Люди ставят все на счастье, Словно в боли нет никакой ценности. Все же я просто человек: перед сном, С открытыми глазами, молюсь о земном: Пусть завтра будет солнечно. Пусть будет светло там, где я пройду в новой обуви. — HA:TFELT (Feat. Gaeko) - I Wander
Теперь ветер был тёплым. Изменения — или даже их комплекс — пришли в её жизнь нежданно. Она и понять-то не успела к лучшему они или к худшему. Но сейчас ей не было тревожно и боязно, так что, значит, всё идёт, как надо. Её длинные блондинистые волосы теперь стали каштановым каре. Она была одета в фисташкового цвета пальто, которое бы раньше даже не одарила взглядом. И сейчас она находилась на родной земле. И стояла под осенним солнцем и под изменчивым ветром рядом с двумя близкими людьми. Один из которых был мертв. Это было кладбище, которое она не посещала с детства. Нет, она не боялась таких мест, просто родители всегда скрывали от неё место захоронения её младшего брата. И, наверное, то, что она все-таки смогла получить от них ответ, означало, что в какой-то степени они простили Момо её детскую ошибку. Мина подошла чуть ближе к подруге, которая вот уже пугающе долгое время беспрерывно смотрела на фотографию брата на надгробии и тихо пускала слезы. Мюи утерла слёзы Момо платком и положила голову ей на плечо. Момо тогда-то и вышла из своей прострации и обратила внимание на окружающий мир. Мина мило улыбнулась. — Мы ведь не будет ждать от него ответа? Мина знала, что шутить было сейчас неуместно, но другого выхода не видела. — Максимум, что мы получим — фекалии голубя на плечо. Небеса накажут нас за то, что Юто где-то сейчас не молодеет, ожидая нас. — Ой, точно, — выпрямилась Мина. — Надеюсь, он сидит в каком-нибудь тёплом кафе, а не по-рыцарски морозится под ветром. — Зная Юто… кажется, нам надо поспешить и скорее отогреть нашего героя-выпендрёжника. Юто едва ли оправдал ожидания Момо. Он с довольной улыбкой ожидал девушек, сидя в углу уютной кафешки и уже уминая какое-то пирожное. Мина оценила его выбор, потому что здесь было тускло и тихо, а яркие гирлянды добавляли романтики. Но Момо было неловко находиться рядом с двоими влюблёнными да ещё и в такой обстановке. Она знала, что никогда не будет лишней, но также знала, что любой паре нужно побыть наедине, несмотря на их безмерную любовь к кому-то третьему. А так как Момо с некоторых пор приучилась выражать свои чувства открыто, ей ничего не стоило сказать друзьям правду. — Ребят, мне неловко, я пошла, — улыбнулась она. На это Мина вскинула брови, а Юто едва ли закатил глаза, потому что им не было приятно, когда Момо была не рядом. Отсутствие девушки в поле зрения заставляло их волноваться за её безопасность. — В смысле я хотела сбегать в книжный быстренько. Тут недалеко. Хотя, может, она так и не научилась говорить правду всерьез. Скажи однажды кто-то Момо, что когда-то её лучшая подруга и новый друг, который стал близким как будто случайно, будут вместе, она бы, конечно, не поверила. Все-таки, закрывая глаза на то, что они никак не должны были встретиться в этой жизни, они ещё и были ужасно разными по положению в обществе и взгляду на жизнь. Но если взгляды Мины привели её к проституции, то взгляды Адачи позволили ему принять её такой, какая есть, понять её мотивы и если не оправдать, то позволить ей забыть о своей ошибке и больше никогда не помышлять о заработке таким способом. И это лучший плюс их таких крупных различий. И по сути чуть ли не единственный плюс всего, что произошло. Потому что со своей стороны Момо не видела плюсов, кроме новой прически. Она стала более настороженной к каждому прохожему, более встревоженной и менее чувствительной. Вся её чувствительность была посвящена лишь одному. Изо дня в день сердце её съедала тоска. И ни там, ни в голове не осталось места для её фантазий. Она больше не воображала. Потому что самая страшная фантазия, что могла возникнуть в голове юной девушки, претворилась в жизнь. Спустя две недели, как она ушла из дома семьи Чон, когда уже все наладилось и как раз когда она начала неистово скучать по двум «чужим» людям, по новостям передали о происшествии. Речь шла о пожаре в одном из особняков в богатом районе. Были найдены останки мужчины и двух женщин. Это был их дом. Тот самый, из которого Момо так стремилась сбежать. А теперь и некуда было возвращаться. В тот день, услышав это по телевизору в кафе, где работала, она не смогла закончить смену и отпросилась домой. Но не пошла в квартиру, не устремилась в объятья четырех безопасных стен. Момо поехала на место происшествия. Ближе, чем прочих её не пустили, конечно, лишь из-за того, что она «была знакома с хозяевами». Нигде средь толпы не было видно ни ДжиУ, ни Хосока, ни госпожи Кан. И её мольбы до последнего так и остались шепотом на губах. Прекрасный фасад дома обратился в пепел, а некогда цветущий и благоухающий сад был заполнен людьми в форме. И цвета с тех пор