Все началось с шепота

Фес, Марокко Керим открыл глаза и сразу заметил, что соседняя кровать пуста. В полудреме откинул одеяло, спустил ноги и нащупал шлепанцы. Слегка поежившись от предрассветной прохлады он прошел во вторую комнату, но и там никого не было. - Мам, - хрипловато крикнул Керим. Его голос только начал ломаться и постоянно грозил скатиться с пронзительного фальцета на клокочущий рык. Не получив ответа, Керим недоумевал, что могло заставить маму выйти из дома в такой ранний час. Он приоткрыл входную дверь и увидел, что дверь в сарай закрыта неплотно, и луч солнца уже проник туда и освещает краешек дощатого пола. Пока отец жил с ними, и дом и подсобное хозяйство хранились в образцовом порядке. Да, они были небогаты, но добросовестный и трудолюбивый Фахреттин всегда обеспечивал их семье стабильный заработок. Керим ни в чем не нуждался, ему никогда не приходилось краснеть за учебники, купленные на распродаже или за одежду, которая менялась довольно часто, так как мальчик рос стремительно и было непонятно, когда же он остановится. Его мама была умелой швеей, и, в отличие от многих сверстников, чьи отцы были такими же простыми рабочими, как Фахреттин, Керим всегда выглядел чисто и опрятно. Но он, не задумываясь, раздал бы всем соседским мальчишкам свои модные джинсы, белоснежные кроссовки, машины, пистолеты и даже ту книгу стихов Орхана Вели Каныка, в пристрастии к которой он под страхом смерти не признался бы ни одному из друзей, за один только спокойный вечер в кругу семьи. Мальчик по пальцам мог пересчитать случаи, когда отец и мать уходили в свою комнату мирно. Обычно любой ужин заканчивался слезами матери, или отец выскакивал во двор, до полуночи куря одну сигарету за другой. Слезы капали на аккуратно разлинованные клеточки и строчки, а Керим все плотнее прижимал ладони к ушам, чтобы родители не догадались, что ему удалось расслышать каждое слово в их глухом, зловещем шепоте. Лишь дождавшись, пока отец вернется со двора, Керим забирался в постель и крепко-накрепко смеживал веки. Он уже знал, что скоро в его комнату прокрадется мама, вынет из-под кровати матрас, расстелет его у ног Керима и забудется тревожным сном. А утром, думая, что сын еще спит и ничего не заметил, она тихо-тихо спрячет матрас и выскользнет за дверь. Свежо, солёно и чуть-чуть лениво Вздыхает влажно ветерок с залива... В далёких узких улочках пророчит Прохладу водоноса колокольчик. Трепещут листья в воздухе от зноя, А в парках заплутал зелёный гул. Закрыв глаза, я слушаю Стамбул. Керим бормотал любимые строчки, перескакивая с камня на камень, и резко подняв руки, толкнул дверь, практически упав в сарай. Первое, что бросилось ему в глаза - босые ноги, сверкающие неестественной белизной и валяющаяся табуретка.

