Дом. Пустует

Вам знакомо ощущение, когда ты хорошо разбежавшись и прыгнув с обрыва в воду, теряешь ощущение реальности? Звуки становятся приглушёнными, свет тусклым, а глаза немного щипает. Нет? Да. Конечно да! Так вот для сравнения — когда я упал в дом ничего подобного не случилось. Да и не упал я толком, просто, будучи только перед трещиной в коре, я крепко закрыл глаза, а открыв их обнаружил, что нахожусь посреди деревьев. Скорей всего это был лес… Конечно это был лес! Чем ещё это могло быть?! Только всё было очень по-новому. Конечно-же я был в лесу за всю свою жизнь не один раз — мы выезжали с отцом на охоту, я ходил в поход с классом, но всё это было, хм-м, иначе. Чёрт, готов продать душу за способность излагать всё чётко и ясно! Да, это был лес. Именно такой, который сейчас на Земле встречается только в окрестностях Амазонки — дикий, древний. Основная часть зелени в Иверии — это посадки. Некоторые довоенные, некоторые, так называемые, «годовики» — выращенные за год леса уже после Большого Объединения путём подкормки химическими удобрениями. Легко сказать, что я в этом не разбираюсь, но решив записывать свои мысли и события своей жизни я невольно подписался под точным и детальным разъяснением всего, что может быть непонятно читающему (если этот читающий дочитал до второй главы). Итак, точно и детально — понятия не имею, чем кормят деревья. Да и не в этом суть. Я стоял, а окружали меня высоченные деревья, травы, кусты с какими-то белыми ягодами. Для прирождённого ботаника (каковым я не являлся) это был бы настоящий рай. Кажется, что здесь никогда не ступала нога человека. И во всём этом великолепии природы стою я и не смею ни моргнуть, ни глубоко вздохнуть. Прошла секунда — очень-очень мало времени, — прежде чем я понял, что тут абсолютно тихо. Ни-че-го! Ни пения птиц, не шелеста ветра в листве. Даже собственного биения сердца я не слышу, абсолютная тишина. Я слышал такую только когда красавица и отличница нашего класса Лили споткнулась о порожек при входе в класс и, пусть это было невероятно смешно, ведь при этом она довольно грубо (о-о-о-очень грубо!) ругнулась и растянулась на полу как шланг в огороде. При этом никто не хихикнул. Знаете ли, она хорошая девчонка, но смеяться над ней чревато летальными последствиями — просто так умницами и красавицами не бывают, обязательно есть какой-то подвох. Так вот, даже та тишина не сравнилась бы с этой. Я выдохнул. Понял, что выдохнул по тому, как опустилась грудная клетка и быстро моргнул. Спустя миг, когда я вновь открыл глаза, прямо передо мной образовалась поляна. Нет, нельзя сказать, что она просто так образовалась — я уверен, что пока мои глаза были закрыты, тут, в другом месте, не в Большом Риме, прошло гораздо больше времени. Вот, если бы я мог позволить себе крепкое выражение, то одним словом объяснил бы всё — ощущения и переживания. Но я не могу, потому что я «хорошо воспитан и имею превосходное чувство такта». Но готов поклясться, что находился всё в том же лесу! Это как дежавю, хоть я и не знаю природы этого чувства (я спал на биологии крепким богатырским сном), но уверен, что уже был на этой поляне. Даже знаю когда — секунду назад. Только почему — не имею понятия. Прямо передо мной уже не было деревьев. Я был удивлён, обескуражен, пребывал в шоке и ещё несколько эпитетов, которые я могу подобрать сейчас, описывающих моё состояние. Я моргнул. Снова поляна, но не такая, как секунду назад. На ней не растут цветы — на ней стояли люди. Семь человек, мужчин с палками — расписанными и закрученными на концах как клюшки для гольфа. Все они были крупными (собственно, поэтому я и решил, что это мужчины) и