Календарь отсчитал двадцать третье ноября.
Убирая с дальнего столика белые кружки с выпитым кофе, поднимаю голову на окно: маленькие снежинки медленно кружат с затянутого плотными белыми облаками, и воздух будто бы блестит от слетающего с деревьев тонкого слоя инея; британцы неизменно торопливо перебирают ногами по вымощенным тротуарам. Ноябрь… Может, для других это просто календарный месяц, последние тридцать дней осени, но не для меня. Не помню, какой точно это был день, только знаю, что ноябрь и в двадцатых числах. И этот кафетерий, в котором я теперь работаю. Кто бы мог подумать? Именно сейчас моя тряпка скользит по поверхности того самого столика с яркими диванчиками. Единственное исключение — не так много народу, как в тот вечер. Было невозможно протолкнуться, заняты все места, кроме одного единственного. Я абсолютно не хочу вспоминать о Зейне. На самом деле, после того, как я его выгнала и попросила больше не возвращаться, упорно пыталась закрыться от мыслей. Никаких слез, никаких истерик. Я нашла способ успокоить шторм внутри. Лишь на время, но написание песен действительно помогает. Алой восковой печатью с гербом сердца и клинка в рукописных текстах оставляю увядшую часть себя. Я завяла вся без остатка, как ромашка, которую сорвали с луга.
Закинув на плечо полотенце, подхожу к барной стойке, возле которой мило беседуют Джейд и Квентин. После первого «сумасшедшего», как выразилась сама Фёрволл, свидания, у них была еще парочка и, кажется, они счастливы. Разноцветный характер, и размеренность девушки, и остроумие скромного парня — вот, что можно назвать идеальным сочетанием.
Встав немного поодаль, опираюсь головой на руку, делая вид, будто бы пирамида из картонных стаканчиков жутко заинтересовала меня. Не хочу смущать их своими взглядами и присутствием, но все равно они замолкают через пару минут. Джейд уже несколько дней вертится возле меня с подозрением, будто бы что-то случилось, повторяя, мол, я «какая-то не такая». Может и так, Джейд, может и так…
— Пер, не хочешь сходить с нами в кино после смены? Она должна закончиться уже через полчаса.
Хмурюсь, всем видом показывая, будто бы раздумываю над предложением, хотя ответ и так мне известен. Идти я никуда не собираюсь. Исключительно домой.
— Молчание — знак согласия, — констатирует брюнетка. — Только попробуй не пойти. Я все еще думаю, что с тобой что-то случилось, ясно? Ты похожа на приведение, разносящее посетителям маффины и кофе! Слова забыла? Где наша Пер? Значит так, ты идешь с нами добровольно, или мы с Кью свяжем тебя и забросим в багажник. Я не шучу. Свяжем и в багажник.
Все это девушка говорила с серьезным видом, самым что ни на есть угрожающим голосом. Я даже чуть улыбнулась. Джейд в своем репертуаре. Кивнув в ответ и поочередно посмотрев на обоих друзей, иду в сторону кухни.
В кинотеатре я не была уже очень давно. Сладковатый запах поп-корна, шумные толпы народа, фильм на огромном экране… Мелочи повседневной жизни, пробуждающие раньше радость и предвкушение, а сейчас лишь мертвое безразличие. Просто так надо. Я пытаюсь быть обычной Перри, нельзя сдаваться. Это не будет длиться вечно. Ничто не вечно.
Мы выходим из зала, и я действительно смеюсь. Впервые за все это время смех фонтаном хлещет из моих уст. Это была комедия. Я не интересовалась названием и прочими деталями, но она оказалась действительно смешной. Схватившиеся рядом за животы Джейд и Кью цитируют героев сквозь пронзительный хохот, подхватывая меня под руку.
— Вот видишь, а ты идти не хотела. Смеяться иногда очень полезно, знаешь ли. Тебе уж точно не повредит.
— Да.
— Не поверишь, но я рада видеть твою улыбку, Пер. Теперь ты похожа на человека, а не на призрака.
Взгляд мельком скользит по другим любителям кино, как это обычно бывает, на автомате, пока не останавливается так резко, что мозг не успевает обработать полученную информацию вовремя. Глаза замирают на высоком женском силуэте, знакомом мне на протяжении всей жизни. Дженнифер Филдс. Девушка выходила из третьего зала с ведром воздушной кукурузы, так же рефлекторно оглядывая толпу, пока не наткнулась на меня.