***

Керим резко открыл глаза и почувствовал, как волосы прилипли к мокрому лбу. Он неуклюже сбросил длинные ноги с кровати и толкнул оконные створки. В комнату ворвались звуки утреннего азана и шум пробуждающейся Медины. Рио-де-Жанейро, Бразилия. Собираясь на работу, Лукас никак не мог найти запонки, и, в конце концов, из его груди вырвался крик отчаяния: - Далва! Однако вскоре он сообразил, что в это время женщина наверняка порхает возле Иветти, помогая ей собирать близнецов в школу. Придется справляться самому. Лукас в очередной раз провел пальцами по содержимому черной шкатулки и нащупал два обручальных кольца. Взяв по каждому в руку, он опустился на край кровати и долго смотрел на них, почти не мигая. Кольца были абсолютно разными. Одно – гладкое, элегантное, с округленными краями, из золота, настолько светлого, что его можно было назвать и белым. Второе – крупное, широкое, абсолютно желтое, с витиеватым тиснением по всему диаметру, приятно тяжелило ладонь. Даже на ощупь кольца выдавали истории своих браков. Одно холодило, от второго исходил жар. Одно завораживало изящной простотой, второе – буйной, насыщенной красотой. - Ты звал меня, мой мальчик? - Лукас инстинктивно сжал ладони при виде старой служанки и часто заморгал. - Наверное, не можешь запонки найти. Я вчера решила почистить их и положила куда-то сюда. Сейчас найду. Далва засуетилась, стоя к Лукасу спиной, давая ему возможность собраться с мыслями. Мужчина взял светло-серый пиджак и спустился к столу, где его отец уже попивал свой утренний кофе. - Ты приедешь сегодня в офис? – поднял Леонидас глаза на сына. - Да, конечно, сегодня встреча с американцами. - Ах да, во сколько, ты сказал? - старший Феррас совершенно забыл о встрече, но ему не хотелось, чтобы и Лукас это понял. - Ты же сам назначил на три, - сын прекрасно знал, что со свадьбой и рождением близнецов, отец все больше выпускал бразды правления из рук. - Ну да, ну да, - буркнул Леонидас. - Но сначала мне нужно заехать к комиссару. Кажется, нашлась… ее мать. При этих словах Леонидас стал мрачен, как туча. - Разберись с этим делом! Сколько можно? О чем думает Тавинью? Два года длится расследование, и никаких результатов! - закричал Леонидас. - Я же сказал, нашлась ее мать, теперь и она найдется. - Ну конечно, продолжай в том же духе, пускай все на самотек. Если это просочится в прессу, я убью тебя, Лукас, ты меня понял? – Леонидас швырнул газету и вышел из-за стола. Лукас тяжело вздохнул и глотнул апельсиновый сок. Илдыр, Турция - Фатмагуль… Фатмагуль! Девушка аккуратно вынула затекшую руку из-под головы племянника и подошла к окну. - Выйди, - Мустафа улыбался, глядя на розовую со сна невесту. - Не могу, брат и невестка уже проснулись. - Ну выйди, скажи, что за хлебом. - Ладно, - девушка задернула белоснежные занавески и стянула ночную рубашку, расшитую цветами. Пройдя через комнату брата, она надеялась, что невестка во дворе или на ферме, и ей удастся выскользнуть из дома незаметно. На ходу забирая волосы в косу, Фатмагуль переобулась в уличные сандалии и тихонько побежала к воротам. Когда щеколда уже лязгнула, строгий окрик Мукаддес пригвоздил ее к месту. - Ты куда? - Схожу за хлебом, невестка. - Пока султанша нежилась в постели, ее брат уже успел побывать в пекарне. Накрывай на стол, а потом умой и одень Мурата. - Я сам одену Мурата, сам, - на пороге появился вечно улыбающийся Рахми, - накрывай на стол, сестрёнка, я и свежий сыр принес с фермы и оливок захватил. Делать было нечего, и девушка вернулась в дом, низко опустив голову. Минут через пять на ее телефон пришло сообщение: «Приходи на наше место, как сможешь. У меня отличные новости, любимая. Мустафа». Волна тепла захлестнула девушку, и ей лишь оставалось надеяться, что шанс выйти из дома все же представится. Фес, Марокко Саид сидел в гостиной дяди Али и делал вид, что читает газету. Очередной скандал с Ранией не дал ему спокойно позавтракать. Он велел ей одеть Мунира и Мурата, и теперь наблюдал из-за розового куста, как Жади кормит мальчиков фисташковым локумом в маленькой гостиной, думая, что ее никто не видит. Звонко расцеловав измазанные кокосовой стружкой мордашки, Жади отправила братьев во двор погонять мяч и обернулась в сторону Саида. Когда бывший муж с сыновьями спозаранку заявился в риад, Жади блаженствовала с книгой в тихий утренний час, пока все домочадцы