Я снова провела ночь в домике у Динь-Динь, и уже начинала задумываться о своем собственном жилище. Утром, вернувшись в лагерь, я заметила, как маленькие мальчишки учились стрелять из лука новыми стрелами, которые изготовил Питер. Я была уверена, что это его стрелы, ведь только у него они получались идеально ровными и, по-особенному, острыми. Сам вожак Пропащих задумчиво наблюдал за всеми своими подопечными, сидя на бревне у костра. Свет пламени освещал его лицо, окрасив в оттенок оранжевого. Он не обратил внимания на мое присутствие, что меня удивило, ведь обычно он не упускает возможности съязвить мне. Я осторожно подошла и уселась рядом с ним.
– Я не спасал тебя, если ты хочешь поговорить об этом, – усмехнулся он и облизал губы, — Крюк всегда был слабаком, способным лишь сыграть дешевую драматичную сцену. Он не убил бы тебя. Не смог бы.
«Как и ты не смог» – невольно подумала я и заметила, как он уже перевел свой взор со своих приспешников на танцующее в порывах слабого ветра пламя.
«Ты называешь Киллиана слабаком, потому что он не убил меня, хотя сам, вечно угрожая мне, не можешь по-настоящему решиться на этот поступок...»
Наш разговор не пришел к логическому заключению. Питер помогал младшей группе Пропащих мальчишек освоить стрельбу из лука, обучая их держать оружие правильно и стрелять без промаха, иногда это даже казалось невыполнимой задачей, отчего Пэн раздраженно вздыхал, не отказывая себе в удовольствии отвесить кому-нибудь приличный подзатыльник.
Покинув лагерь, я пришла к Русалочьей лагуне: месту, которое хранит в себе секреты всех несчастных, кого однажды настигла печальная участь; туда, где всегда царит мертвая тишина. Мне больше не хотелось ничего делать, я противилась тому, чтобы о чем-то думать. Мечтала лишь о спокойствии и уединении, лишенных постоянных размышлений, сопровождаемых не прекращаемыми головными болями.
Не обращая внимания на запах сырости, перемешанный с металлическим запахом крови от водоема, я расположилась на большом камне, обняв колени и склонив голову к воде. Место хоть и было жутким, но оно как-то по-особенному успокаивало. На гладкой поверхности озера иногда появлялись едва заметные волны и где-то вдалеке слышались всплески, но самих русалок не было видно, отчего в голове зарождалась немного грустная наивная мысль, что русалок здесь уже нет.
«К сожалению или к счастью?»
Погода, на мою удачу, выдалась теплой, даже душной, а это укромное место отлично спасало от горячего воздуха и возможности перегреться на солнце. Я не сомкнула глаз ночью, вспоминая встречу с пиратами, и чем дольше я находилась в загадочном месте обитания коварных русалок, тем тяжелее становились мои веки. Поддавшись отсутствию сна и утренней духоте, меня тянуло в сон с каждой минутой все сильнее, и чем больше я сопротивлялась своему путешествию в царство Морфея, тем сложнее становилось держать глаза открытыми.
Поймав себя на мысли, что одному человеку в Русалочьей лагуне находиться опасно, я отползла подальше от водоема к одиноким камням и облокотилась на один из них. От режущей тишины в ушах зазвенело.
– А ты не боишься, что они нападут на тебя, пока ты будешь спать? – звонко выпалил Питер, заставив меня вздрогнуть от неожиданности. И, все же, в этот момент я была благодарна ему за то, что он отогнал от меня сон, – Они ведь этого и дожидаются, глупая.
– А ты беспокоишься за меня? – не сумев сдержать язвительный смешок, выдохнула я, когда обернулась к нему, – Как ты узнал где я? Следишь за мной?
Юноша рассмеялся мне в лицо, в очередной раз желая показать свое отвращение ко мне.
– А не велика ли честь для тебя,
девчонка? Не за чем следить, – он облизал губы и, улыбнувшись, слегка наклонился ко мне, чтобы наши лица были на одном уровне, – Твои мысли... Они такие громкие. И все обо мне.
Чувствуя, как мое лицо обжигает румянцем, я нахмурилась и искала в себе силы, чтобы что-то ответить, но он снова опережал меня в этом.
– Видишь, как легко заставить девчонку полюбить. А я ведь даже не старался, – продолжал издеваться Питер.
– Какая любовь? Ты из ума выжил? Я испытываю к тебе лишь ненависть, мерзкое ты создание, – прошипела я сквозь стиснутые зубы, – И не надейся, ты мне противен.
– Ты можешь не пытаться солгать мне. Потому что одно я знаю точно – я не безразличен тебе, – его глаза искрились недобрыми зелеными искорками, а я смотрела в них, словно загипнотизированная, и была уверена, что он с упоением проникает в мои мысли, притупляя и завораживая рассудок. Я молчала, не имея ни малейшего желания ему отвечать. Он продолжит издеваться надо мной лишь потому, что это его забавляет, и с моей стороны будет разумнее не отвечать ему и не реагировать на его выходки.
