это был момент её слабости, но как же сладок был этот миг. Руки Хизаши на её талии, его горячий влажный язык у неё во рту. Сбившееся дыхание и жар, разливающийся по костям. Александра целовала мужчину и думала о том, что Фугаку непременно об этом узнает. Она жалела только о том, что не сможет увидеть его лицо в тот момент, когда его шестерка будет рассказывать, как счастлива была опальная жена в руках Хьюги.       Так начались их встречи. Разумеется, Фугаку узнал об этом. О том, что Александра светится от счастья и причиной этому стал не он. Ласточкина готовилась к грандиозному скандалу, к изгнанию — возможно, но муж сумел в последний раз её удивить. Он просто замолчал. Вычеркнул Александру из своей жизни, как лишнее слово в красивой цитате. Он запретил сыновьям встречи с мальчишкой Неджи, запретил Хьюга приходить на территорию Учиха. Избавился от любого упоминания жены в теперь уже своей спальне.       В январе, через пару недель после празднования нового года, Александра узнала, что Фугаку встречается с какой-то женщиной из мелкого клана за пределами Конохи*. Об этом ей рассказал парнишка Сузуму, бывший анбу, о котором она слышала много, но никогда не общалась лично. Но точно знала, что у Фугаку он был не в чести. Ласточкина пригласила парня домой и долго слушала о том, к чему уже несколько месяцев не имеет никого отношения. О том, что частые отлучки главы из селения — вполне спланированный адюльтер. О том, что несколько старых дураков из клана давненько сватают Фугаку своих дочерей, предлагая повторный, более выгодный брак. Что время играет против неё. И слухи о том, что она имеет связь с Хьюга совсем не добавляют ей чести. Ласточкина слушала мальца, попивая горчащий кофе. Она отчетливо представляла себе мужа в объятиях другой женщины и, почему-то, чувствовала облегчение. Словно этим она снимала с себя груз ответственности за собственную измену. Теперь они оба были мерзкими людьми. — Я так понимаю, ты мне всё это не по доброте душевной рассказываешь, — после долгого молчания наконец сказала она. — Чего ты хочешь? — Мира во всем мире, естественно. И немного крови тех, кто этого мира не хочет. Сашка мрачно посмотрела на парня, на его губах зазмеилась теплая усмешка. — Да ладно вам, Микото-сан. Все знают, что у вас разногласия с главой. Я пришел сказать вам, что вы не одиноки. В клане есть люди, которые разделяют вашу точку зрения на будущее Учиха. — Пха. И какая же у меня точка зрения? — Союзы. Процветание. Развитие. Мы хотим, чтобы Учиха шли этим путем, не отказываясь от наследия прошлого. Пока мы в минусе, а наш глава, простите, выжидает момента, когда нас всех попросят из деревни. Он не сражается за нас. — Замолчи. Немедленно. — Вы начали бояться его? — Я не занимаюсь политикой, Сузуму. Не интригую против или с кем-то. Если ты искал себе союзника, то ошибся дверью.       Она привстала, чтобы выпроводить парня, но тот больно схватил её за руку. Женщина вывернулась из захвата. Сузуму ударил её по ноге, и тут же замахнулся рукой, под которую Сашка просто нырнула. Пальцы Ласточкиной сложили призыв, Ёто скользнул в ладонь. Его лезвие высекло искру от куная в руках бывшего анбу. Сузуму легко сдерживал её напор, в глазах шельмеца плясали искры. — Вот такой нам нужен глава, Микото-сан. Решительный. Жесткий. Если вы поведете Учиха, мы станем непобедимы! — Ты больной что ли? Я не собираюсь никого вести и уж тем более — бороться с Фугаку за трон с подгнившей ножкой. Меня вполне устраивает собственная жизнь.       Она отступила. Меч скрылся в призыве. — Убирайся из моего дома. И чтобы ноги твоей больше здесь не было. — Вы врете мне, Микото-сан. Вы недовольны своим положением. Не обманывайтесь, госпожа-хозяйка. Вы воин. А воину нужны битвы или он придумывает их себе сам. — Пшел вон я сказала! — Мы собираемся через шесть дней. Приходите. Многие жаждут пообщаться с вами. И те, кто вхож в собрания клана. Вам будет это интересно.       