Кровь прилила к щекам, делая их почти что красными, чувство стыда и вины нахлынуло столь же внезапно, и я ненавижу его. Будто бы щелкнул давно заржавевший механизм, намереваясь вновь начать работать. Конечно же, желание обнять подругу, поболтать обо всем на свете изо всех сил пыталось подтолкнуть подойти. Я не против, вот только почему-то мне кажется, что она скорее проигнорирует, чем ответит тем же. Понимаю… Наверно, на ее месте я была бы не менее зла. Я осталась недвижимо сидеть на месте, сделав вид, что совершенно не заметила ее, и той секунды «пристальных взглядов» вовсе не было.
— Ладно, девчонки, поехали куда-нибудь. В пиццерию, например? — предлагает блондин, Фёрволл с ним охотно соглашается, дергая меня за собой. Еле заметно опустив голову (сделала вид, будто бы нашла нечто увлекательное в серых плитках пола), плетусь вслед за ними.
Через несколько секунд рядом послышался стук каблуков. Мы втроем разом поворачиваем головы в сторону, уставившись на Дженнифер.
— Привет, Дженнифер, — начала старшая официантка «Спенсерс».
— Как дела?
Следом поздоровался и Коул. На их приветствия Филдс ответила тем же, но уже неуверенно. Ее щеки были красными, как и у меня, и эта, казалось бы, незначительная делать, делала сложившуюся обстановку еще более напряженной.
— Эм… Подождете меня? Я приду через пять минут, — не знаю почему, но именно это я сказала перед тем, как уйти с брюнеткой в сторону большого панорамного окна.
Ей явно неловко, судя по нервно перемещающимся зрачкам и поджатым губам. Она долго не решалась поднять на меня голову, и когда все же решилась, то произнесла одно единственное слово, пустившее колючий импульс по телу:
— Прости.
Я недоумевающе посмотрела на нее, ведь, по сути, кто из нас и должен извиняться, так это я.
— Но за что?
— Я повела себя как самая настоящая идиотка. Когда я нашла эту шапку, не знаю, что на меня нашло, но хотелось крушить все на пути, обвинять всех и каждого во всех смертных грехах. Будто бы кто-то нажал «красную кнопку», спустил меня с цепи. Конечно я знала… Я знала, что тебе нравится Зейн, а ты нравишься ему. Это была очевидная вещь, пусть даже вы оба пытались опровергнуть её. Просто… — девушка измученно выдохнула и сглотнула. — Просто тот факт, что ты тогда обманула меня на счет свидания с «Кью», молчала про тайные походы Малика к тебе взбесили ещё больше. Честно говоря, мне хотелось убить тебя. Между нами с Зейном все кончено, мы поставили точку. Я не могу запрещать тебе быть с ним, если ты так этого хочешь. Вы оба свободны, нет никаких преград, чтобы… Думаю, из вас вышла бы прекрасная пара. Ты и он — вы и правда два кусочка паззла. Прости еще раз…
Буквально протараторив всю свою речь, смущенная брюнетка немедля развернулась и собиралась было уходить, пока я не окликнула её: «Постой». Не решаясь больше поворачиваться ко мне багровым лицом, Филдс замерла. Понятия не имею, правильно или нет, но через мгновение я заключила ее в крепкие объятия, так же прося прощения за всю секретность. Она ответила на объятия, шумно дыша, будто бы вот-вот заплачет. Я скучала.
— Не хочешь поехать с нами в пиццерию?
Как и обещала, иду к машине Квентина вместе с Дженни. До сих пор не могу точно запомнить какая именно его, поэтому на поиски уходит около пяти минут, пока не вспоминаю, что он припарковался прямо рядом с фонарем. Подруга останавливает меня в нескольких шагах от Мерседеса, ухватив за предплечье. Непонимающе отворачиваюсь на нее, и вижу широкую улыбку и устремленный вперед взгляд; она подносит указательный палец к губам, прося тем самым не шуметь. Следую невидимой дорожке в том же направлении: в салоне автомобиля влюбленная парочка целуется, наплевав на весь мир, в том числе и на то, что свет фонаря падает прямиком на них. Джейд проводит рукой по волосам Кью, пока тот вырисовывает большим пальцем круги на ее скулах. Если бы у них не кончался кислород, и они не отличались друг от друга, кто знает, сколько бы времени мы еще так простояли. Заметив нас, голубки тут же отпрянули, отвернувшись в разные стороны, будто бы ничего и не было.