в нарядах, которые говорили: «Смотри, Марк! Мы кочаны капусты!». Я так одевался в начальных классах, когда в школу меня собирала вся семья. Я не моргал. Понял, в чём подвох. Решил, что надо осмотреть намного больше всего, попытаться что-то понять, пока глаза не заслезились и мне вновь не пришлось бы моргнуть. И снова тишина. Они окружали, как я понял, выкопанную ямку и что-то говорили, периодически по очереди стукая палками о землю. Но я ничего не слышал. Я попытался крикнуть что-то, сам уже не понимаю, что именно, но из горла не вырвалось не единого звука. И вот тогда я испугался. Крепко зажмурил глаза и вспомнил одну-единственную строчку и единственной знакомой мне молитвы — «отче наш». Я засмеялся. Чувствовал, от вдохов и выдохов резко вздрагивает грудь, но не слышал собственного смеха. Открыл глаза. Вы не поверите, если я вам скажу, но теперь вокруг меня леса не было. Только подрастающее дерево прямо передо мной и бескрайнее поле зелёной травы. Как картинка в стиле минимализм - я, дерево и поле. Ну, конечно, ещё и небо, но тогда я не обращал на него внимания. Я смотрел на дерево и понимал, что это - Дом. Понял это, как только увидел чернеющую трещину в его коре. Словно шрам. И людей вокруг не было. Я снова моргнул и пейзаж изменился. Больше моргать мне не хотелось. Стоит рассказать, как же теперь выглядела картина перед моими глазами. Дом вырос. Леса не было и подавно, и я пришёл к окончательной мысли, что понять что-то в этой жизни — выше моего ума. Я смотрел на дом и не хотел моргать. Меня что-то привлекало в этом дереве. Я забыл страхи, забыл о своей глухоте, о людях, которых видел секунду назад. Дом вырос, повторю это снова, и трещина, что была прямо передо мной, приняла привычный вид. Дом стал таким, каким я его знаю. Вокруг редко встречались кусты и я заметил несколько домиков, хилых, словно их строили на соплях. Ой, точно! Я же воспитанный! Забудьте всё! Романтично назову их ласточкиными гнёздышками. Но домики действительно не внушали доверия. И, кстати, кое-что ещё изменилось. В трещину входили люди. О-ох, как же мне хотелось моргнуть, что бы проверить, не глюк ли это! Я не скажу точно, сколько их. Стоя за спинами считать не очень то удобно, но думаю, что не больше двадцати. На них были разные шкурки, повязки. Тем не менее я не думал, что одежды, если можно так назвать, на них было много. Было видно, что шкурки (те, что поменьше) были скреплены друг с другом толстыми нитками, предположительно — эластичной коры какого-нибудь дерева или куста. Не знаю, не разбираюсь в ботанике. А шкуры более крупных животных были просто перевязаны друг с другом в тех местах, где были лапки и хвосты. Странное, но не ужасное зрелище. Я видел таких в школе на картинках. На ногах у них было нечто подобное на босоножки. Глаза быстро начинали слезиться, но думаю, что подошвой служили куски коры, которые привязывались к ногам вышеупомянутыми толстыми нитями. Они заходили в Дом, а я всё стоял и пытался не моргнуть. Мне было интересно, просто интересно. Даже не знаю, почему именно здесь, но думаю, что я боялся того, к чему меня однажды приведет это моргание. Ужас, как странно это звучит. И как глупо. Не хочу моргать, потому что всё поменяется, мир изменится и я снова окажусь чёрт знает где. Отлично. Замечательно. Горжусь собой. Вот, предпоследний незнакомец зашёл в Дом и тот самый, кто должен был зайти следом (я мог бы сказать последний, но это выглядело бы немного… очевидно) начал поворачивать голову. Медленно, словно в замедленной съёмке. Чёрт, ну этого следовало ожидать! Я тоже обернулся. Глаза уже невероятно щипало, хотелось моргнуть и немого поплакать. Впрочем, я