Ласточкина проводила Сузуму, практически вытолкнула его из поместья. Следующие несколько дней прошли для опальной жены в постоянном напряжении нерешенной проблемы. Занималась ли она с детьми или хлопотала по дому — мыслями она была с парнишкой Сузуму и его заманчивым предложением. Ей стоило огромных усилий оставаться внешне спокойной; наручи с печатью призыва жгли запястья, а душа хотела приключений. Но политика. Интриги. Вечерами Ласточкина боролась с собственными желаниями, выкинув из головы соблазнительные условности. «Это вынужденная мера. Я всё ещё в силе гнуть свою линию», — уговаривала себя она, часами пялясь в потолок и помня, что играет роль, и играет отлично. Она привыкла к тому, что ей постоянно пытаются противостоять. В борьбе был её смысл жизни; в борьбе и победах. Женщины и мужчины падали к её ногам, поверженные, а потом начинали восхищаться ей.       Так было раньше. В этом мире она стала вещью, которую Фугаку желал получить; или уничтожить, если у него это не получится. Александра осознавала это, и удивлялась тому, что в какой-то степени мучается от этого.       Её обмануло его тепло и беспомощность, которая когда-то казалась ей очаровательной. Вспоминая об этом сейчас, она снова приходила к ужасающей мысли: она бы простила его опять. Просто потому что привыкла. Она ненавидела его за то, что он отнял у нее свободу, и в тайне желала доказать, что способна уложить его на лопатки. Побег из деревни она перестала рассматривать уже давно. Капитуляция была невозможна. Не в этих обстоятельствах. Александра много об этом думала и пришла к выводу, что, уйти сейчас значит признать свое поражение. Такая перспектива казалась женщине позорной и отвратительной. Ласточкина сжимала и разжимала кулаки, перед её взглядом пролетали лица тех, кто поддерживал её угнетение. Впавшие в маразм старики, не видящие ничего, кроме войн; мерзавец Фугаку, который посмел поставить себя выше неё, забыв о том, что супруги всегда идут вровень. Девки-наседки с большими амбициями, которые хотят получить её место в постели главы. И если это произойдет, то что станет с её детьми? Новая жена получит все права на её мальчиков и непременно родит Фугаку новых детей. Есть ли в этом мире хоть одна мать, которая не захочет вылепить из своего ребенка великого человека? Фугаку не защитит ни Итачи, ни Саске. Они повторят позорную судьбу матери.       На четвертый день своего мучительного существования, Александра нашла Сузуму. Он сидел на гладких камнях у реки и бездельничал, держа в руках удочку. Рядом с ним валялась книга, исписанная пометками. — Я знал, что вы не удержитесь, госпожа-жена-хозяйка, — с улыбкой сказал он, задрав голову назад и шало улыбнувшись. — Запретный плод сладок, не так ли? — Почему я? Что, мало в вашем выводке тех, кто хочет поиграть в дворцовые перевороты? — Потому что мы не хотим играть в перевороты, — протянул парень, коснувшись пальцем щеки. — Мы хотим вернуть утраченное. — Например? — Положение Учиха при дайме, как вариант. Уважение в деревне. Как там вы говорили: будущее, в котором мы могли бы идти вместе, процветая? Я уже не помню точно.       Брови женщины взметнулись. — Ты подслушивал наш разговор с Хьюга? — Как можно. Я подглядывал, — Сузуму ухмыльнулся. — Да бросьте, Микото-сан. Я был анбу Йондайме, думаете, мне сложно проникнуть в чей-то дом? — Это измена. Не боишься? — Я — Учиха. Мне можно. — Туше.       