потускнели. Отныне девушка ни одного утра не встречала с улыбкой или ясными мыслями. Вины в пожаре её не было, но каждую ночь воображаемая сцена того, как трое сгорают в доме заживо, заполняла её сновидения. И каждый рассвет, что она встречала в холодном поту, Момо вспоминала, как рассталась с каждым из них и какими отвратительными были её слова каждому. Через лето ей полегчало. Сны не были такими мрачными, она спала дольше обычного, а голову заполняли и другие мысли. Но тоска никуда не делась. Хираи могла улыбаться, могла и смеяться, была счастлива рядом с близкими, но дважды разбитое сердце ныло и пульсировала беспрерывно. И не давало забыть о том, что так хотелось. И привычка высматривать в толпе ДжиУ или Хосока сменилась на иллюзии того, что там в толпе действительно они. Говорить о своем недуге она никому не стала, решила бороться с горем сама. Она не могла изменить прошлого и распрощаться с ним. Не могла не говорить каких-то слов и сказать иные. Не могла не делать определенных шагов. И не могла не принимать определенных решений. Было слишком поздно. Но подумала, что сумеет исцелить хоть какую-то часть себя. Поэтому решилась поехать на родину — увидеться с родителями и навестить брата. Родители не встретили её с тёплом и любовью, как она вообразила в своей последней фантазии, но по крайней мере сделали вид, что никакой 10-летней обиды на дочь не держали. И Момо была рада отпустить свою обиду на них за их холод в течение её жизни, начиная со смерти брата. Они тоже, наверное, были чему-то рады, потому что не гнали Момо. Но даже будучи далеко от Кореи, девушка думала о ДжиУ, потому что именно с ней во второй день знакомства обсуждала примирение с родителями. Потому смысла долго оставаться в Японии не было.***
Тихие и тусклые дни в кафе были особенно по нраву Момо. В силу некоторых обстоятельств девушка не могла видеть жизнь в полном её цвете, но в такие дни — она видела. Ведь все познаётся в сравнении. И когда клиентов почти не было, а за окном сгущались тучи или лил дождь, на лице девушки расцветала улыбка. Потому что она вспомнила вчерашний солнечный день, когда она еле доползла домой после тяжёлого рабочего дня, и казалось вчерашнее солнце отдавало ещё теплом в сегодняшний день. А в сегодняшнем дне она могла лениво сидеть у барной стойки, наблюдая, как искусственный свет лампочек скользит по стеклянным столам, за которыми никто не сидел. И в этом была прелесть. Наконец, зашла молодая парочка, чуть ли не визжа от удовольствия. По мнению Момо, сомнительное наслаждение — промочиться под дождем, но они были счастливы пройти через это вместе. Момо завидовала их оптимизму. Но с доброжелательной улыбкой приняла заказ, тайно косясь на все ещё довольные лица парня и девушки. Затем она любезно предоставила им полотенчики, чтобы те хоть немного обтерлись. — Не слишком ли щедро? — возник знакомый голос над ухом японки. — Забирай то, зачем пришел, и вали, — улыбнулась девушка, не отрываясь от написания чего-то в блокнот. Юто тихо усмехнулся и пару раз хлопнул в ладоши, подавая знак той, за кем пришел. Мина, сославшись на вечер последнего выходного и отсутствия клиентов, попросила подругу побыть за двоих — за неё и себя. Момо подумала, что справится и с приемом заказов, и с готовкой, так что подарила Мине лишние часы, чтобы побыть с любимым. И благодарность улыбкой растаял на губах Мюи. «Беглянка» поставила на барную стойку последний сделанный ею заказ для недавно пришедших и обратила счастливый взор на Юто. Тот снисходительно улыбнулся и кинул взгляд на часы на своей руке. Мина крепко и коротко обняла Момо и с пальто в руках побежала к выходу, подхватив парня под руку. Пока девушка относила посуду со столика, который недавно оставили те самые «промокшие и счастливые», в зале появился новый клиент. Девушка в широкополой шляпе и в белоснежной блузе сидела спиной к Момо, закинув ногу на ногу. Она неотрывно смотрела в окно, что шло от потолка до пола. А Момо только молила свой воспалённый мозг, чтобы слёзы не достигли наружи, чтобы он снова не принял кого-то за Чон ДжиУ. Нужно было прекращать с «путевками» в дурдом. Хираи подошла у девушке и задала заученный вопрос. Та даже не шевельнулась. Японка всё ещё не могла видеть лица незнакомки, но судила по голосу — клиентка правда была молодой особой. — Осеннюю печаль, пожалуйста. — Что простите? — занервничала Момо, потому что ей подумалось, что она сходит с ума и слышит бред вместо человеческой речи. — Горькую осеннюю печаль с сахаром. — Посмотрите, пожалуйста, меню, — расслабленно посоветовала Момо, обнаружившая, что клиентка просто шутит. Но затем уловила краем уха, что та собирается устало вздохнуть, сообразила, что имелось в виду, и прервала на полувдохе: — У нас нет кофе. — А если я закажу что-то к нему? — Кофе нет, извините. — Очень жаль. Девушка на минуту подумала, что смогла бы услужить незнакомке, но всё же решила не