feel me

      Артур разрешил вернуться в ее прежние покои, приставив молоденькую конопатую служанку, которая при одном только присутствии Морганы готова была бежать куда подальше со страха. Даже новые платья у портных заказал. Как же, его безумная сестрица вернулась с того света. Им надо попробовать сначала.       Моргану такое положение вещей вполне устраивало. Да, бесправная. Да, нежеланная. Да, презираемая. Зато с бьющимся сердцем и бегущей по венам горячей алой кровью. Теперь это казалось ей невероятно важным. Просто дышать, иметь возможность ходить, говорить и, о чудо, снова колдовать!       Да вот только вернулась не она одна. Сэр Гвейн и остальные павшие смертью храбрых рыцари Камелота снова заняли свои посты при короле. Видимо, второй шанс — услуга коллективная. Это вызывало некоторые сложности. Моргана с абсолютным безразличием приседала в неглубоком реверансе перед Гвиневрой, ее бывшей служкой и лучшей подругой, с ничего не выражающими глазами смотрела на ее корону, которую когда-то носила сама и никак не реагировала на приказы королевы, ее поджатые в отвращении губы и недоверчивый взгляд. Но с рыцарями все было не так просто. Они не хотели забывать ее былую злобу и жажду власти; не прекращали вынимать мечи из ножен при одном ее появлении в обеденной зале; внимательно следили за каждым движением ведьмы, когда ей нужно было поговорить с братом. Они не простили, и они не забыли. Она не могла их в этом винить. Однако Моргана постоянно сталкивалась с ними в коридорах, вынужденная терпеть их сопровождение до самих покоев. Это ужасно раздражало. Иногда сия учесть ложилась на плечи сэра Гвейна. Он тоже не был особенно счастлив от этой части своей службы. Терпеть ее присутствие было практически невыносимо; один только вид ведьмы вызывал у него практически физическое чувство боли.       Они всегда шли в гробовой тишине, нарушаемой лишь громкой поступью их шагов, эхом отражающейся от стен замка. Однажды Моргана не выдержала. — Так и будешь молчать? – спросила она.       От звука ее голоса рыцарь дернулся, словно от оплеухи. — Мне не о чем с тобой разговаривать! — Почему же? Можно поговорить о погоде, о том, каким неплохим был сегодняшний обед или... — Ты убила меня. И не просто смертельно ранила в бою, а истязала змеями. Я умер не как воин, а как пленник и раб! И, после этого, ты хочешь поболтать о погоде и чертовом рагу? — он говорил это с ненавистью и отвращением, выплевывая каждое слово ей в лицо. — Да. Я тебя убила. Думаю, теперь бесполезно говорить о том, что мне жаль?       Его губы скривились в ироничной улыбке, и рыцарь с сарказмом ответил: — С извинениями ты опоздала лет на пять!       Моргана безразлично пожала плечами и улыбнулась одними уголками губ. В ее стальных серых глазах не было ни одной эмоции. Лишь пустота. И Гвейн никогда бы не догадался, что сейчас творилось у нее на душе. А сердце ведьмы, черное и жестокое, впервые за долгое время сжалось в комок от обуревавших его чувств: страха, злобы, сожаления и всепоглощающего отвращения к самой себе.       Он ведь ненавидит ее. Презирает. И никогда больше не удостоит доброго взгляда и ласковой, чуть шалой улыбки, которая так ему шла. Теперь она лишилась такой привилегии. И от осознания этого было нестерпимо больно, там, в груди. — Знаю. Дальше я дойду сама, — все также безразлично ответила она, а потом чуть слышно, почти шепотом, добавила. — Видимо, смерть была для меня недостаточным наказанием...       Бросив на рыцаря последний взгляд, Моргана медленно развернулась и направилась в сторону своих покоев.       А Гвейн все прекрасно расслышал и теперь смотрел вслед ведьме — убийце и своей мучительницы, даже не зная, что в этот самый момент по девичьим щекам самого страшного ночного кошмара Камелота текли горячие и горькие слезы.