Те двое — это мы

      Темнота, хоть глаз выколи, и сентябрьская жара бабьего лета, мешающая здраво мыслить, забираются под подкладку бордовой бархатной обивки, к которой Есения Стеклова тянет руки. Обивки гроба, в котором она намеривается лежать до тех пор, пока не разгадает загадку, оставленную очередным убийцей. Капитан чиркает зажигалкой, и замкнутое пространство озаряется лучиком света. Стеклова размышляет вслух, пока там, снаружи, опытные следаки оцепляют территорию старого, казалось бы, заброшенного кладбища, охраняемого чудаковатым сторожем, как из фильмов ужасов.       Жертва была похоронена заживо, это очевидно, судя по надрывам ткани, царапинам на крышке и деформации ногтей убитой. Вопрос лишь один: «Зачем так сложно?» Зачем хоронить их еще живыми? Чтобы они на грани смерти осознали, что никто им не поможет, даже если будут кричать, чтобы срывали голоса до хрипа, чтобы отчаялись, а затем обрели надежду на спасение и были убиты рядом с вырытой могилой и вскрытым, ранее заколоченным гробом. Слишком сложно.       - Стеклова уже на месте? Где? В гробу? — Есения не слышит, что там отвечают сверху, но смутно догадывается, что работать ей придется с приверженцем старых взглядов. Сколько их было на ее счету? Уже и не упомнить. Тех, кто вставлял палки в колеса, мешал расследованиям, пытаясь приписать раскрытие дел себе, а затем снова, без боязни, шел к ней на поклон, потому что знал, что без нее не справиться. Впрочем, она не обольщалась: бывало всякое. Многие просто не могли свыкнуться с тем, что она так ловко и легко заменила Меглина, опрокинула его систему с ног на голову и успела популяризировать, защитив кандидатскую.       Он завещал ей гореть на работе, вместо него, за него. Не беречь себя, отдавать все силы, не оглядываться, не оборачиваться, не быть жертвой. Ты не будешь жертвой, пока не одна, а теперь ты с ним постоянно, ежеминутно, ежечасно, он живет в твоей голове и не собирается убираться восвояси. Он не уйдет, пока сама не попросишь, пока не выгонишь, а выгнать его из собственных мыслей практически нереально. Даже не думая, мозг подсознательно, нарочно, каждую ночь подбрасывает ей картинки: то они едут в машине, то идут по следам убийцы, вернее, стоят на шаг впереди, иначе отстал, а промедление, как известно, равносильно чьей-то загубленной жизни. Об этом говорить не стоит.       - Мальчики, не хотите мне помочь? — Стеклова стучит по деревянной крышке и слышит, как ее открывают. Яркий свет бьет по глазам, но Есения Андреевна, не желая привыкать, скрывается за солнцезащитными очками.       - Я смотрю, берете пример с бывшего начальника, Есения Андреевна? — следователь подает ей руку, но девушка отмахивается. Она не привыкла ни к мужской заботе, ни к человеческому участию.       - Вы же знаете, Петр Алексеевич, у каждого свой метод, — Стеклова отряхивает брюки, ища по карманам портсигар, а, найдя, не забывает спросить о лишней сигаретке у стоящего рядом младшего лейтенанта-практиканта. — Не угостите? — Есеня давно научилась быть любезной, чтобы получать желаемое. Лейтенант, сконфуженно помявшись, вытаскивает из пачки и протягивает ей одну сигарету, а девушка, закатывая глаза за темными очками, пока никто не видит, тихо вздыхает, думая: «И кого нынче берут в органы? Мельчает народ». — Все ясно, поехала я, — Стеклова спешит к машине под изумленными взглядами собравшихся коллег. Уже заводя мотор, она слышит озадаченные, недовольные вопли Петра Алексеевича, про себя размышляя: «Понабрали дилетантов».       - Как все? А убийца-то кто, Есения Андреевна?       - Сторожа проверьте, мутный какой-то.       Ни один ее день не похож на предыдущий: то расследования, то командировки, то академия. С места преступления в душные аудитории, с корабля — на бал.       