рисковать. Она лишь пару раз видела, как кофе варит кто-то другой, но сама не пробовала. А в этом деле важно не переоценивать свои способности. — Можно мне тогда переждать дождь? — вдруг прервала девушка мысли японки. Медленно поворачивая голову, Момо осмотрела зал, то ли в поисках какой-то бумажки с надписью «У нас нельзя просто так пережидать дождь», либо в поисках предмета, которым можно будет защититься в случае чего. И её мыслительный процесс снова прервал голос: — Не бойся, я не скрываюсь от закона. Можешь пробить в базе международного розыска, — голос был похож на голос улыбающегося человека, но опять-таки Момо не могла видеть её лица. — Был бы у меня доступ к базе… — промямлила Хираи, дав таким образом своё разрешение. И тихо пошагала к барной стойке, ловля себя на мысли, что уже где-то слышала фразу про базу розыска. Но достигнув цели, она приказала себе отбросить все мысли и следить, как бы подозрительная дама чего не вытворила. Дождь по-прежнему барабанил. Огромные окна кафе во всю его высоту были похожи на плоские водопады — за потоком воды едва были различимы силуэты прохожих. А точнее — пробегающих. Несостоявшаяся клиентка все сидела, закинув ногу на ногу, и молчала. Момо тем временем от скуки по второму кругу начала натирать стаканы за стойкой. После каждого протёртого, Момо поднимала глаза на гостью. В один из таких раз японка увидела, что молчаливая дама направляется к выходу. Пытаясь хоть как-то разглядеть её лицо, Момо даже отложила своё важное дело. Но незнакомка ушла, так и ее повернувшись лицом. Лишь напоследок сказав «Спасибо, Момо». Её имя было произнесено той, кто не могла его знать по умолчанию. И тут девушке в голову судорожно прокралось воспоминание из дня, когда она согласилась работать у ДжиУ. Это ДжиУ тогда, в тот день, в шутку предложила японке проверить базы розыска. Вспыхнувшую фантазию Момо, казалось, было уже не остановить. Но вдруг она заметила свой бейдж на груди, где значилось её имя — и все надежды растаяли так же быстро, как и возникли. Могла ли клиентка успеть заметить надпись на бейдже? Убеждая себя, что не только ДжиУ (было) разрешено шутить про розыск, она поплелась к столу. Потому что на нём осталась салфетка, которая то ли выпала из общей стопки, то ли была нагло использована несостоявшейся клиенткой. Жёлтая мягкий квадрат был исписан синей ручкой. В момент, когда салфетка была почти скомкана, в груди Момо словно что-то ёкнуло, и она решила прочитать надпись. «Прошу дать мне второй шанс. Я стану для тебя защитой, которой ты достойна.» По прошествии секунды, что понадобилась Момо для узнавания сказанной как-то фразы ДжиУ, девушка, сглотнув ком в горле, кинулась на улицу под проливной дождь. Толпа «плывущих» в серости ярких зонтов показалась Момо целым морем, с которым у неё были не самые хорошие отношения. Она пробежала несколько метров, едва ли что-то видя перед собой и чувствуя под ногами, а затем остановилась. Найти кого-то, кто ушел долгие 2 минуты назад, сейчас казалось сверхзадачей. Ощутив наконец, как сильно она промокла, девушка направилась обратно, крепко сжимая в руке салфетку и защищая её от воды. У барной стойки спиной к ней уже стоял посетитель. Она колебалась секунду, раздумывая, показываться ли в таком виде клиенту. Но поняла, что намного хуже будет пройти мимо, что-то бормоча про «Подождите, мне надо вытереться». Когда ей остался один рисковый мокрый по кафелю шаг до мужчины, тот развернулся и тут же подхватил падающую назад Момо. Он сделал свой поворот слишком нежданно, так что слегка напуганная девушка резко сделала шаг назад и поскользнулась. Когда руки его скрепились на её пояснице, и оба почувствовали облегчение от того, что всё обошлось, Момо чихнула, прикрыв не только рот, но половину лица рукой. Мужчина поднял её и поставил на ноги. Убедившись, что она стоит упорно, он поднял на неё голову. И залитое до этого краской лицо японки, вдруг стало серым. Глаза наполнились слезами, а губы задрожали. Но она закусила их, не позволяя им выдавать себя. Ноги подкосились, но его рука мягко вновь легла на её спину, гарантируя безопасность. Как хотелось ей начать бить его прямо сейчас до онемения рук и посинения его кожи, как хотелось разрыдаться после, припав к его груди. Как хотелось. Но вместо этого, Момо лишь кинулась ему на шею, крепко обвив вокруг нее руки. И слёзы её лились тихо и сдержанно, сливаясь в единые ручьи с дождевой водой, что стекала с волос. — Как ты мог… умереть для меня? — Мы должны были умереть, чтобы продолжить жить счастливо, — мягко влился знакомый и любимый голос в ухо японки. И только теперь она поняла, каков истинный размер дыры в груди, что зияла внутри все это время. Ей оставалось только крепче сжимать Хосока, чтобы куда-то деть силу бурлящего потока чувств, что переполняли её. Ему оставалось лишь нежно гладить её спину, утешая. Это не сильно ей помогало - она начинала плакать