Чума на все их дома

      Девочки и сотрудники школы Кэкл выполнили приказ выстроиться у стен замка. Пока они шли, под ногами громко хрустел снег. Кроме этого не было слышно ни звука: девочки не говорили ни слова протеста, несмотря на то, что на улице был сильный мороз, а плащи совершенно не спасали от холода. Они смотрели прямо перед собой остекленевшими глазами. Единственным признаком того, что ученицы были живы — был пар, вырывающийся у них изо рта.       Девочки стояли, прижавшись спинами к холодным стенам, чувствуя, как зимний холод проникает под плащи, изгоняя столь необходимое тепло. Дыхание постепенно учащалось, так как они с ужасом ждали того, что будет дальше.       Но ничего не произошло. Даже Этель и ее сопровождающий, казалось, куда-то исчезли, оставив всех остальных стоять, будто заключенные, ожидающие прихода палача и казни.       Но никто не приходил. Округу заливал лунный свет. Где-то наверху громко ухнула сова, но это не вызвало никакой реакции.       Наконец из тумана появилась фигура, закутанная в черный плащ, и подошла к мисс Кэкл. Лицо было скрыто маской, но когда фигура заговорила, голос оказался знакомым. Это была Агата Кэкл.       — Ну, вот мы наконец-то и встретились. Тебе не перехитрить меня, Амелия. На этот раз все будет так, как хочу я! — ведьма злорадно и торжествующе рассмеялась. — И вы ничего не сможете с этим сделать. Вы все застыли, парализованы! — Агата снова рассмеялась. — Да ты же и сама это чувствуешь, дорогая сестра? Ты не можешь даже плакать, потому как на улице слишком холодно, и слезы просто замерзнут. — Она шагнула еще ближе, вторгаясь в личное пространство Амелии, и понизила голос до шепота. Но, тем не менее, слышно было очень хорошо. — А, может, это как раз то, что нужно? Просто оставить тебя в таком состоянии, и к утру ты насмерть замерзнешь!       — Мы так не договаривались! — раздался со стороны деревьев суровый женский голос. — Это не интересно! Отпусти их, Агата!       — Ты слышишь? — прошипела Агата. — Они хотят крови, и им плевать, чья кровь это будет. Когда они займутся тобой, смерть от холода будет казаться… благословением.       Ведьма пошевелила пальцами и жадно смотрела, как девочки и учителя обретают контроль над собственными телами. Почти все было тихо, только где-то из конца шеренги был слышен плач напуганной девочки.       

ХХХ

      Милдред удалось выровнять свое дыхание. Учащенное дыхание было совершенно лишним, к тому же, если она потеряет сознание и упадет в обморок, это может привлечь ненужное внимание. Даже стоя в окружении своих подруг, девочка внутренне содрогнулась при мысли о том, что будет столь уязвимой перед врагами. Врагами, которых было гораздо больше, чем они предполагали изначально. Сквозь завесу тумана позади Агаты можно было разглядеть призрачных людей в капюшонах. Туман клубился вокруг них, и девочки инстинктивно жались друг к другу, перед лицом неизвестной угрозы.       — Это правда, — пробормотала Милдред стоящей рядом Мод. — Нет никакого способа, которым мы можем остаться живыми.       — Тем более у нас нет магии, — с грустью согласилась Мод. — Да, если бы она у нас и была, толку было бы мало.       Мод замолчала, и Милдред пришлось снова заставить себя дышать. Все эти недели без магии одурачили ее, заставляя надеяться на магическую защиту, но беспокойство чистокровной Мод напомнило Милдред о реальности угрозы.       «Это действительно не имеет значения, — подумала она. — С магией или без, мы все равно умрем».       Внезапно девочка что-то почувствовала, и немного отступила от холодной каменной стены.       — Это всего лишь я, — прошептал голос, который Милдред не слышала уже несколько недель. — Прости меня, Милли. Я вела себя просто ужасно. Не знаю, что на меня нашло.       — Энид? — услышала Милдред недоверчивый шепот Мод.       — Это я, и я надеюсь, что я все еще ваша подруга, — сказала Энид с несвойственной ей кротостью. — Простите меня!       — Повторишь это снова, если мы выберемся из этого, — шепнула в ответ Милдред. — Тогда это действительно что-то значит. — Тем не менее, Милдред сжала руку Энид, а вторую руку протянула Мод, которая с благодарностью приняла ее.       Тьма подбиралась все ближе. Клубы тумана будто ластились к младшим девочкам. Кто-то закричал.       — Что это было? — испугано пробормотала Джадо, обращаясь к Энид.       Раздался новый крик, и девочки прижались ближе друг к другу.       Стоящая в окружении своих подруг Милдред зажмурилась так сильно, как только могла, и первый раз в жизни принялась молиться. Она страстно желала, чтобы Х-Б сделала что-нибудь, пока еще не все потеряно…       