Глупо ухмыляясь, я и Джен сели на заднее сиденье.
— Что-то вы быстро, — съязвила я.
— Заткнись.
Поздно ночью я, наконец, появляюсь дома. Хатчи, как и всегда, вскакивает со своего места и бежит встречать хозяйку, радостно виляя своим лисиным хвостиком. Вечер удался на славу. Мы вели себя как сумасшедшие! Я тоже ощущала это, пока была в компании, но стоило отделиться от нее, как все снова начало становиться на свои места. Я до сих пор мертва внутри. Безусловно, мир с подругой в какой-то степени облегчил мое состояние, «камень с души упал», и все же тяжелящий вакуум никуда не делся, и этот факт только больше угнетает. Наивно было подумать, что восстановленные отношения с Дженнифер смогут что-нибудь изменить.
Ее слова на протяжении нескольких часов штурмируют абсолютно все мои мысли, вышедшие из-под контроля: она намекнула на то, что я могу встречаться с ним, да? И что совершенно не злится и не против? Серьёзно? В порыве эмоций, под давлением вины человек может сморозить все, что угодно. Слова, сказанные ею, могут быть в самом деле ложью. Но что, если я ошибаюсь? Вдруг она говорила искренне? Никогда не знаешь, какую сторону монеты выберет человек: ложь или правду. В случае лжи я могу быть уничтожена самым жесточайшим из существующих способом, а в случае правды — найти заветное сокровище. Если решусь поверить в неё. Ни в чем нельзя быть уверенным, даже если знаешь человека очень давно.
Стоит ли мне рисковать? Ну конечно стоит, сказал бы какой-нибудь именитый диснеевский персонаж, который все равно сможет выбраться из воды сухим. Не знаю, будет ли он прав… А что, если я опоздаю? Я достаточно потопталась на его сердце. Возможно, Зейн даже не захочет слушать меня или читать сообщение. Скорее всего. Черт, от каламбура размышлений голова буквально трещит по швам! Нет, нужно посмотреть на все это с другой стороны: теперь снова есть Дженни и я — подруги сродни сестрам, как и до «переломного момента» в виде Малика. Я не хотела делать выбор между ними, в результате потеряла обоих. Судьба предоставила мне возможность не выбирать, вернув подругу. Значит, я не должна ей противиться, пытаясь опять вернуться к тем же истокам.
Устало заваливаюсь на кровать, потянувшись к кнопке выключателя на прикроватной лампе, как вдруг замечаю рядом две шоколадки в синей обертке с надписью «Баунти», а на них небольшую записку: «Была удивлена, не застав тебя дома вечером. Рада, что ты снова начала выбираться с друзьями, а не сидеть дома, как старый затворник.
P. S. Шоколадки было три, пока папа не стащил одну.»
Мама, мама, не могла защитить от сладкоежки мою шоколадку?
***
Утро начинается с того, что хочется швырнуть будильник в стену. Глаза ужасно слипаются, тело будто бы состоит из ваты — я абсолютно не выспалась. Все благодаря вчерашним походам по пиццериям допоздна. Проскользнула даже идея не пойти в университет, соврав на счет болезни, но, забегая в этом случае вперед, я уже чувствую, как совесть злорадно шепчет мне: «Не хорошо врать. Преподаватели узнают, у них везде есть глаза и уши. И тогда ты по полной налажаешь. Тебе должно быть стыдно, Эдвардс!» Так что через пять минут во рту ощущается мятный привкус зубной пасты.
Еще пятнадцать минут ушло на выбор одежды и десять на быстрый легкий макияж (в основном чтобы закрасить круги под глазами). Через час уже стою на пороге, вспоминая, все ли взяла с собой. Тетради, папка с конспектами, ручки, ланч… Блокнот. Быстро бегу в комнату, запнувшись о край ворсистого коврика, нахожу под грудой хлама из бумаг на столе голубой блокнот и сую его в рюкзак. Если не потороплюсь, то, наверняка, опоздаю на автобус.