сильнее и сильнее. — Я видела тебя в каждом прохожем, — захлебываясь слезами, сообщила с укором Момо. Она тут же отпряла и взглянула на его лицо. Увидела улыбку — одновременно счастливую и виноватую. Она поймала себя на мысли, что возможно спит. И тогда рука её самовольно потянулась к его лицу, скользнула по щеке к губам. Тёплый и настоящий. Она дрожала от холода. А от него, казалось, шел пар. Живой. — Интересно, почему это? — усмехнулся он. — Почему что? — уже спокойным голосом переспросила она. — Почему ты видела меня в толпе? Может, я тебе ещё и снился? — он игриво повел бровью. — Снился, Чон Хосок, — фальшиво недовольно призналась она. — Все мысли, сны и галлюцинации обо мне, хм… На что же это похоже? Что же это с вами, Момо Хираи? В памяти, словно попал под свет прожекторов в своеобразной голове-студии Хираи, возник вечер того дня, когда она видела его живым последний раз. Она просто ушла тогда, услышав признание Чона. Причем из-за признания желание уйти увеличилось. Боялась ли она? Не верила? Или не рассчитывала, что встреча будет последней? Сейчас ей хотелось вернуться назад и остановиться в ту минуту. Развернуться и пойти к нему в объятья. Но увы в нашей жизни нам приходится исправлять все без путешествий во времени, даже если ради этого мы вынуждены терять драгоценные месяцы или года. Месяцы и годы, в течение которых мы могли бы быть счастливы. Могли бы, если бы сразу знали, какие встречи были последними, какие судьбоносными. Могли бы, если бы научились прощать, могли бы, если бы не боялись того, чего нет. Того, что существует лишь в нашей голове, коей только мы хозяева. Но какое счастье, что всегда есть шанс, который компенсирует потерянное время. Какое счастье, что рано или поздно мы умеем набраться храбрости или забыть о своей гордости. Какое счастье, что время стирает налет обиды, что нанесен поверх более глубоких и сильных чувств, которые мы только умеем испытывать. Время удаляет защитный слой, а под ним — выигрышный номер. Джек-пот. — Джек-пот, — произнесла девушка вдруг. Глаза Хосока слегка округлились. — Все, что хочешь сказать мне, после стольких-то месяцев? — Она загадочно улыбалась. — Я даю тебе второй шанс, служанка. Если это какая-то твоя стратегия, то учти, что ей не светит… Холодные губы её коснулись его горячих. Она осторожно, будто опасаясь повредить, удержала его лицо пальчиками, чтобы приблизиться без риска, что он отдалится. А затем нежно целовала его, наконец-то, наяву, а не во сне. А он ничего не делал и стоял, как вкопанный, словно поцелован был первый раз в жизни. Или страшился, что она растает от малейшего дуновения ветерка. И боялся дышать. Как только она отпряла и стала завороженно смотреть в его сверкающие счастьем и тоской по ушедшими месяцам глаза, он тут же снял пиджак и накинул ей на плечи. Она удержала одежду за края, все продолжая любоваться им. А ему оставалось только улыбаться ей, наоборот, скользя взглядом по каждой её ресничке и родинке. — Я нехороший человек, — слабым шёпотом зазвучал голос девушки. — Я всё еще не могу говорить правду и быть честна с собой. Но я буду честна с тобой, Чон Хосок. Мое сердце — твоё. Отныне и навсегда. Слабый кивок парня. Словно он не впервые слышал её признание. — Моё сердце давно твоё, Хираи Момо. С того самого момента, как я сказал, что не буду защищать тебя от Наён, если ты влюбишься в меня. Я влюбился первым, и моё обещание потеряло всякий смысл. Поэтому я был обязан до сих пор быть твоей защитой. — Он провел пальцем по контуру её лица и колыхнул слегла каштановую прядь волос. — Если тебе придется идти под дождем без зонта, я стану им для тебя. Если тебе придется идти босиком по горячей земле, я пойду первым и остужу её. Если ты будешь тонуть, я выпью море. Тут Момо не сдержала смешок. — Согласен, море — перебор. — Нет, я к тому, что в моем случае, если я и буду тонуть, то тебе придется выпить лишь бассейн, а вода-то хлорированная. — А то есть солёное море с миллионами рыбьих семей — нормально пить? — Боже, ну ты и садист. Я даже не подумала об этом. — Ни много ни мало забыла о главных жителях моря… — осуждающе покачал он головой. — Кто из нас садист? Коротко просмеявшись, они вдруг замолчали и замерли, словно впали в ступор. Оба лишь сейчас поняли, как всё быстро и странно у них сложилось. Как от первого знакомства до первого стука сердца мелькнула минута. И как лишь сутки прошли с их последней встречи. Они продолжали смотреть друг на друга без страха быть осужденными. Под грубый шепот дождя по стеклу. Словно ничего, кроме этого не было. Словно не было в их сердцах той благодарности судьбе за случайную встречу. Словно не испытали они ничего сверх нормы и были обычной парой. Словно не нашли новые лучшие части себя, пройдя через худшее. И словно не встретились спустя месяцы разлуки и тоски, а будто расстались лишь час назад. — У тебя теперь новое имя, да? — мягко, но неожиданно влился