Кол Майклсон/Давина Клэр. TO.
4 мая 2016 г. в 13:24
Их отношения были обречены с самого начала и Давина, пожалуй, была единственной, кто этого не понимал.
Кол был слишком необуздан, слишком жесток и себялюбив, чтобы жертвовать своими порочными увлечениями во имя кого-то.
Игра в любовь была для него в новинку, но наскучила ему так же быстро, как и все прочее, чем дышали эти смешные смертные.
Он всегда был выше этого — выше нелепых страданий, выше привязанностей и нелепых слабостей, которыми становились люди друг для друга.
Он даже в собственной семье был тем единственным, кто не возводил кровные узы в культ и не готов был отдать жизнь за братьев или сестер — он слишком хорошо помнил каждое предательство с их стороны и не склонен был прощать их лишь потому, что в жилах у них струилась одна кровь.
Он жил и выживал всегда лишь благодаря самому себя — свой жестокости и изобретательности, своему хладнокровию и, как ни странно, благодаря своей жажде отмщения.
Майклсоны так часто упекали его в гроб при помощи кинжала и пепла белого дуба лишь по одной простой причине — они боялись младшего брата, боялись и не могли обуздать его, а он, в свою очередь, не собирался им спускать с рук попытки манипулировать им.
Он стал бессмертным вовсе не для того, чтобы быть пешкой в руках жадного до власти Клауса, и не для того, чтобы быть прислужником миротворца Элайджи, и уж точно он не желал быть домашним питомцем Ребекки, которой Клаус запрещал заводить любовников и от скуки она тискала Кола.
Он не был ни мальчиком, ни глупцом — он был созданием ночи, и ему нравилось это.
Нравилось быть бессмертным и неуязвимым, нравилось стоять на вершине пищевой цепочки и похищать чужие жизни, видеть страх в расширяющихся зрачках своих жертв, отбирать их дыхание… Ему нравилось быть чудовищем.
Для этого он и был рожден.
Давина изменила его — и даже не Давина, пожалуй. Всему виной было смертное тело ведьмака Калеба, в которое поместила Кола чокнутая сука Эстер — от Калеба Колу достались некая сентиментальность и склонность к романтике. Ведьмак был еще жив, когда Кол попал в его тело — вот их чувства и перемешались.
Но когда он вернулся к жизни в своем собственном теле, то очарование Давины в глазах Кола достаточно скоро померкло: глупой девчонке мало было того, что он остался с нею, она желала перекроить его под себя.
Она хотела благородного, доброго Кола — никаких убийств, никакой живой крови (разогретая гадость из пакетов, сворованных из пунктов переливания, приводила его в бешенство), никаких развлечений с темными артефактами, минимум контактов с семьей…
Хуже этого было лишь хождение по улицам, держась за руки.
Что ж — все закончилось банально: его клыки, вспарывающие кожу на ее шее и вгрызающиеся в жадностью и остервенением в ее сонную артерию, и ее отчаянный, недоверчивый и истошный, бьющий по ушам предсмертный крик.