ХХХ

      Громкий крик, а затем последовавший за этим плач вывел мисс Кэкл из оцепенения и подтолкнул к действию.       — Остановитесь сейчас же, — воскликнула она дрожащим голосом. — Не трогай девочек, Агата. Вот та школа, которую ты так хочешь. Забирай ее, но не трогай учениц!       — Ах, Амелия, это так мило и наивно! — Агата снова вышла из окутывающего ее тумана. — Боюсь, дорогая сестра, что ты отстала от жизни. На этот раз школа является лишь небольшой вишенкой на торте. Сейчас мы хотим большего…       — Ты не станешь вредить девочкам! — сказала Амелия, чьи губы одеревенели, причем не только от холода. — Нельзя! — В отчаянии она протянула руку, ища того, за кого можно ухватиться.       — Слишком поздно, Амелия! — рыкнула Агата, и Амелия отскочила назад, пораженная тем, как лицо ее сестры появилось из тумана, словно поплавок из темной воды.       Почувствовав, как твердая рука уверенно сжала ее ладонь, директриса выдохнула и немного расслабилась.       «Констанс», — с благодарностью подумала она, прикинув, что Давина, как правило, цепляется за стоящего рядом, а Имоджен стоит дальше у стены, подальше от линии огня.       Агата принялась разглагольствовать в своей обычной манере и немного послушав, Амелия поняла, что это все та же старая история.       — Раньше мне было бы вполне достаточно школы. Я бы продала замок и разбогатела. Но сейчас… мне нужно кое-что другое.       В полутьме глаза Агаты фанатично горели, и испуганно вдохнув, Амелия попыталась отступить назад, к холодной каменной стене, чувствуя сквозь ткань халата и пижамы ее неровную поверхность.       — Чего же ты хочешь? — спросила она, проклиная себя за дрожь в голосе.       Агата усмехнулась, продемонстрировав свои зубы.       — Я и сейчас хочу школу, но теперь не просто ее плоть и кровь. Я хочу ее душу. Я хочу ее учениц!       Ноги Амелии ослабели.       — Почему? Они дети!       — Я не должна объяснять тебе это, дорогая сестра. Ты же учитель. Ай-ай-ай, что бы сказала бабушка Кэкл? — Внезапно она понизила голос. — Если у нас есть дети, у нас есть будущее. Мы можем воспитать новое поколение, которое будет верно Темному Лорду. А уже они обучат такой верности своих детей. Мы можем проиграть сражение, но выиграем войну!       Фанатизм, звучащий в голосе Агаты, вызвал новое оцепенение и волну мурашек по спине Амелии. Она всегда знала, что сестра была злой, но это зло всегда было без корней. Не было умыслов, замахивающихся на будущее. Теперь же Амелия поняла, что Агата стала членом определенной группы и это делает ее по-настоящему опасной.       Закончив свою речь, Агата подняла руки, и ее спутники подошли ближе, наполовину вынырнув из тумана и тени. Их бледные маски поблескивали в свете луны. Это зрелище завораживало.       Амелия была слишком напугана, чтобы попытаться что-то сказать. Она попыталась перевести дух, но горло перехватило. На груди будто образовался стальной, постоянно сжимающийся обруч, а перед глазами поплыли круги.       «Мы в ловушке, — растерянно думала она, понимая, что вот вот потеряет сознание. — Совершенно беспомощны».       — Констанс, — с мольбой прошептала директриса, — пожалуйста!       — Думаю, наша работа здесь закончена, — сказал шелковистый мужской голос, и при его звуке Амелия едва не погрузилась в пучину благословенного беспамятства. — Молодец, Агата. Тебе воздастся сторицей. — Говоривший подошел ближе, и Амелия в ужасе наблюдала, как его кошмарное лицо приблизилось к лицу ее сестры. Оно было бледным и практически безносым. Яркими пятнами на этом лице горели лишь красные глаза.       Амелия открыла было рот, чтобы попробовать протестовать, но не смогла издать ни звука.       — Не рано ли ты празднуешь победу, Том Реддл? — заговорила Констанс, и ее голос усиливался с каждым словом. — Тебя уже однажды сразили. Что заставляет тебя думать, что этого не произойдет вновь?       — И как, скажи на милость, кучка лишенных магии ведьм и детей смогут сделать это?       Где-то на заднем плане фыркнула Агата, но Амелия проигнорировала ее. Ее сердце бешено колотилось о ребра и она едва могла слышать, что происходит в нескольких дюймах.       — Да, — согласилась Констанс, прилагая усилия, чтобы контролировать свой голос. — Сейчас мы действительно беззащитны. И бессильны. Но разве не правда, милорд, — с насмешкой спросила она, — что тебя уже побеждали слабые, беспомощные и беззащитные?       — Констанс, — протестующее пискнула Амелия, не понимая, что ее заместительница едва ли услышит это, а если и услышит, то наверняка проигнорирует.       — Должна ли я убить ее, мой господин? — услышала Амелия голос Агаты, полный ликования, и ее сердце сжалось. — Можно? Можно?       Длинная белая рука толкнула голову Агаты назад, в серый туман.       — Вызов? — спросил Волан-де-Морт, которого явно радовала такая перспектива. — Я люблю такие вызовы.       — Но в этот раз ты не один, — сказала Констанс тоном, который был хорошо известен каждому жителю школы Кэкл, означающий, что учительница зелий просто в ярости. — Мы не можем противостоять твоей силе, и ты уже убедился в этом. Но есть и другая сила, которая не зависит от магии, зелий или заклинаний. Ну-ка, девочки! — Констанс выкрикнула последние слова, и на несколько секунд показалось, что ее голос заставил отступить даже туман. А затем раздалось хоровое пение, дающее надежду.       