голос девушки в тишину. — А ДжиУ? — Часть семьи Чон без следа пропала в огне. Но для тебя я по-прежнему Чон Хосок. — А мисс Кан? Что с ней? — У неё хорошая жизнь. Правда заграницей… — ДжиУ приходится справляться с твоим отвратительным характером одной? — Ей это теперь не требуется. Мы… разошлись. Глаза Момо были готовы наполниться слезами вновь. Только этого ужасного слова ей не хватало в такой сладкий и теплый момент. Она осуждающе глянула на парня. — Нет, мы не в ссоре. Просто решили немного вырасти вдалеке друг от друга. — И как там твой рост, Чон Хосок? — Как будто «Растишка» по венам течет. А с тобой всё пойдет ещё быстрее. — Но учти, я тебе не ДжиУ… Никакой жалости. И теперь-то до их ушей долилась приглушенная музыка, что давно играла в кафе. Нежный голос солиста BTOB отражался о воздух строчкой «You are my dream». Оба снова замерли, будто были парализованы мелодией. И Хосок никак не мог наглядеться на свою девушку-мечту, заполняя пропуски и запоминая каждую деталь, потому что в разлуке мог только довольствоваться её старыми фотографиями в ленте памяти. А сейчас перед ним стояла такая другая девушка, другая и внешне, и внутренне. А Момо никак не могла свыкнуться с мыслью, что теперь не только его образ будет присутствовать в её жизни и мыслях. Что теперь они напрямую будут влиять на друг друга, заполнять каждый день и просто быть вместе. И до первого звона колокольчика у входной двери стояли.— Эпилог —
— Творенья рук теряют ценность, — игриво подмигнула Сана своей старшей подруге, на что та лишь закатила глаза. А Сана продолжала: — Пока идут часы, бегут года… — Повторное подмигивание. — Но настоящей дружбы драгоценность…* — Ладно, — обреченно произнесла Мина, ещё раз оглядев нескольких друзей за спиной Саны, ради которых она тут и читала стихи. — Но в следующий раз твои завуалированные угрозы в стихах не заделают мне дыру в бюджете. — Мюи Мина! — яростно крикнула Сана, так что Мина даже вздрогнула и в страхе глянула на младшую. Но через секунду стало ясно, что это была очередная хорошо отыгранная юной актрисой сцена. — Мы студенты, — улыбнулась Минатозаки, — будь милосердна. Мы почти синоним «бедности». Мина знала, что баловать детей было плохо, но отказать младшенькой она не могла. К тому же, верила, что с первой зарплаты Сана всё отдаст. И совсем неважно, когда там у Саны появится работа и первая зарплата, гораздо важнее, что Сана говорила правду. Да и впрочем, Мина давно заправляла кафе, как хозяйка, потому что настоящая хозяйка настолько доверяла японке, что на несколько месяцев могла отлучаться в командировку или на отдых, а все дела, включая и бухгалтерию, оставляла на Мину. И юная начальница считала, что накормить друзей Саны — не такой страшный грех. По крайней мере, отвечать за свои решения она была готова в любом случае. И за эту полезную привычку природа награждала её храбростью и уверенностью в своих действиях. Когда всё-таки девушка не справлялась одна, то всегда на помощь звала Момо, которая редко отказывала, несмотря на занятость. Но деньги и повторение знаний по обслуживанию клиентов не были лишними для Момо, которая давно отошла от этой сферы. Её жизненная дорожка нарисовалась перед глазами быстро и неожиданно, но девушка не пожалела, что пошла по ней. Стереть плохие воспоминания не получилось, но Момо словно нашла в этой работе волшебный пластырь, который действительно стягивал шрамы, заглушая боль. А она стягивала шрамы других. Она слушала всех, кто не был выслушан, она говорила с теми, с кем общались лишь на языке насилия, она вытирала слёзы тем, кто впервые и при ней позволял эмоциям показаться. Момо работала с обиженными жизнью и обществом детьми и подростками, каждый день находя всё больше оправданий своему решению поступить на психологический факультет. Тогда, при поступлении, она ещё не знала этих причин, как и не знала, для чего годна в этой жизни. Но теперь она всем своим нутром чувствовала это. И пока девушка не могла работать полный день, но скорее желала закончить университет, чтобы утирать ещё больше горьких слез и ещё больше предотвращать смертей. Вот имя потерянной жизни брата и едва не случившейся смерти Саны. Они были вместе, во всем участвуя, как единое целое, но при этом не поглотили друг друга. Хосок шел с ней рядом, по той же дорожке, только своим собственным шагом. Он тоже спасал жизни. Точнее стремился к этому. Наконец, решившись наплевать на желания родителей и окружающих, он сделал свой собственный выбор. Не пожалев потраченного впустую времени и пощадив гору книг в его комнате, парень подал документы в медицинский. И прошел. И каждый день потихоньку шел к своей цели, к тому, о чем тайно желал, каждый раз невольно останавливая взгляд в книжном на медицинской литературе. И пусть ему было сложно привыкать к иному образу мышления, новому миру, в котором отнюдь царили не безопасность и не стабильность, где ему давалось