Кол Майклсон/Давина Клэр. TO.
7 апреля 2016 г. в 09:58
Давина так счастлива, что Кол снова жив и рядом с ней, что это счастье ее ослепляет.
Она не замечает ночных отлучек возлюбленного — спит крепко после его любовных ласк, а если и случается ей проснуться ночью и не обнаружить его рядом, то она успокаивает себя тем, что он просто не нуждается в столь же длительном сне, как и она сама, и коротает время до ее пробуждения в компании Элайджи.
Она не замечает кровавых пятнышек на его одежде — а если и замечает, то вовсе не думает о том, что они попали на Кола из разорванного горла его жертвы. Он ведь пообещал ей, что станет питаться лишь донорской кровью, и у Давины нет оснований сомневаться в его словах.
Кол сказал, что она изменила его.
Кол сказал, что ради нее он готов быть хорошим.
Вот только он позабыл прибавить, что у него это как-то не выходит.
После воскрешения словно черная дыра разрослась у него внутри — и эта дыра постоянно требовала крови и боли, требовала душераздирающих криков, предсмертных хрипов и жестокости.
И если днем Колу еще кое-как удавалось держаться, то по ночам он был не властен над своей темной стороной.
Сначала это происходило один-два раза в неделю — он просто засыпал, обнимая Давину, а затем внезапно обнаруживал себя в подворотне, с клыками в чужой шее и с горячей струей крови, бьющей ему в горло соленым фонтаном.
Затем это стало происходить каждую ночь — голод больше не давал ему уснуть и он. дожидаясь пока сон окутает Давину, выходил на охоту уже добровольно.
Сначала он убивал лишь для того, чтобы насытиться — хватало и одного случайного прохожего.
Но аппетиты его росли, и теперь он убивал троих, а то и четверых за ночь. Первого — ради пропитания, прочих — развлечения ради.
Давина не замечала лихорадочного, опасного блеска в его глазах, не замечала того, что его манера поведения стала более развязной и резкой.
Казалось, чем сильнее овладевал Колом порок, тем сильнее Давина в него влюблялась.
Но однажды ей придется взглянуть правде в лицо — совсем скоро.
Черная дыра внутри Кола выжгла любовь к ней из его сердца. Теперь он испытывал к Давине лишь жажду — жажду ее крови. И теперь, целуя ее в шею во время любовных прелюдий, он сдерживал себя вовсе не потому, что дорожил юной ведьмой, а потому, что хотел растянуть удовольствие.
Ее кровь наверняка на вкус словно амброзия.