ХХХ

      Мы должны что-то сделать, — с отчаянием сказала Милдред, когда атмосфера между мисс Кэкл и ее сестрой накалилась. — Мы не можем просто стоять здесь и смотреть.       Мод выглядела раздраженной, как и всегда в таких случаях:       — Что ты хочешь, чтобы мы сделали, Милли? Мы застряли и ничего не можем сделать. Все эти люди, стоящие напротив… они обладают магией. Что нам делать? — Голос Мод дрожал, и когда она закончила, в тусклом свете луны Милдред разглядела, что ее глаза блестят от слез.       — Может и есть что-то, — задумчиво сказала Руби, стоящая рядом с Мод. Лица ее подруг немного просветлели. Руби была известна своими нестандартными решениями, также как и Милдред своими вспышками проницательности и ума. — И лучше всего, — продолжала Руби, — это вообще не прибегать к магии.       — Что ты имеешь в виду? — спросила Энид, в недоумении наморщив лоб. — Как?       — Милли, Джадо, вы когда-нибудь посещали в детстве воскресную школу? — Девочек удивил этот неожиданный вопрос, но они закивали в знак согласия. Руби улыбнулась. — Значит, вы помните это: Любовь это Бог, любовь это все…?       Милдред с новой надеждой посмотрела на подруг.       — Может, это то, что нужно, — взволнованно сказала она. — Эпидемия забрала нашу магию, но она не смогла забрать нашу веру друг в друга. Нашу любовь к друг другу.       — Да! — Джадо тоже загорелась. — Я тоже помню это. Мы пели эту песню в начальной школе. — Она начала цитировать:       — «Ярко лампадка горит, Дети притихли и вновь Бабушка добрая им говорит, Про Веру. Надежду. Любовь. В возрасте отроковиц, Приняли муки они, Кто не видел этих ангельских лиц — Веры. Надежды. Любви. Где только силы брались? Пытки, угрозы и кровь. Только от Господа не отрекись Вера. Надежда. Любовь. И на могиле детей Слышится матери зов, Встретиться с вами спешу я скорей Вера. Надежда. Любовь. Ветры одежды сорвут, Юркнув под теплый покров Но никогда, никогда не умрут, Вера. Надежда. Любовь». А потом конец. «Надо нам грешным взывать, Господи, благослови. Чтоб никогда, никогда не терять Веры. Надежды. Любви». Разве вы не видите? «Но никогда, никогда не умрут, Вера. Надежда. Любовь», — повторила она. — Это может сработать! — Затем ее лицо вытянулось. — Но как нам сообщить остальным об этом?       Улыбка Мод стала ангельской.       — Мы споем, конечно. — Она повысила голос и начала петь слова, подсказанные Джадо. Мелодия была очень простая, как и слова, которые крикнула им мисс Хардбрум в знак одобрения.       