право принимать решения не для красного словца, где его действия отражались не только на нем, но на миллионах людей, что по цепочке ощущали последствия его поступков, он был счастлив. Его собственный образ засиял в его же глазах. Почти каждый день после пар Момо забегала к Хосоку в больницу, где он проходил практику. Она отдавала с любовью купленный обед, потому что у парня не было времени вырваться в магазин, а потом убегала к себе на работу. И под мелодии любимых треков в наушнике тешила себя мечтами о грядущем будущем, когда она уже, наконец, станет взрослой и начнёт приносить пользу в полной мере, плюс готовить собственными руками обед своему любимому доктору, а также делить с ним завтраки. Потому что пока из-за разных графиков всё, чем они могли насладиться вместе, был ужин. Путь к помещению, где сидел Хосок, лежал через коридоры онкологического отделения. И если к парню девушка бежала на всех скоростях, от радости не замечая ничего вокруг, то от него она уходила слегка раздосадованной, и поэтому всё плохое вокруг удваивалось. Поэтому обратный путь через онкологию не добавлял ей баллов к настроение. И каждый раз, проходя мимо палат, девушка могла лишь молиться за тех, кто имеет меньше удачи, чем она. В один из таких визитов девушка не удержалась в силу своей профессии и пришла на зов страждущему. Иными словами, вошла в приоткрытую дверь, из-за которой доносился тихий плачь. Делая шаг, она прекрасно понимала, что бессильна в этом мире обречённых, но всё же желала хотя бы утереть слезы плачущей. Момо не сразу признала в пациентке знакомую. Не считая обритой головы и осунувшегося лица, у её знакомой были совсем другие глаза — красные от слёз и пустые от отчаяния. Её знаменитой на всё учебное заведение улыбке уже не суждено было засиять на лице, но Момо узнала выделяющие из общего ряда «кроличьи» передние зубы, которые раньше были главной привлекательной частью её. — Наён? Девушка не спешила утереть слёзы или спрятать лицо, как делали все посетители кабинета Момо. Видимо, ей уже не хотелось ничего скрывать или пытаться скрыть. Или ей не хотелось уже ничего. Всё время, пока Момо подходила к её кровати, Наён молчала. И японка без лишних слов и сочувствующих взглядом, присела на пропахшую слезами и потом Наён кровать и обняла ту, стараясь не сделать больно. Наён почти не дышала, или может, уши Момо заложило от такого неожиданного удара судьбы по её уже треснутым розовым очкам. — Тебе меня жалко? — прошептала Наён наконец. Казалось, что это максимум звука, который она могла воспроизвести, и то с большим усилием. — Да, мне жалко тебя. — Голос японки звучал так, будто она вот-вот разрыдается. — Но ты не жалкая. Момо уже набралась опыта. Она знала, как такое воспринимают сломанные люди. Для них жалость была оскорбительна. Но для всех прочих, которых не коснулись их беды, жалость была нормальным чувством, а также синонимизировалась с сочувствие. И Хираи всё ещё продолжала удивляться, что убитые горем, отчаявшиеся люди ярче видят границы, как видят и разницу в этих двух словах. Иногда она им завидовала, потому что была слишком счастлива, чтобы замечать такие важные мелочи. — Вот так бывает… — ответила девушка, на немой вопрос Момо «Как же такое с тобой случилось?» и пожала плечами. — Ты не должна сдаваться. — Я уже. — Тогда какой смысл? — А какой вообще смысл? Столько всего сделано, столько всего не исправить… В голосе её не было особых эмоций, она просто пыталась хотя бы выдавить достаточную громкость. Было видно, как ей трудно произносить слова, но она хотела сказать. А Момо привыкла слушать. — Наён, мы для того и живём. — Момо поймала себя на мысли, что начинает говорить с ней так, как с детьми в своём кабинете. Но правда была в том, что Наён не отличалась сейчас от травмированного ребенка. — Мы ведь все всю жизнь делаем то, о чем жалеем. Но мы для того и осознаем это, чтобы исправить. И нам остальная часть жизни даётся… Слушай, покажи мне идеального человека! — Ты. Момо фыркнула. Но позже пожалела, что повела себя так в присутствии больной Наён. — Это в тебе чувство вины говорит. Я далеко не идеальна. И мы с тобой совсем одинаковые, просто мне дано больше времени насовершать ошибок. А твой лимит исчерпан. — Девушка слегка улыбнулась, чтобы последняя фраза звучала не так депрессивно. — Ты главное прямо с этой секунды прекрати принимать неверные решения и спроси себя, чего ты действительно хочешь. Наён опустила глаза. И Момо решила, что так она намекает гостье на бессмысленность потраченного ею времени. Но Наён не впала в депрессию ещё больше, она просто задумалась. А потом подняла голову на японку и с воодушевлением, на которое была способна сейчас, начала говорить. — Я хочу ещё раз побывать в школе — повести мою племянницу в первый класс. И хочу снова увидеть море. И послушать музыку, сидя в машине. И… и… чтобы мне снова улыбнулся парень в кафе… потому что у меня