Питер все еще на корточках рядом сидел рядом со мной, но уже устремив свой взор вглубь воды, словно выискивая что-то на дне. Водная гладь казалась мне черной, как смоль, несмотря на падающие на нее солнечные лучи. После чередующихся всплесков через минуту из водной пучины вынырнула русалка. Она вылезла из воды совсем немного, лишь наполовину, облокотившись локтями на каменную поверхность.
– Здравствуй, Питер, – нежным голосом произнесла русалка. Она была похожа на фарфоровую куклу, ее мокрая кожа жемчужного слегла поблескивала от просочившихся через пышные кроны деревьев солнечных лучей, волосы были подобны влажному серебряному руну, и каждый отдельный волос был как тонкая нить из чистого серебра. Я засмотрелась на длинный хвост, переливающийся в перламутрово-серебряных оттенках, который она периодически поднимала, разрезая гладкую поверхность черной воды. Глаза девушки были почти прозрачными, светло-голубыми и поблескивали холодными искрами. Она завороженно смотрела на Питера, хлопая белыми, словно в снегу, длинными ресницами.
– Давно не виделись, Селин, – непривычно ласково произнес Пэн, самодовольно вздернув нос, когда поймал на себе мой взгляд.
«Мерзавец, думает, что сможет заставить меня ревновать? Тогда он действительно глуп и наивен...» – рассерженно подумала я, закатив глаза.
– Не могу сказать точно, но, думаю, не меньше ста пятидесяти лет. Сам знаешь, сложно определить временные промежутки в месте, где время остановилось.
Мифическая красавица буквально пела, мелодично растягивая каждое слово ангельским голосом. Внезапно, выпрямив руки, она поднялась из воды и приблизилась к лицу Пэна совсем близко. Она внимательно всматриваясь в его глаза, словно пыталась найти в них какие-то ответы, периодически переводя взгляд на его губы: «Я скучала без тебя... Почему ты не навещал меня так долго?»
Но не дождавшись ответа, Селин услышала мой раздраженный вздох и медленно повернулась в мою сторону.
– Питер, как это трогательно. После долгой разлуки ты пришел с дарами. Я как раз еще не обедала, – в живостью воскликнула она, не скрывая улыбки.
Мальчишка вновь посмотрел на меня и, задержав взгляд, ответил русалке: «Зря радуешься. У меня на нее свои планы».
Какие еще «свои планы?» – подумалось мне, и я, не скрывая своего недоумения, буравила взглядом Короля Неверлэнда..
– Хм... У тебя плохой вкус, – нахмурилась русалка и, обиженно нырнув в воду, исчезла в черном водоеме.
– Ты бы стала ее обедом, если бы продолжала сидеть здесь в одиночестве, пташка. Если тебе надоело жить, ты могла попросить об услуге меня, а не делать все самостоятельно. Ты же, все-таки,
леди.
Я самодовольно улыбнулась и, гордо задрав нос, злорадно произнесла, – А тебе так и нравится воображать себя принцем и спасать меня. И кто кому не безразличен?
Я повернулась к нему спиной и пошла прочь, замечая напоследок, как Питер Пэн расплывается в довольной ухмылке.
***
После плотного ужина мальчишки танцевали у костра и напевали песни, которых я не знала. Я не видела детей такими счастливыми. На минуту можно было подумать, что в Нетландии все наладилось, но лишь немногие знали, что происходит здесь на самом деле. Остров менялся, питаясь самыми страшными детскими кошмарами, а также темными и потаенными мыслями Питера, отражая его настроение.
С каждым днем мне было тяжелее осознавать сколько дней я уже провела на острове. Воспоминания о доме и тете Саре с трудом воспроизводились в моей голове, потихоньку стираясь из моей памяти. Конечно, я не была счастлива и здесь тоже, но радовало то, что нет напоминаний о тех страданиях, с которыми я жила четыре года. Мне начинала нравиться такая жизнь хотя бы тем, что я не испытываю здесь душевную боль.
Расположившись на бревне и читая книгу, которую я одолжила у феи Динь-Динь, я изредка отводила взгляд и обращала внимание на мальчишек, которые были насквозь пропитаны духом Нетландии. У всех были приобретены единые черты характера: беззаботность, вспыльчивость и непредсказуемость – это точно характеризовало Пропащих и объединяло их. Пэн не трогал меня после того, как мы вернулись из Русалочьей лагуны. Я могла бы начать думать, что он забыл обо мне, но это было не так, поскольку я часто ловила его взгляд на себе.
***
Глубокой ночью было особенно холодно. Вокруг царила тьма, а на небесном черном полотне зажглись миллиарды белых огоньков. Так тихо в лесу, что одинокие далекие звуки, издаваемые зверями, слышатся совсем близко. Я спала, оперевшись спиной на толстое дерево. Его рыхлая твердая кора неприятно царапала спину даже через одеяние. Мне снились мои родители. Я видела размытые образы, но чувствовала, что это были они: мои мама и папа.