Удочка в руках Сузуму дрогнула. Парень подскочил со своего места и потянул свою добычу. Через пару секунд в руках парня билась толстая рыбина. Ласточкина смотрела в огромные стеклянные глаза, Сузуму в упор смотрел на неё. — Глава не даст вам развода. Учиха не разводятся, Микото-сан, мы вдовеем. — Он не убьет меня. Духу не хватит. — Есть другие способы. Болезни разума, например.       Ласточкина отвела взгляд. Она сразу поняла, о чём говорит шиноби. Страшный дар клана Учиха, который однажды сослужил Фугаку хорошую службу. И пусть он клялся, что не повторит своей ошибки, однако… слаб человек. И никто не знает, когда и в чём эта слабость проявится. Сузуму выпустил рыбу в реку. Она ударила хвостом, крупные брызги разлетелись и снова слились с темной водной гладью. — Как конкретно ты представляешь себе наше сотрудничество? Я должна знать во что ввязываюсь. — У нас есть определенное влияние в совете. Но нам нужен лидер. Человек, за которым захотят пойти остальные. — А они захотят? — Вы бросили вызов Хьюга Хизаши и победили. А теперь вы его трахаете, — Сузуму одарил её влажным взглядом. — Вам не повезло родиться с дыркой между ног. И каждый считает нормой вытереть о вас ноги. Бесит, да? — За языком следи, — прищурилась Сашка. — Я всего лишь говорю правду, — он улыбнулся. — В клане раскол. Никушими но Норои разделило нас, каждый толкует учение предков так, как удобно. Вы станете символом этого учения, а мы поддержим вас. Такэхая но Микото, реформатор и символ воли Никушими но Норои. Звучит, да? — Ага, — скептично поддакнула Сашка и легко отвернулась от парня. — Я ухожу. Большего бреда в жизни не слышала. Полчаса коту под хвост.       От всего услышанного разболелась голова. Ласточкину охватило раздражение, её ожидания обманулись. Сузуму пел соловьем, но его слова были пусты, как камешек, который обернули фантиком от дорогой конфеты. Она уже удалилась на приличное расстояние, когда пугающе спокойный голос шиноби догнал её в спину. — Вы нужны своему клану, Микото-сан. Забудьте о титулах и лести. Нас выживают из собственного дома, а глава не делает ничего, чтобы этому помешать. Придет день и шиноби Конохи придут и за вашими детьми! Такого будущего вы хотите для нас? Ласточкина остановилась, глянула через плечо на Сузуму тяжело. — Каждый получает то, что заслуживает. — Хах. Разве ваши дети не заслуживают самого лучшего?       Александра стиснула зубы. Две крайности боролись в ней, сцепившись с кровавой яростью. Она желала тихой жизни, детского смеха и долгих пустых разговоров по вечерам. Чтобы стать серостью, счастливой и безмятежной; окунуться в прозрачные волны неги, засыпать без снов и с тоской отсчитывать годы до собственной старости. Такой же тихой и простой, как вся её жизнь. А ещё она жаждала свершений. Кипучей деятельности, которая не даст ей сомкнуть глаз. Направлять свою жизнь самостоятельно, без постоянной оглядки на Фугаку и кого бы то ни было ещё. Она думала, что получила это, когда сделала мужа своим партнером. Она обманулась. — Через день. Ты познакомишь меня с теми, кто хочет меня поддержать. — Конечно, госпожа-жена-хозяйка. — И перестань меня так называть.       В середине зимы, в черном строгом костюме, Александра вошла в дом Сузуму на самой окраине квартала. Там её ждали люди, которых она не ожидала увидеть. Парнишка Аяками был среди них. Он смотрел на неё своими пустыми печальными глазами, пытаясь проникнуть за стальную завесь её глаз. Пятнадцать человек сидели, ютясь в маленькой комнатушке, практически друг у друга на головах. От недостатка воздуха кружилась голова. Ласточкина окинула мрачным взглядом собравшихся: тринадцать мужчин и две женщины, одна из которых служила под началом её мужа, в полиции. — Ну, яхонтовые мои, рассказывайте. Против кого дружим? Спросила она полушутя, усаживаясь на единственное свободное место. Место во главе стола.