спали. Скоро проснутся хозяин с хозяйкой, и дом наполнится размеренным журчанием речи дяди Али, добрым ворчанием Зораиде и истеричными криками Каримы. Самира с Хадижей проспят до полудня, поэтому эти трепетные часы единения с собой были той усладой, которую Жади особо ценила и редко, когда пропускала. Женщина потянулась было к платку, который не надевала, пока была одна, но с вызовом отдернула руку и вошла в комнату, вскинув подбородок. - Я могу тебе что-нибудь предложить? – тон Жади был подчеркнуто вежливым. Саид, мучимый агонией последние десять минут, разрываясь между желанием оказаться на месте локума в руках Жади или своих обласканных сыновей, заставил себя не поднимать глаз от газеты. После небольшой паузы он произнес: - Я не успел позавтракать. Если для меня что-нибудь найдется, буду признателен. - Блинчики, слоеные лепешки, яйца и фрукты подойдут? С видом человека, приносящего себя в жертву во благо всего человечества, Саид кивнул. Он поднял глаза только когда почувствовал, что она отвернулась, и вволю предался эстетическому наслаждению от созерцания ее точеной фигуры. Пока Жади гремела на кухне сковородками и вазочками с вареньем и медом, преодолевая сильнейшее искушение пересолить бывшему мужу блины, Саид предавался воспоминаниям, которые даже Жади не могла у него отнять. Илдыр, Турция Мунир все еще не мог прийти в себя от событий прошедшего утра. Его бархатные комнатные туфли темно-бардового оттенка практически сливались с пижамой, а нетронутая чашка кофе приятно щекотала ноздри, но не привносила в мысли привычного порядка. Как он попался? Как Мустафа нашел его? Как пробрался в дом? Как этот деревенский увалень вообще узнал то, что Муниру столь виртуозно удавалось скрывать даже от всесильного зятя Решата? Как он скажет Леман? Даже если они прекратят встречаться, у парня все равно есть доказательства того, что они занимались любовью в той гостинице. И одной фотографии будет достаточно, чтобы Решат лишил Мунира его положения и состояния, а Шемси вышвырнул Леман из дома без средств к существованию. Мунир вскочил с дивана и стал мерить шагами свою просторную гостиную. Занавески, состоящие из тончайших бисерных нитей, слегка колыхались от ветра, но надежды на то, что жара все-таки спадет, было мало. Мунир не мог думать в таком климате, это место всегда туманило его разум. Иначе как объяснить его безумное увлечение Леман, лучшей подругой собственной сестры, и ту страсть, которой они прониклись друг к другу. В Стамбуле такого бы не случилось. Там он был занят делом, а для разрядки всегда находились молодые девицы, знавшие свое место и время, когда нужно испариться. Но с Леман все было иначе. Он не мог насытиться ее стройными ногами, пышными формами и волоокими глазами. Едва утолив свою страсть, он был готов снова возбуждать ее в ней, и так их встречи могли длиться бесконечно, если бы не необходимость возвращаться к своим обязанностям и надевать маски благопристойности. Им все сложнее удавалось находить благовидные предлоги для встреч наедине, и сдерживать свои желания, когда они оказывались в одном обществе. Леман стала пренебрегать осторожностью. Оказываясь напротив него за столом в доме сестры, она могла весело болтать с Перихан, чинно сложив смуглые ладони, одновременно лаская его пальцами ног. У Мунира уже вошло в привычку оценивать длину скатерти, прежде чем садиться за стол во время совместных ужиной двух семей. Он уже два раза стал предметом едких замечаний зятя в невнимательности и пристальных взглядов сына Леман. Он был уверен, что Вурал ничего не мог знать наверняка, но парень кожей чувствовал электричество между Муниром и матерью и все чаще останавливал на нем немигающий взгляд своих проницательных глаз. Широкой ладонью Мунир энергично провел по идеально лысой голове и попытался решить проблему, исключив из нее все личное. Этот Мустафа прознал о его связи с Леман. Но он явно предпочтет получить то, что просит взамен на молчание, чем предать эту связь всеобщей огласке. Итак, решено. Мунир устроит Мустафу и его будущую жену на работу в дом Леман. Для таких, как это парень, возможность жить в Стамбуле на всем готовом, да еще и получать за это деньги – предел мечтаний. Лет за пять они накопят денег и уберутся в свою дыру. А к тому времени Мунир найдет способ уничтожить доказательства Мустафы и найти в себе силы порвать с Леман.