– Лучше бы ты устроилась в своей клетке, чем здесь. Лес в ночное время – небезопасное место.
Словно сонный котенок, я потянулась и нехотя открыла глаза, прогоняя размытую пелену: «Не поверишь, я ее не нашла», – Питер стоял надо мной, опираясь плечом на то же дерево, под которым я спала.
Недолго думая над ответом, он поджал губы и протянул мне руку, – Пойдем.
Ничего не понимая, я взволнованно вложила свою бледную худую ладонь в его, которая была значительно больше и теплее. Пэн помог мне подняться. Его прикосновения были осторожными, нежными и по-особенному приятными. Даже поднявшись на ноги, разница в росте была ощутима. Я застенчиво опустила глаза, а он легонько коснулся моей тонкой шеи, убирая локоны пшеничных волос с моих плеч. Лишь в момент, когда я почувствовала мягкое прикосновение к своей коже, по моему телу пробежался заряд теплоты. Согнув указательный палец, он коснулся моего подбородка, тем самым поднимая мою голову и заставляя смотреть на него.
Питер всегда вел себя непредсказуемо. Никогда невозможно было предугадать что он выдаст в следующую секунду. Сначала показывал, как ненавидит меня всей своей черной душой, а в следующую секунду он ласково касался меня и относился ко мне, как к хрустальному цветку, словно боясь сделать неверное движение и разбить. Мне хотелось верить, что чаще всего он жесток из-за тьмы, поглотившей его, но в сущности своей он может быть нежен и заботлив. В эти моменты казалось, что есть шанс спасти его одинокую душу и Нетландию, но не было ясно что для этого нужно было сделать...
Он привел меня к домику на дереве, к которому вела длинная лестница, возвышающаяся вокруг ствола спиралью. Подниматься было тяжело, я шаг за шагом двигалась, с трудом перебирая ногами по ступенькам, раз за разом останавливаясь, чтобы перевести дух. Жилище было не очень высоко, но я совсем обессилила за все время моего пребывания на острове. Питер не торопил меня, вместо этого он терпеливо следовал за мной, не обронив ни слова, на случай, если я потеряю равновесие и начну падать.
Когда я перешагнула порог, в лицо ударило затхлым теплом. Почувствовалась разница температуры в доме и снаружи. Пахло сыростью, и было довольно темно. Из освещения были только свечи, которые Бессмертный мальчик зажег нерезким взмахом руки, когда зашел в дом после меня.
– Ты здесь живешь? – поинтересовалась я, осматривая помещение глазами и, почему-то, не решаясь зайти дальше.
Питер уже прошел в дом и устроился на диване в гостиной, в которую вел недлинный коридор от входной двери, – Уже давно нет. Это старый дом, но ты можешь ночевать здесь, вместо того, чтобы постоянно докучать бывшей фее или мерзнуть в лесу.
Я молча кивнула и, все-таки, осмелилась пройти и осмотреть хижину. В коридоре я сразу заметила разбитое стекло стене, осколки которого были разбросаны по полу. В гостиной был постелен небольшой ковер, а посередине комнаты расположился деревянный стол, покрытый толстым слоем пыли. Глядя на это, я понимала, что Пэн не солгал, говоря о том, что он давно в нем не живет. И я случайно поймала себя на мысли:
«А где он живет, если не здесь? И почему оставил этот дом?»
По обе стороны от стола стояли два больших дивана, с одного из них Питер и наблюдал за мной. Все окна были занавешены темной тканью, комнату освещало также лишь несколько свечей.
Далее следовала спальня. Окна там тоже были плотно затянуты черными шторами. Посередине комнаты стояла двуспальная кровать. А из угла комнаты показалось небольшое уютное кресло.
– Почему окна занавешены? – осторожно пробормотала я, вернувшись в гостиную, где Пэн равнодушно рассматривал переплет какой-то книги, – Темно же.
Он вздернул левую бровь и коротко обронил: «Мне так больше нравится».
– А зеркало...? Что с ним?
– Достаточно вопросов! – раздраженно перебил мальчишка, – Будешь спать здесь?
– Да, спасибо.
Он кивнул и, грубо бросив книгу на стол, направился к выходу.
– Спокойной ночи, – тихо выдохнул юноша, на секунду остановившись у двери. Не дожидаясь моего ответа, он покинул хижину.
«И тебе спокойной ночи, Питер» – подумала я, хоть и допустила мысль о том, что он, вероятно, не спит ночью.
Я подошла к тому самому деревянному столу, и в поле моего зрения попало хорошо знакомое детское произведение, написанное в 1902 году драматургом Джеймсом Мэтью Барри под названием
«Питер Пэн и Венди».