ХХХ

      — Что девочки делают? — прошептала Фенелла на ухо своей соседке, когда пение стало громче, зажигая в сердцах надежду. Это был первый раз за несколько дней, когда она первая с кем-то заговорила. — Это… — Фенелла не договорила, осознав, к кому она обращается.       Гризельда приложила палец к губам, слушая слова мелодии.       — Они поют о любви, — шепнула она, — которая в последнее время покинула это место.       На лице Фенеллы отразилось понимание, и она взяла свою лучшую подругу за руку.       «Нам нужно объединиться», — подумала она, и когда мисс Хардбрум воскликнула «Давайте, девочки!», сложила два и два и, сжав руку Гризельды, чуть подтолкнула ее, говоря, что и ей следует сделать то же самое.       Гризельда одарила Фенеллу улыбкой, которую та не видела уже несколько недель, и тоже взяла за руку следующую свою соседку.       — Девочки школы Кэкл, — прошептала она. — Передай это дальше. Просто продолжайте говорить это снова и снова.       

ХХХ

      Впервые с того момента, как школу охватила эпидемия, Констанс Хардбрум твердо стояла на ногах, не испытывая необходимости на что-то опираться. Ее магия оставалась недоступной, но какое-то знакомое теплое чувство внутри говорило, что она все еще там, и словно просыпается, разбуженная пением девочек. Констанс была уверена, что с последними словами песни сможет даже высечь несколько магических искр, несмотря на тяжелое положение. Гордость наполнила ее. Гордость за школу, за коллег. За нежную настойчивость Амелии, за упорство Имоджен, за мудрые песни Давины… И огромная гордость за девочек, которые, казалось, только что до конца постигли самих себя. Они могли бы победить Волан-де-Морта с помощью магии, но Констанс неожиданно ясно вспомнила строки из письма Минервы: «Дамблдор говорит, что является той силой, которая гораздо сильнее темной магии. Бог знает, почему. Магия — это не то, что нужно в данном случае».       Теперь было ясно, что директор Хогвартса всегда понимал то, что только что поняла Констанс. Она выпрямилась во весь свой рост, и без страха взглянула на их противников.       — Нет! — яростно и пронзительно закричал Волан-де-Морт. Его голос эхом отражался от замковых стен и от леса, напугав многочисленных животных, которые обитали в этой местности. Даже девочки на мгновение замолчали, но почти сразу возобновили пение. А впереди всех стояла Констанс, прямая и высокая.       — Вы опоздали, — четко сказала она. — Ты думал, что мы так легко сдадимся, раз остались без магии? Но как бы не так! Ты проиграл, Темный лорд! — Тон Констанс в очередной раз был насмешливым, и бледное лицо Волан-де-Морта исказилось.       — Я никогда не проигрываю, — почти по-змеиному прошипел он. Быстрым движением темный маг выхватил из кармана палочку, выкрикнул «Авада Кедавра!», и смертоносная зеленая молния полетела в сторону Констанс.       — Нет, не надо! — услышала Констанс чей-то, пронзительный крик. Кому он принадлежал? Возможно, Амелии? А в следующее мгновение ее сбили с ног на твердую, замерзшую землю.       Констанс моргнула и ошеломленно посмотрела на свои руки, пытаясь понять, что такое происходит. Ладони светились золотом, и от них шли тонкие ниточки, связывающие ее с каждым учителем и каждой девочкой в этой школе. Эти нити связывали всю волшебную силу замка. И тогда Констанс поняла, что делать. Осторожно отстранившись от своей спасительницы, она поднялась на ноги. Констанс не могла найти минутку, чтобы поблагодарить ту, что спасла ее. Если и было время, когда нужно было думать о благе школы, то оно было сейчас. Она выпрямилась, чувствуя, как знакомое теплое чувство бурлит внутри, и испытала дикое возбуждение, сообразив, что ее магия вернулась в полном объеме. Искры плясали на кончиках пальцев, буквально умоляя, чтобы ими воспользовались.       — Хочешь еще раз попробовать? — спросила она, понимающе улыбаясь. Это была та самая улыбка, которая сводила с ума ее учениц, убеждая их, что заместительница директрисы знает о них и о их секретах гораздо больше, чем должна. Констанс намеренно пользовалась этой провокацией и использовала это сейчас.       — Я просто не могу отказать даме, — прошипел Волан-де-Морт. Он поднял палочку, и Констанс могла видеть, как некоторые фигуры в капюшонах почти полностью выступили из тумана. — Мы вполне можем продолжить.       По рядам Пожирателей смерти прокатились малопонятные проклятия. Констанс по-прежнему стояла неподвижно, наблюдая, как они идут к ней. На ее губах все еще продолжала играть улыбка.       