Вся всклокоченная, взмыленная, с пиджаком в руках она бежит по крутой лестнице, еще минуту назад припарковавшись в закрытом дворике и захлопнув дверцу мерседеса, которую Меглин никогда не запирал. Столпившиеся перед дверью в тесном коридорчике «зеленые» студенты ожидают лектора. Говорят, что тетка — лютый зверь. Посудите сами: на зачетах валит, списывать не дает, да еще и опаздывает, мерзавка. В общем, первая встреча обещает быть томной.       - Пятнадцать минут прошло, она не придет, — стонет какой-то прыщавый мальчик с видом отпетого ботаника.       - А что о ней еще говорят? — спрашивает кто-то в толпе.       - Да мочит всех направо-налево, что непонятного? Зато раскрываемость девяносто процентов.       - Выше, чем у Меглина?       - Стопудово, крутая баба.       - Привет, ребята. Ее ждете? — прислонившаяся к стенке староста-блондинка отклеивается от высокого паренька.       - Ее родимую. А ты новенькая что ли? Та, что из Питера перевелась?       - Типа того. Опаздывает? — подошедшая девушка кивает на дверь.       - Не то слово, уже минут двадцать ждем. Да я вообще думаю, с любовником она. Трахается и не краснеет, а мы ее жди, как истуканы. Ложиться спать надо вовремя.       - Сука, наверно, редкостная, — цедит новенькая, подмигивая парню.       - Тебя как зовут-то?       - Оля… — девушка с улыбкой протягивает руку для пожатия. — Берестова. А вас как?       - Маша Скворцова, а это Филипп — надежда курса, — непризнанная «надежда» окончательно отлипает от Маши, переключая внимание на новенькую.       - Ребята, а дверь-то открыта, давайте зайдем, — предлагает Берестова, толкает дверь и курс вваливается в аудиторию. — Филипп, карандаша не найдется, волосы собрать? — девушка поправляет майку, прищуривая глаза. Парень отчего-то довольно улыбается, что не скрывается от Скворцовой, которая тотчас бьет его в бок, и подает Оле карандаш.       - Сядешь с нами? — Берестова, собирая на ходу волосы в пучок и накинув пиджак на голые плечи, пробирается вперед, к кафедре. — Ты куда? — девушка достает очки в темной оправе, молча опускает их на нос.       - Конечно, сяду, Машуль, все сядем… когда-нибудь, — встав за кафедру, девушка оглядывает аудиторию и здоровается. — Четвертый курс, разрешите представиться, Есения Андреевна Стеклова, та самая, кто любит опаздывать, потому что на дорогах пробки, а преступники не знают, что у нас сегодня первая пара. Доброе утро! — Стеклова слышит с третьего ряда надрывное «блядь, она знает мое имя», смешки Филиппа — той самой надежды — любопытно почему? — и лекция медленно, но верно начинается.       Есения Андреевна не любит вспоминать прошлое, но оглядываясь по сторонам на пути в Амерево, вот уже полчаса прокручивает в голове события последних двух-трех лет. Допросы начальства, поимку непоймашки, своих наивных — пока еще — студентов, долгие бессонные ночи в архиве Меглина и его самого, желанного и неприступного. Она шлепает по сугробам, снег хрустит у нее под ногами, а холодное, но яркое зимнее солнце освещает ей путь.       Она бы хотела разучиться ждать его, но не выходит. Она знает, что он не вернется — сама приложила к этому руку — но какая-то странная, пугающая, болезненная надежда, что однажды, после долгой разлуки, он откроет своими ключами железные двери их маленького убежища, войдет, как обычно потрепанный, в мятом бежевом плаще без подкладки и дырявом от шальных пуль, снова заворчит, браня ее на чем свет стоит, не найдя банку черного кофе, еще теплится в ее мутном сознании. Стеклова бы все отдала, чтобы еще один раз прикоснуться к его щеке, посмотреть в карие омуты, попасть в плен собственных иллюзий, пусть он этого и не одобрит, будет подкалывать ее за сентиментальные, девчачьи глупости. Она просто хочет вернуть все назад, продлить ту короткую ночь, что была дана им лишь раз, чтобы подарить ему чуть больше тепла и чуть больше томительного упования. Себе и ему. Именно поэтому, несмотря ни на что, она взяла этот проклятый билет в один конец, села на электричку, никому не сказав, куда отправляется и зачем. Есеня, как глупый ребенок, верит в чудо, в то, что все еще сбудется, лишь только она загадает желание и задует свечи на именинном торте. Впрочем, вот уже пять лет Стеклова не празднует, а всего-навсего отмечает вешки и стремительно летит под откос.       - Так уж и под откос? — он появляется из ниоткуда. Вернее его тень. След. Призрак. Она не знает, как это объяснить и даже не пытается. Вадим Михайлович говорит, что со временем это пройдет, попросту нужно научиться переключаться. Не думать о нем, не гадать, где бы они были сейчас, будь он живым. И особенно не вспоминать о нем ночью, в выходные, перед сном. По будням Стеклова способна лишь доехать до дома и упасть без сил на кровать, но вот в субботу-воскресенье или праздники…       - Ты знаешь, что превратил мою жизнь в кошмар? — он улыбается, проваливаясь в сугроб. — Я не буду тебя поднимать.       - Признайся, ты соскучилась. Меня давно не было, — Родион выкарабкивается, поднимаясь на ноги, и догоняет Есеню, бросая в нее снежком.       - По твоему алкоголизму, еще как. Из-за тебя меня считают сумасшедшей, — мужчина пытается взять ее за руку, но Стеклова отворачивается, сводя на нет все его бесплотные попытки. — Не старайся, я все равно ничего не почувствую. Тебя не существует. Ты плод моего больного воображения.       - Отлично, тогда зачем ты идешь в эту деревню? Что хочешь найти?       - Я не знаю, — шепот срывается на крик. Если бы кто-нибудь шел рядом, она испугала бы его до потери пульса. — Должно быть что-то. Чтобы я сделала, будь я тобой? — Меглин молчит, поравнявшись с девушкой и заглядывая ей в глаза.       - Я просто спрячусь, Есеня. Я заслужил.       Меглин растворяется на подходе в деревню и оставляет Стеклову в гордом одиночестве. Она смотрит на часы: почти одиннадцать. Мужик не соврал, идти без малого час, но с сумкой и по снегу, оказывается дольше. Девушка читает табличку на первом попавшемся доме: улица Запрудная и ни души. Лишь где-то вдалеке заметен дым от каминной трубы и слышен скрежет заводящегося карбюратора. Есения Андреевна подается на звук и спешит к водителю.       - Привет, давно здесь живете? — парень с видом гопника, сидящий за рулем, недоуменно опускает стекло, хлопая глазами.       - Чего?       - Не знаете, в последние полгода никого нового в деревне не появилось? — Стеклова уже подумывает над тем, чтобы вежливо удалиться и задать этот вопрос кому-нибудь еще, но останавливается. Кого она тут найдет?       - А ты че из ментовки, подруга? — парень же хмурится, не спуская с Есени настороженных глаз.       - Боже упаси, — отмахивается Стеклова. — Папашу своего ищу, будь он неладен. Написал адрес, а я его где-то посеяла, вот хожу, ищу теперь дом, в который недавно въехали.       - Ну ты даешь, подруга! — парень все так же удивленно хлопает глазами, но вдруг глуповатое выражение его лица проясняется. — Есть тут мужик, один живет, ни с кем не общается, ездит, яйца продает.       - Какие яйца?       - Куриные, — от неожиданности сделанного открытия Есеня чуть не прыскает. — Кур держит. Типа фермер. Ну че, подходит под описание?       - А больше никого нового не было? — водитель мотает головой. Была — не была. — Сможете показать дорогу?       Парень рассказывает, как добраться до одинокого фермера: сначала нужно идти все время прямо, на следующей развилке свернуть направо, а потом налево до конца. Дом белокаменный, двухэтажный за деревянным невысоким забором располагается в самом конце улицы. Не ошибешься, не потеряешься.       - У него ружья нет? — спрашивает Есеня напоследок, но водитель, усмехнувшись, лишь отворачивается, мол, не боись, дева, если что с пацанами прикроем. Впрочем, Есения Андреевна и не такое видала. Попрощавшись с парнем, Стеклова ступает указанным путем и уже видит на отшибе тот самый описанный ей домик. Была — не была?