Темнее всего перед рассветом

— Слушай, Кларк, — Мэди слегка дергает головой, поворачиваясь к блондинке лицом, заставляя оторваться от расчесывания густой черной шевелюры, — ты не говорила, что он такой красавчик. — Кто? — Беллами, — громче, чем надо, ведь мужчина сидит совсем рядом. Гриффин хватает девчонку за тонкие предплечья, поворачивая к себе спиной. — Ну, Кларк! — Я не считаю его таким уж красивым. — Ой, да ладно, рассказывай. Брюнетка вновь вырывается из рук Гриффин, теперь уже усаживаясь максимально удобно, смотря прямо в голубые глаза. — Поэтому у тебя больше всего рисунков Беллами Блейка. И так как на тех изображениях он шестилетней давности, может попросить его попозировать тебе? — Юная леди! — Юная леди! — Мэди так правдоподобно передразнивает Кларк, что у той начинает глаз дергаться, насколько эта девочка ее изучила и впитала в себя, — Я бы не отказалась от такого папочки. Брюнетка мечтательно возводит глаза к небу, разглядывая мириады звезд, находя множество созвездий, которые ей год за годом показывала Кларк. Кларк, ставшая самым близким человеком — единственной собеседницей, подругой, мамой. Мама. Мэди помнит свою мать из прошлой жизни, такой далекой и исчезающей в тумане воспоминаний, помнит отца, помнит всех, кто так рьяно прятал ее от частенько захаживающей охраны Полиса и Хеды. Она помнит тот страх, те горячие, соленые слезы и темноту под полом маленького домика. Но больше ее руки не дрожат, а жуткие сны не заставляют с криком вскакивать с постели. Костер мягко потрескивает в образовавшейся тишине. Мэди любит этот звук, он успокаивает, приносит умиротворение, позволяя размышлять, воображать, мечтать. Каждый вечер на протяжении многих лет они всегда придумывали разные истории — как же Кларк и Мэди встретят друзей из бункера и тех, кто в космосе. Малышка всегда хотела увидеть Беллами — только его — первой, и сказать, что его подруга жива. Так и получилось. Правда, потом пришлось эту самую подругу вновь спасать. — Он смотрит. — Кто? — Гриффин отрывается от созерцания яркого огня, пытаясь вникнуть в слова вновь заговорившей девочки. — Будущий отец. — Иисус Господь. Кларк давно привыкла к характеру дочери. Не умеющая держать язык за зубами, теперь, когда их становится больше, чем двое, Мэди закрывает рот, кажется, лишь секунд на пятнадцать, наверняка, чтобы вдохнуть побольше воздуха и вновь начать болтать, еще и так громко. Боже, какая же она громкая. Гриффин до боли во всем теле хочет обернуться. Зажмурившись, она отсчитывает до десяти, впиваясь ногтями в ладони. А девочка подначивает — хитро хихикает, играя бровями. Кларк обещает, что когда они вернутся в Эдем, она посадит эту непослушную особу под домашний арест лет на двадцать, не меньше. — Ты должна ему сказать. — Знаю, но нет. Я не скажу, и ты, — блондинка грозно и предостерегающе смотрит на Мэди, — так же будешь помалкивать. Ясно? — Угу. — Не слышу. — Ясно. Ой, он идет сюда. Привет, Беллами. Мне вас оставить? Да, пожалуй, я пойду. Да? Да. Хочу расспросить Октавию о долгой жизни под землей, это же так занимательно, правда? В общем, я испаряюсь. Меня уже нет. Мэди убегает в сторону младшей Блейк, а Кларк тихо стонет от ужаса и разочарования в самой себе, видимо, воспитывает она дочку как-то не так. — Смышленая. Всему ее обучила, да? — словно в противовес мыслям блондинки произносит Беллами, — Похожа на тебя. — Когда я была в ее возрасте, в минуту говорила меньше слов. — Покажешь рисунки? — Что? Кларк уверена, сегодня с ее слухом что-то не в порядке. — А потом я мог бы и попозировать. Гриффин замирает, задыхается, всеми силами пытается не свалиться с бревна в многочасовой обморок, и желательно с последствиями. Амнезия, к примеру. Чтобы смотреть и не понимать, почему так широко и загадочно ухмыляется, щурится, а потом вдруг раз и подмигивает. Игриво. Так, что Кларк просто не может не улыбнуться в ответ, пряча лицо в ладонях. У Гриффин два краснеющих пятна на щеках, горящая от взгляда темных глаз кожа и пульсирующая в мозгу мысль: А ведь он действительно красавчик.