ХХХ

      — Получилось! — выдохнула Милдред, когда из воздуха материализовался золотой поток, связывающий учениц и учителей. Ей даже удалось разглядеть какую-то неопределенность на лице Волан-де-Морта и откровенный страх на лице Агаты.       Секунды тикали. Все они все еще находились в тупике. К мисс Хардбрум собирались применить несколько проклятий, но заместительница директрисы не делала ничего, чтобы защитить себя.       — Что происходит? — прошептала Энид, прижимаясь к Милдред. — Почему она ничего не предпринимает?       — Возможно, она просто ждет подходящего момента, — шепнула Мод, буквально задыхаясь от напряжения и беспокойства.       — Они собираются убить ее, — судорожно выдохнула Милдред. — Почему же она…       Увидев то, что произошло дальше, у Милдред пропал голос и перехватило дыхание. Их учительница зелий подняла руку, будто в одобрительном жесте. Заклинания ударили разом, и Констанс засветилась красным светом, борясь с подчиняющими проклятиями. После пары минут аура вокруг нее из красной стала белой. Этот свет разрастался, отгоняя прочь тьму… и девочки знали, что она больше не вернется.       

ХХХ

      — Констанс!       Констанс была смутно уверена, что знает этот голос, и была твердо уверена, что происходит что-то важное. А значит, нужно сделать над собой усилие и открыть глаза. Констанс казалось, что это требует слишком много энергии. Все, чего она хотела — плавать в этом белом ничто, где царил такой редкий мир и покой.       — Констанс, пожалуйста! — умолял голос. — Пожалуйста, очнитесь!       Слова были полны страха и отчаяния, и Констанс все же открыла глаза, глядя в лицо, которое нависло над ней, обильно орошая слезами.       — Амелия, — слабо сказала Констанс.       Директриса улыбнулась сквозь слезы.       — Слава Богу, с вами все в порядке.       — Что случилось?       На глаза Амелии снова навернулись слезы.       — В-вы спасли всех нас. Снова.       Констанс изучала лицо своей начальницы и подруги, которое было освещено лунным светом. Слезы, которые текли по ее щекам, делали директрису уязвимой и неожиданно старой.       — Мне придется просить о повышении зарплаты, — полусерьезно сказала она.       Амелия истерично хихикнула.       — Ах, Констанс!       Констанс уставилась поверх плеча Амелии и нахмурилась, вспоминая, что произошло. Директриса протянула руку, чтобы помочь ей встать, и Констанс с благодарностью приняла ее.       — Амелия, — благодарно выдохнула она. — Вы живы!       — Да. На мне даже нет ни одной царапины.       Констанс сжала руку директрисы.       — А девочки?       Лицо Амелии помрачнело.       — Мы потеряли троих, — глухо сказала она.       — О, Мерлин! — чувство вины захлестнуло Констанс. Значит, она была недостаточно быстрой… — Кто сбил меня с ног? — резко спросила она, пытаясь не думать о смерти трех своих учениц. — Я думала, что это были вы…       — Я не была достаточно быстрой, — всхлипнула Амелия, невольно вторя мыслям Констанс. — Это Давина спасла вас. Это была Давина.       Констанс сжала губы, борясь с желанием яростно закричать. Добрая, глупая Давина… Больше не будет ее песен, дрожащего шкафа, в котором она запиралась после очередного мелочного спора.       Заместительница директрисы впала в ступор, лишь наполовину осознавая, что Амелия тоже плачет, сидя рядом с ней на холодной мерзлой земле. Она не отреагировала, даже когда к ним подошла плачущая Имоджен в сопровождении шокированных Фенеллы и Гризельды, говоря, что нужно отвести девочек обратно в ворота замка. Констанс молчала и тогда, когда Имоджен попросила ее помочь внести в замок мертвое тело Давины. Она прошла в большой зал, и несмотря на протесты Амелии, села рядом с Давиной и телами трех своих учениц, отказываясь оставить их и пойти поесть и отдохнуть.       — Я не хочу ни есть, ни спать, — ответила Констанс директрисе, которая взволнованно убеждала ее пойти в постель. Она не ушла даже тогда, когда первые лучи слабого зимнего солнца проникли сквозь готические окна, осветив фигуры, лежащие в центре зала. Констанс смотрела, как бледно-золотистые блики освещают мертвые лица, пытаясь передать им какое-то подобие тепла, а внутри была пустота.       — Величайшей силой из всех является любовь, — пробормотала Констанс, размышляя обо всем, что произошло, и горько рассмеялась. Любовь действительно обеспечила им победу, но досталась она ужасной ценой.