остались молочные усы после коктейля… И она едва успела договорить последнее слово, как тут же разревелась. Ей не хватало воздуха, слезы лились в пугающем количестве, голос прорезался и мог сотрясти небольшой остров, если бы сила удара измерялась болью. Но Момо не останавливала её, лишь крепче сжимала холодную её руку. — Ты сможешь, — добавила девушка, когда Наён начала успокаиваться. — Ты совсем не обижена на меня. — Из-за трясущегося звука её голоса было не понятно, изумлённо Наён это сказала или с укором. — За то, что ты когда-то искупала меня? Или за промывку моих волос шампанским? Так смотри, у меня новые волосы, — засмеялась Момо. — Прошлое — в прошлом. — Но ты всё помнишь… — Конечно. Это моя жизнь, моя память, — не обреченно, но благодарно произнесла японка. — Всего лишь свойство организма. А сердце — оно другое. К чему в нем столько боли и обид хранить? — И после этого как ты можешь говорить, что не идеальна? — А ты до сих пор ненавидишь меня за то, что парня твоего увела? — Глаза её упали на их руки, что были соединены вместе. — Разве мы с тобой не одинаковые? — Я тоже не держу зла. Теперь. Но раньше я была другой. — Кому-то от рождения дано, а кто-то учится много-много лет. Но ваш экзамен сдан, госпожа Наён. Все крепче у Момо закреплялось чувство, что говорит она с ребенком. Именно с такой интонацией и с таким лексиконом она общалась со своими подопечными. Пока было непонятно, хорошо это или плохо. Одно лишь было ясно — ей предстоит тяжёлый день. Помимо того, что она отдала всю свою радость и энтузиазм Наён, она подковырнула старые раны, что затянулись. Прошлое должно быть в прошлом, но Момо на секунду вернулась в него. Вспомнила прошлые годы, осознав сильнее власть времени. Вспомнила красивую и сияющую Наён, наглядно увидев всю ничтожность человека перед лицом природы. И от осознания того, что прежнего больше не будет, ей стало вдруг ужасно холодно. Наён может выздороветь или хотя бы ещё насладиться жизнью, но прежней её уже не вернуть. Может, Момо бы хотелось вернуться в то время, когда девушка издевалась над ней, когда Хосок был груб, но когда беспечность и лёгкость была в каждом её шаге и каждом взмахе ресниц. Теперь всё по-другому. Для кого-то хуже, для кого-то лучше, но по-другому. Момо ещё не до конца прочувствовала, насколько эта встреча поразила её и опустошила, но она была готова. Несмотря на то, что происходит в её жизни, работа обязывала её всегда улыбаться и находить силы как для себя, так и для десятка других людей. И Хираи была готова выдавить ещё капли своей веры в жизнь, чтобы не покидать Наён проникшей. — Не говори Хосоку, — вдруг попросила Наён. — Мы виделись, он не узнал меня. Умиляясь наивности маленькой девочки Наён, Момо с улыбкой кивнула. Неужели она правда думает, что Хосок настолько жесток, что мог забыть её глаза и улыбку; неужели она думает, что, лишившись волос и розового цвета лица, она лишилась себя? — Кто тебя навещает? И тут же в палату зашёл до неприличия высокий и красивый парень лет 23-х. Он, прежде, чем открыто удивиться присутствию Момо, одарил Наён улыбкой. В одной руке его был пакет с контейнерами, а в другой одинокий цветок в красивой упаковке. И тогда Хираи поняла, что это именно тот парень, который посмеялся над молочными усами Наён. Она крепко сжала её руку в последний раз и шепнула «Делай, что хочешь» прежде, чем подняться. Наён улыбнулась гостю, а тот был весьма удивлен. Хоть и, кажется, безмерно рад. Момо тут же поспешила выйти, не желая прощаться со знакомой, и надеясь, что она сможет достаточно полюбить новую себя, чтобы допустить этого милого парня, который, видимо, не теряет надежды на взаимность. И эта надежда наполнила её новыми силами.***
Банальности самые надежные, самые правильные. Инновации и креатив хороши, но близко не стояли со «старомодными» истинами, что появились с зарождением планеты. Слушай сердце и старайся свести негатив к минимуму. Первое правило избавит тебя от страха, когда ты будешь идти по новой тропе, странной, но такой манящей. Второе правило избавит тебя от неверных будущих решений и самобичевания, если ты всё-таки встал не на ту тропу. Кто знает, куда занесет жизнь и чему научит каждый посланный в нашу жизнь человек? Ведь иногда наш обидчик может стать примером для подражания, а кумир — антипримером. Но всегда важно оставаться тем, кем мы рождены и делать то, для чего рождены. Наши временные сомнения, бурные эмоции или страхи могут затуманить цель, к которой движемся. Мы можем всячески отрицать приписанное нам судьбой. Но в конце концов это настигнет нас, а мы поймем, что к этому и стремились всю жизнь. Ты будешь многократно менять свою обувь, но дорога под ней всегда останется прежней. Поэтому не стоит тратить время зря, разговаривая с внешним миром. Сядь и поговори с собой, так ты точно сможешь узнать, чего хочешь. И с уверенностью пошагаешь по какой бы то ни было дороге, собрав