WOAS

[Джессика появилась в Бон Темпс, уже будучи вампиром. Ее сериальная история совсем не учитывается] — Там тебя спрашивает какой-то охренительный мужик с британским акцентом, — у Арлин возбужденно поблескивали глаза, а щеки играли румянцем. Если бы «У Мерлотта» не носили форму, то она бы наверняка сейчас вывалила из своего декольте все, что можно, и что нельзя — тоже. А если бы декольте вдруг не обнаружилось, то она бы его создала сама — разорвав одежду в стратегически важных местах, используя зубы, если понадобится. Арлин была одержима идеей найти хорошего мужика — и Джессика искренне презирала ее за это. Люди вообще постоянно ведут себя, как ебонутые — они вечно ищут себе «вторую половинку», ничуть не стесняясь заявлять, что они ущербные половинчатые существа, не способные наслаждаться своей самодостаточностью. Впрочем, такие, как Арлин, вряд ли и слово-то такое знают — самодостаточность. — Надеюсь, ты не попыталась его выебать прямо у барной стойки? — не особенно-то церемонясь (впрочем, как обычно), поинтересовалась Джесс у напарницы с одной из своих стервозных усмешек. — К сожалению, Сэм меня за это уволит, — разочарованно отозвалась Арлин, ничуть не обидевшись. Джессика до сих пор не понимала, почему Арлин всегда так спокойно реагирует на ее выпады — то ли она принимала их за дружеские подколы, то ли до нее просто не доходило, что над ней откровенно насмехаются. Впрочем, ей могло быть и попросту плевать — как, например, ей было плевать на то, кому вешаться на шею. — Я возьму перерыв на десять минут, — сообщила Джесс Лафайету и, подхватив заказ, который он как раз подал ей, отправилась в зал. Сначала она отнесла Джейсону Стакхаусу и его застенчивому приятелю Хойту кувшин с пивом и две порции чили, и только затем направилась к человеку, сидящему спиной к ней за барной стойкой. Эту прямую спину, как и светловолосый затылок, Джесс знала очень хорошо — мужчина даже сидя в этом богом забытом местечке на видавшем виды табурете умудрялся излучать удивительное высокомерие. К нему и подойти-то было неловко — даже простые люди ощущали эту мощную ауру, и потому рядом с ним никто не присел. Зато Джесс вторглась в личное пространство мужчины с обезоруживающей бесцеремонностью и с абсолютной уверенностью, что он будет этому лишь рад. Так и оказалось. — Привет, пап, — Джессика положила руку мужчине на плечо, и когда он неторопливо обернулся к ней, то на его щеках заиграли кокетливые ямочки: мужчина улыбался. — Хоуп, — произнес он нежно, и в его сочном, тягучем голосе так явно звучал тот самый британский акцент, который сразил Арлин, что Джесс в который раз удивилась: ну откуда у викинга может быть британский акцент? Ее отец всегда был тем еще типчиком. — Джессика, — поправила отца Джесс. — Здесь у меня нет другого имени, так что соблюдай конспирацию. — Все еще не хочешь вернуться домой? — угадал отец, касаясь ее руки. — Вряд ли я захочу этого раньше, чем лет через триста. — состроила гримаску Джессика. — Мне нравится Бон Темпс. Мне нравится работа официантки. Мне нравится быть Джессикой Хэмби. — Милая, — поморщился отец, явно испытывая приступ раздражения, но как всегда он старался сдерживать себя с дочерью и быть мягким, что бесило ее до ебучего зубовного скрежета. — Ты — принцесса Нового Орлеана. Тебе не место на социальном дне. — Мне нравится на социальном дне, пап, — упрямо возразила Джесс. — Зря ты приехал. В следующий раз просто позвони, а то моя напарница после твоего появления будет ссать кипятком еще пару месяцев и умолять меня дать ей твой номерок. — Твоя речь просто ужасна, — чопорно поджал губы отец. — Джесси, куколка, неси сюда свой сладкий задок, а то ебаный Энди Бельфлер сейчас начнет с голодухи жрать казенную мебель! — раздался зычный голос Лафайета с кухни. — Отнеси ему его заказ, давай же! — Работа, — развела руками Джессика с нарочито невинной улыбочкой и, специально виляя бедрами так, чтоб Стакхаус с Хойтом принялись обсуждать ее прелести громким восторженным шепотом, который ее отец непременно бы услышал, удалилась на кухню. Кажется, отец заскрипел зубами с досады. Джесс не могла сдержать ухмылки — Никлаус Майклсон души не чаял в своей дочурке и готов был терпеть любые ее выходки, и она этим пользовалась. Выносить ему мозг было ее любимым развлечением с самого детства.