Flaw in my code

Джеймс открыл дверь в комнату, где была заперта девушка. Её каштановые волосы были спутаны, кожа была неестественно бледной. Вокруг дрожащих, худых рук витала алая дымка. Худое, хрупкое тело. На ней какая-то потрепанная, потускневшая белая одежда. Сколько Джеймс её помнил, она всегда была одета именно в это тряпье. Кажется, что она потеряла рассудок. Но Барнс знал, что эта девушка всего лишь напугана и подавлена. Она постоянно думала о брате, как только их рассадили по разным камерам, словно подопытных крыс. Как только она узнала, что он мертв. Он приходит сюда каждый раз, чтобы поговорить с тех пор, как ему разрешили передвигаться по корпусу. Смотрит в измученные глаза, заставляет подняться и съесть хоть пару ложек скудной еды, которую ей приносят ученые Гидры дважды в день, чтобы девушка совсем не умерла от голода. Впалые щеки, острые запястья, выглядывающие из-под рукавов… Она похожа на живого мертвеца. Не такая, как он. Джеймсу приказывают, он выполняет миссию, возвращается. Может даже зайти к клиенту, принимая новые сведения об очередной жертве. Её же не выпускают из этой клетки. На её руках нет чужой крови, девушка чиста и невинна. Не запятнана виной. Но уже сломлена. — Баки? .. — подняла голову Ведьма, с надеждой смотря в его глаза, словно не была уверена, настоящий ли он. Тот с сожалением смотрит на Максимофф, вздыхая, ведь сотню раз просил перестать называть его Баки. — Ванда. — отвечает он, подходя ближе. Девушка прижимает руку к стеклу, поднимаясь. Барнс подходит к камере, и бионическая рука в точности повторяет её движение. Если бы не стекло, их ладони соприкоснулись бы. — Я больше не могу так. — он опускает голову, а Ванда молчит — наблюдает. От избытка непонятно откуда нахлынувших эмоций он со всей силы ударяет левой рукой по барьеру, еще и еще, пока он не разлетается на кусочки. Плевать, что через несколько минут прибудет охрана. Ему нужно выговориться. Девушка осторожно выходит из камеры. — Я уже не могу отличить правду ото лжи. Нет воспоминаний, их полностью укрывает стена боли, через которую я не могу пробраться. Я не отличаю хорошее от плохого. Просто машина для убийств, понимаешь? Изящные руки собеседницы начали завораживать Барнса, длинные, тонкие пальцы двигались в воздухе, а красные огоньки отражались бликами от металлической руки. Зрачки расширились, а радужка стала алой. — Я помогу тебе вспомнить. — произнесла Ведьма. Тяжелые шаги солдат раздавались по коридорам, а их руки держали оружие. Барнс буквально чувствовал, как стена, возведенная Гидрой и препятствовавшая восстановлению памяти Солдата, рушится. Казалось, Ванда пробила этот барьер, осталось еще чуть-чуть… Отдаленно Джеймс слышал стук прикладов, тяжелые шаги солдатов и громкую, воющую сирену. «Нет, не сейчас…» — судорожно соображал Зимний Солдат, — «Сейчас нужно защищаться» — говорили инстинкты. Барнс буквально вытолкнул Максимофф из своего сознания, воздвигая новую, уже свою стену. «Она слаба, никогда не применяла магию во вред, а теперь еще и потратила все свои силы на мою память. А я, даже если и разберусь со всеми солдатами в этой комнате, то не смогу победить всю Гидру. Побег надо планировать, причем тщательно, к тому же мы потеряли много времени, но сейчас… Не время.» — быстро думал Барнс, а потом в его голове смутно родилась единственная мысль, которой он и воспользовался. Хорошо, что недавно какая-то жертва очередного эксперимента разгромила почти половину этого этажа в Гидре, так что камеры слежения за Вандой установлены еще не были. Наверное, со всей этой заварухой со Щ.И.Т.ом про них просто забыли. Зимний ударил в лицо девушку, а потом схватил, прижимая к её горлу бионическую руку. — Дернешься, и твоя магия тебе не поможет. — прорычал Солдат, как только вооруженная армия ворвалась в помещение. — Барнс, оставь её. — раздался холодный голос, солдаты расступились перед высоким человеком, с небрежно подстриженными светлыми волосами и квадратными очками, и маленьким, толстым человечком, шагавшим позади. Белый халат выдавал в последнем ученого, а форма высокого говорила о его высоком звании. — Да, брось её, тварь ты железнорукая! — поддакивал низкий противным, высоким и писклявым голосом, размахивая руками. — Это наш единственный нормальный эксперимент, безмозглый! — продолжал орать он. — Неконтролируемый выброс энергии. — отчеканил Барнс, отпуская Ванду. Тут же двое солдат заломили девушке руки, подлетев с разных сторон. В её глазах было столько боли и отчаяния… Максимофф даже не понимала, почему Зимний так поступил с ней. Она даже не пыталась сопротивляться, пытаться доказать, что Солдат соврал. У неё не было сил даже для того, чтобы брыкаться, так что Барнс просто с горечью в сердце наблюдал, как обшарпанные ботинки явно не её размера волочатся по полу, как худое тело безвольно обмякает, как она превращается в тряпичную куклу. — Может, аннулируем их обоих? — ехидно потер толстые руки низкий. — Мистер Смит, вы знаете, что у Гидры нет стольких средств! Особенно сейчас, после того, как мы потеряли несколько проектов, в которые вложили миллиарды! — раздраженно прошипел высокий, выходя из комнаты. Барнс остался в комнате один, а в голове всё еще были глаза Ванды, полные слез. Алая ему доверяла, а он предал её. Тяжелые ботинки ступают по осколкам. Но груз вины давит еще больше. Баки никогда не чувствовал настолько сильных эмоций, вернее, ему кажется, что не чувствовал. Ванда ведь хотела помочь ему. Потратить последние силы, но заставить вспомнить друзей, родных. Заставить вспомнить прошлое. И теперь он должен отплатить ей за подорванное доверие. Барнс твёрдо решил, что эта девушка должна отсюда выбраться. С тяжелыми мыслями Солдат прошел в свою маленькую, холодную и сырую комнату — ему же надо было где-то находиться, пока не появится новая миссия. Достав спрятанные в матрасе блокнот и карандаш, Зимний Солдат написал заметку о Ванде, рядом начертив небольшой рисунок. Баки делает записи в этой вещице, чтобы как можно меньше забывать после аннулирования. А ученые снуют туда-сюда, пытаются понять — почему же Барнс остается таким же после «обработки»? Закончив, Солдат убрал блокнот и карандаш на место, повернувшись на спину, Баки погрузился в тяжелый, беспокойный сон.