всю свою безграничную внутреннюю силу, чтобы достойно дойти до конца. И ты будешь улыбаться каждый день своей жизни. — Что за привычка так лук рубить? — шутливо возмутилась ДжиУ, поставив руки в бока. — Ты несколько деспотична, — подметила Момо, продолжая делать своё дело, как привыкла. — Я кулинар, я так вижу. — Ты потом своё «я так вижу» раскусить сможешь? — Смотри, чтоб твоя капустка поддалась зубам. — Нет такой капустки, которая в объятьях моих золотых рук не тает. — В воздухе критический уровень газов тщеславия, — проник в комнату голос Юто раньше, чем он сам. — А теперь здесь превышена концентрация сексуальности, — съязвила ДжиУ. — Гражданам Японии просьба покинуть помещение. Момо так и так пришлось выйти, потому что зазвонил её мобильник, а на кухне было слишком шумно из-за готовящихся блюд. Хосок звонил, она надеялась, чтобы сказать, что идет домой, хоть и обычно он просто слал смс. — Хосок? — Момо… — голос звучал виновато. — На ужин не приду. Не дослушав парня, японка вопросила: — Что? Почему? Этот ужин был важен. Момо очень ждала этого дня. Но Хосок бы просто так не подвел её. Это настораживало. — Ночное дежурство. — Он был краток. — Давай я приду? — Зачем? — Зачем мне быть рядом с тобой? — Тебя не пустят. Лучше останься дома и хорошо покушай. Я люблю тебя. Но Момо не собиралась слушать его. Не на зло, конечно, и не из-за отвращения к патриархату. Она не хотела в особенный день быть без него, пусть в тепле и уюте. И она была уверена, что, если бы её обувь стёрлась, ей бы хватило сил идти к нему босиком. Поэтому, сбросив звонок, она кинула что-то невнятное ДжиУ и остальным, накинула пальто на плечи и побежала прочь из дома. Её тянуло к Хосоку так сильно, что она чуть ли не падала, рискуя и пропуская по несколько ступенек. И как только она выбежала на улицу, почти у самого подъезда её остановила чья-то рука, взявшись из неоткуда и тем самым, предотвратив падение. Хосок прижал девушку к себе. Она лишь напряжённо вдохнула и тут же выдохнула с облегчением, узнав «нападавшего». Он сразу заметил, что она выбежала в лёгкой одежде, а пальто даже не было нормально надето. Букет цветов он кинул на пол сию минуту, в зубы взял веревку, что держала несколько воздушных шариков, и принялся одевать свою девушку. — Я так и знал, что ты оденешься, как жертва пневмонии, — буркнул он едва разборчиво, всё ещё держа в зубах шарики. А когда пальто было надето по-человечески, на оголенную шею Момо улегся мягкий шарф неприличной длины. И теперь руки Хосока были полностью свободны — он взял шарики положенной конечностью. — С годовщиной, служанка, — довольно улыбнулся Хосок, любуясь на свою японку. — Сам связал, Чон Хосок? — усмехнулась девушка. — Ага, скальпелем и зажимом. — Во время операции и с закрытыми глазами что ли? — Он не так уж плох, — фыркнул парень. Девушка уже потянулась, чтобы поцеловать его, но вдруг заметила валяющийся на асфальте букет её любимых магнолий. Она первым делом метнулась к ним и бережно прижала к груди, при этом благодарно посмотрев на Чона. — С годовщиной, бака, — улыбнулась она. — Кто додумался до этого розыгрыша? — Сам. — Не сомневалась ни на миг. — Как и я в том, что ты побежишь ко мне. Хосок заметил маленькую белую крошку на ярко-зелёном шарфе Момо. Через секунду крошек стало в 10 раз больше. Оба одновременно подняли головы к небу, чтобы разгоряченными лицами встретить ледяные снежинки, первые в этом году. Вскоре они уже стояли словно в лёгком снежном вихре, вновь не видя за его пределами ничего. Только их собственный мир имел значение сейчас. Руки девушки вдруг потянулись к пальто Хосока и расстегнули пару пуговиц. — Ну-ну, не здесь же, милая, — ухмыльнулся он. Игнорируя его намеки, девушка полностью расстегнула его пальто, а затем припала к его груди, к мягкому свитеру, соединив свои руки за его спиной. Букет оказался на заснеженной земле, а шарики улетели в сверкающее кристаллами небо. — Я тебя люблю, - наконец сообщила девушка. — Мне предложили практику заграницей, — было его ответом на её признание. — Моя тропа идёт параллельно с твоей. Всегда, — без промедления ответила Момо. — Мою тропу замело снегом, — решил пошутить парень, — а ты в осенних ботинках. — Неси меня на руках в таком случае, — фыркнула Момо, сильнее прижавшись к парню. А он старательнее пытался свести края своего пальто за её спиной, как можно ближе, чтобы защитить Момо от холода, который несла приближающаяся зима. И чем выше в небо улетали шарики, тем меньше пальцев на ногах чувствовала Момо, стоя на снежном покрывале в ботинках. Но чем меньше пальцев она чувствовала, тем сильнее ей не хотелось отходить от Хосока и покидать это место. А Хосок, из всего чувствуя лишь свой нос и её горячее дыхание у груди, готов был замёрзнуть насмерть, главное, что в такой позе. Главное, что обнимая её. Ведь там, намного дальше телесной оболочки, было очень тепло. Так и умереть не страшно.