На широких лондонских улицах тонкий слой снега превратился в грязь и лужи. О зиме говорит лишь ледяной ветер и переливающиеся вывески, гирлянды и кое-где уже украшенные ёлки. Стайки упитанных голубей пьют из луж до тех пор, пока маленький карапуз не решает разогнать их, визжа и размахивая ручонками. Еще дальше, одетая в длинную шубу, женщина с важным видом выгуливает свою карманную чихуа-хуа, а в паре метров от нее парень в черном фартуке снимает задвижки с окон в своей пекарне. Картинки мимолетно сменяют друг друга, как кадры в мультипликации. Порой не успеваешь понять, что увидел, а иногда, когда автобус останавливается, внимательно разглядываешь каждую деталь, ощущая себя частью общей картины. Пока жизнь протекает вдоль автобусных окон, я слышу в голове возникающие из неоткуда строки, повторяющиеся снова и снова, как назойливые мухи.
Достав из сумки блокнот и ручку, быстро чиркаю косым почерком слова: «Все, чего хочу, это чувствовать снова». Несколько раз обвожу каждую букву, осознавая написанное, думая над тем, что пусть и замечая все эти мелкие детали вокруг, теперь уже не получаю той порции эмоций и ощущений, что раньше. Будто бы я персонаж вселенной «Гарри Поттера», на которого напали дементоры в изорванных черных мантиях и высосали всю радость, все внутренности души.
Я хочу снова влюбиться в жизнь…
***
Взяв в руки пушистого рыжего питомца, решаю сходить к родителям, может, посмотреть фильм всем вместе. Мы так давно не делали этого — теплый семейный вечер на диване под огромным пледом и с тарелками ванильного мороженого в руках (возможно, я ошибаюсь, но с моим участием не было очень давно). Появилось непреодолимое желание окунуться в эту атмосферу, попасть в согревающее облако уюта и тепла. Почему-то такие семейные посиделки являются для меня аналогом машины времени — каждый раз в такие вечера окунаешься в детство, появляется умиротворяющее спокойствие, будто бы тебя укутали в самое мягкое одеяло, сотканное из родительской любви.
— Я не буду есть суп!
— Нет, будешь! Иначе я заберу ноутбук! Быстро ешь суп, Эдвард!
Услышав привычный разговор отца и сына, лишь закатываю глаза. Как только Эду стукнуло восемь, он стал жутким привередой, есть которого можно заставить только силой. И вот, уже почти что пятый год подряд изо дня в день, от завтрака до обеда они устраивают словесную перепалку до тех пор, пока папа не пригрозит ему чем-нибудь. Тогда маленький Нехочуха начинает через силу с лицом, полным отвращения и презрения, есть несчастный суп. Как и сейчас.
— Настоящий мужик ест все подряд. А ты хочешь быть худым и беспомощным? Как девчонка? — убирая свою тарелку в раковину, спрашивает отец Эдди.
— Нет…
— Тогда ешь. Все до последней ложки. О Перри. Перри тебя проконтролирует и доложит мне.
— Хорошо.
Согласившись, отодвигаю стул и сажусь на папино место, насмешливо наблюдая за самым несчастным ребенком во всей вселенной. Стоило надзирателю уйти на диван, как мальчишка тут же вскакивает и идет к раковине.
— О нет. Доешь. Сядь и доешь.
— Нет.
— Я расскажу папе.
— Не расскажешь.
— Па-ап… — поворачиваюсь к двери и начинаю повышать голос, специально растягивая каждую букву. С еще большим презрением Эдди разворачивается ко мне, сжимая в руках фарфоровую тарелку и скрипя зубами. Он вынужденно садиться обратно и продолжает есть дальше.
— Мелкая… — бурчит себе под нос самый несчастный ребенок во всей вселенной.
— Мелкий…
И, как заклятые враги, мы больше не смотрим друг на друга.
— Привет, дочь.
В дверях появляется мама, с появлением которой исчезает желание поколотить Эда.
— Посмотрим фильм?
Женщина расплывается в безупречной улыбке, светящей для меня как маяк затерявшемуся кораблю во тьме.
— Да, посмотрим. Вы пока выбирайте какой, а я позвоню бабушке, ладно?
Мы выбрали фильм «Хранитель времени*». Просто потрясающий фильм о том, что у каждого из нас есть свое предназначение, своя роль в этом мире. Одна из мыслей этого фильма такова: ты не должен прятаться от прошлого, тем самым делая себе хуже.
На моменте, когда главный герой фильма — Хьюго, не смог починить робота, оставленного покойным отцом, я немного заплакала, как и сидящая рядом мама, а наши мужчины даже не обращали внимания. Они привыкли к нашей сентиментальности. Сначала на моих щеках было всего пару слезинок, количество которых начало расти в геометрической прогрессии.
«Я думал, что если починю его, то перестану чувствовать себя одиноким», — сказал маленький мальчик на экране плазменного телевизора.