не знаю, зачем обернулся. Сзади меня было поле и, кажется, вдали снова был лес. Не уверен, из-за слёз я не разглядел. Когда я снова посмотрел на Дом, рядом с ним никого не было. Моргнул и не открывал глаз, пока неприятное чувство не прошло. Вспомнил упражнения для глаз. Уверен, мой окулист и не представлял, в какой ситуации мне они действительно пригодятся. Это как с математикой. Только она мне пока не пригодилась. Простите, замечтался. Спустя какое-то время я не удержался, открыл глаза и быстро моргнул несколько раз. Пейзажи вокруг меня сменялись один за одним — Дом вырос, несколько домиков вокруг него, ещё несколько домиков. Сумасшедшая экскурсия в быстрой перемотке. Когда я вновь открыл глаза, вокруг дерева было уже целое поселение. Я повертел головой и заметил, что дальше вспахивают поля. Ещё я заметил, что голова начала болеть. Не так что бы сильно, но болела. Я наклонил голову к земле и снова несколько раз моргнул. Открыл глаза. Моргнул. Теперь я стоял не на траве в поле, а на мощёной камнями дороге. Не хотелось поднимать глаз. Абсолютно не понимал что происходит, не мог двинуться с места, не слышал ничего! Не для вашего смеха, а просто, что бы вы поняли — я не хотел поднимать головы, а на мои глаза наворачивались слёзы. Да мне рыдать хотелось, но всё, что я мог — это качать головой, как сломанная кукла. И меня начинала раздражать тишина. Простив воли я стал сильно зацикливаться на ней. После желания поплакать пришла злость. Я не понимал головы, просто смотрел в землю и чувствовал, как скатывается по щеке слезинка. Маленькая гаденькая слезинка, которая бывает только в случае злости от беспомощности. Сморгнул её. Нет, просто закрыл глаза и, пользуясь той, чуть ли не единственной, привилегией, начал моргать. Так быстро, что не было и мига, что бы заметить, что творилось вокруг. Не скажу, сколько прошло времени (я не знаю), но мне это показались долгие-долгие минуты. Наверняка это не так, но когда я моргнул в очередной раз, головная боль стала невозможной. Я бы вскрикнул, но не мог. Я просто упал в обморок. Точнее, в начале отключился, а потом, как стало ясно позже, упал. Молодец, Марк, профессионально излагаешь свои мысли.

***

Первое, что я осознал, когда очнулся — я чувствую запах дыма. Второе — слышу треск огня. Со мной было не так, как пишут в некоторых книгах — я не думал, что это был сон, что какая-либо галлюцинация. Честно говоря, я вообще не думал. Слабо понимал, что происходит вокруг даже когда открыл глаза. Я лежал на плитке знакомой площади. Прямо перед Домом. Но листвы на дереве не было — только сухие ветки и грубая кора на стволе. Это было видно — никаких красок. Словно дерево умирало. Над Домом нависало ночное небо с густой россыпью звёзд. Они горели ярко и, вероятно, помимо костра, были единственным источником света. Даже такому далёкому от искусства человеку было невероятно захватывающе смотреть на это небо. Я никогда не видел его таким. — Смотрите, очнулся, — беспокойным голосом сказал мужчина. Хрипловатым, как у курильщика или алкоголика, голосом. Я поднялся в начале на локтях, а потом сел. У меня всё еще болела голова и проделать это было довольно непросто. Молчал. Я молчал и люди, окружавшие меня, молчали. Я знал их всех — мужчина, которые сообщил о том, что я пришёл в чувство, был генералом Серовым, парня, чуть поодаль него, держащего в руках шампур, звали Иам Омайя. Трое женщин — Катарина, Наталья и Иви — их я тоже знал. Всех их печатали в газетах, а затем, спустя какое-то время, хоронили пустые гробы и на могильные камни наносили их имена. Это были те, кого, как любили говорить любители мистики в Большом Риме, забрал Дом.