Грустный момент фильма давно уже прошел, но я продолжаю и продолжаю плакать, слезы переходят в настоящую истерику, и вот тогда уже все трое смотрят на меня вопрошающим взглядом. Не могу сказать, не могу объяснить, не могу контролировать. Просто сижу в самом углу дивана, сложив руки на груди, и открыто скулю, вздрагивая от резкого и сильного сокращения мышц живота. Меня будто бы лихорадит. Комната стала в сотни раз больше, а я в миллион раз меньше. Неужели можно так сильно разреветься из-за какого-то момента в фильме? Может быть, но в моем случае дело не в фильме. Он здесь вообще не причём. Это очередной «приступ», взрыв захороненных под тоннами безразличия чувств. Такое ощущение, будто бы я стою голой перед сотнями тысяч человек, потому что всегда, когда случалось подобное, я была одна. На самом деле со мной такое не в первые. Бывает по-разному, этот — первый за последние две с половиной недели. Не помню точно, когда они начались. Кажется, с того дня, когда мы с… Нужно пойти умыться. Молча поднявшись с дивана, быстрым шагом удаляюсь в ванную.
«Кошмар, кошмар, кошмар, кошмар!» — причитает внутренний голос, в то время как ледяная вода соприкасается с кожей лица. Катастрофа… Я не должна была допустить такого, тем более при семье. Не для этого я скрываю от них все те ужасы, происходящие в моей жизни. Нужно придумать оправд…
— Ты в порядке?
— Да, я в порядке. Просто фильм так подействовал. Тебе ли не знать.
Мама тяжело выдохнула и присела на край ванны, от чего внутри вдруг все замерло. Плохой знак, она хочет начать серьезный разговор. Когда мама приходит к тебе, садится, сначала смотрит в пол, а потом прямиком в твои глаза, то жди серьезного разговора, во время которого хочешь не хочешь, а соврать не выйдет.
Я застыла в ожидании, забыв про пульсацию в висках и даже про важное дело, помеченное синим крестом на большом пальце. Мир тоже замер, остановилось время, какие-либо звуки исчезли, за исключением громкого буханья в груди и животе. Бух-бух-бух.
Родительница прекращает рассматривать цветной коврик, установив со мной вынужденный зрительный контакт. Меня будто бы сейчас расстреляют, или подвергнут жесточайшим пыткам. Бух-бух-бух.
— Почему в тебе столько боли?
Выстрел. Прямое попадание в голову.
— Нет, что ты. Я в порядке, правда. Все прекрасно, как и всегда, мам. Тебе не стоит переживать. Во мне нет…
— Я ведь не слепая. Что у тебя происходит? Расскажи мне, пожалуйста. Может, я смогу чем-нибудь помочь. Мне больно видеть тебя такой, ненастоящей. Моя доченька всегда светилась, когда улыбалась, а ты, хоть и пытаешься, но тускнеешь еще больше.
Что-то послужило толчком. Возможно то, что держать в себе все мысли и эмоции вечность невозможно. Я рассказала ей не все, упустила моменты, не имеющие такого большого значения на данный момент. Только основное. Слова сами по себе лились из уст. Стало легче, пусть и было тяжело говорить на эту тему и горло сдавливала невидимая удавка. На глазах мамы поблескивали слезы. Я поняла, что не должна была скрывать. Я просто хотела уберечь ее от лишних переживаний, ведь родители всегда хотят, чтобы их дети были счастливы.
Мама обхватила мою голову длинными нежными пальцами, продолжая внимательно всматриваться в глаза, лишая всякой возможности спрятаться куда-нибудь подальше от него. Благодаря этому ком в горле в миллион раз потяжелел и стало жарче. Я перестала чувствовать свое тело, только лишь как наливаются кровью микроскопические сосуды в глазах.
— Если тебе дан шанс, не упусти его, милая. Ты заслуживаешь счастья. Если ты чувствуешь нечто сильное к Зейну, то должна быть с ним рядом. Кто знает, может, в дальнейшем вы разойдетесь, но важно то, что происходит сейчас. От этого тоже во много зависит будущее. Доченька, я хочу, чтобы ты была полна счастья, а не боли.
Ты права. Я буду, мам. Я действительно постараюсь.
*Хранитель времени — приключенческий фильм режиссёра Мартина Скорсезе по мотивам книги Брайана Селзника «Изобретение Хьюго Кабре»
