Семейный ужин

Рудольф заболел! Разве так можно? Вот только вчера бегал в колесе своем и горя не знал, а теперь забился в угол и таращится на меня своими черными глазками. — Руф, — говорю, — что стряслось? Рудольф многозначительно моргает. — Ага, — отвечаю, — понятно. Рудольф — знатный хомяк из древнего рода (на самом деле, не очень знатного, мы купили его в зоомагазине, который позже закрылся из-за банкротства) жил в нашей семье около трех лет. Я купил его как раз тогда, когда мой старший брат Джерард уехал учиться в Нью-Йорк. Он тогда позвонил и спросил: «Это ты меня хорьком заменил? Своего старшего брата?» А я ответил: «Рудольф — хомяк. И может даже и заменил. Сам виноват!» Ну, сам же виноват. Уехал учиться в Нью-Йорк, домой приезжает раз в год. А все потому что университет с лучшим во всей стране археологическим факультетом находится там, так далеко от дома. Джерард с детства любил ковыряться в земле и искать себе на голову приключения. Выкапывал какие-то кости и приносил их домой, собирал камни, читал скучные книги и смотрел фильмы про динозавров. Родители считали, что он странный, но оказывается, он просто рос археологом. Правда, я до сих пор смутно понимаю, чем занимаются современные археологи. Индиана Джонс был археологом, а еще тот зануда с вытянутым лицом из известного сериала. Я спросил у мамы, будет ли наш Джерард, искать сокровища как Индиана Джонс, но мама сказала, что, скорее всего, он будет как тот зануда из сериала. Рудольф недовольно и жалобно пищит. Я открываю клетку, чтобы вытащить его, но он лишь еще больше сжимается в дрожащий пушистый комок. — Ну и ладно! — говорю, когда он несильно кусает меня за палец. Однако, когда спускаюсь по лестнице, думаю, что если он умрет, то последними моими словами, сказанными ему, будут такие холодные и наплевательские «Ну и ладно!». — Захвачу ему чипсов, — решаю я и захожу в кухню. Под столом лежит наша старая собака Джина. Кажется, что она существовала всегда. Такая же древняя, как и наш мир. Она всегда спит, поэтому мама называет ее бесполезным охранником. «Зачем нам еще один охранник, когда у нас есть озлобленный Рудольф?» — думаю я и смотрю на свой пострадавший палец. Достаю пачку чипсов с верхних полок и тут… — Привет, Майкс. Чуть не роняю все свое добро на пол. На кухне стоит Джерард. Мой старший брат. Ну, тот самый, что будущий зануда-археолог. — Ага, привет… — мямлю я, а затем бросаюсь к нему с объятиями. Он будто не ожидает такого, шатнулся в сторону, а затем осторожно обнимает. — А ты… как… что… — я даже теряюсь в словах. Понятное дело, что теряюсь. Месяц назад Джерард уехал в Словакию на учебную практику. Радовался он тогда очень сильно. Сказал, что будут настоящие раскопки на месте какого-то древнего славянского поселения. Практика должна была длиться три месяца, и нам его радости было не понять. Жить без всяких удобств в палатках и ковыряться в земле — сомнительное удовольствие, сказала тогда мама. И тут вот передо мной стоит Джерард, хотя ему по-хорошему надо еще два месяца ковыряться в той самой земле. Шапка до бровей, волосы отросшие, кожа бледная, да и весь вид какой-то болезненный. Вот что с людьми археология делает, думаю я. — А ты чего так рано? — наконец спрашиваю, когда вдруг пришло смущение от того, что мы так долго обнимались. Джерард рассеяно поводит плечами. — Да, непредвиденные обстоятельства случились, — говорит, — пришлось, возвращаться. — А, — понимающе киваю, — бывает. А родителей уже видел? Ну, и видок у тебя! Вы там вообще ели? А мылись? Я принюхиваюсь к его куртке. Мне вдруг кажется, что от нее несет тухлятиной. Но не успеваю я сообщить об этом, как в кухню заходит мама. Тут и начинается полная суета! Мама накрывает на стол, пытается накормить исхудавшего Джерарда. Видимо, тоже заметила, как он плохо выглядит. Папа расспрашивает про Словакию. Джина протяжно скулит, и ее выгоняют во двор. Я сижу на стуле и наблюдаю. — Мам, я есть не буду, — говорит Джерард. Я даже слюной подавился. — После перелета неважно себя чувствую, — добавляет, — пойду лучше посплю. Мама соглашается. А папа тут же рассказывает про своего старого знакомого, который так боялся перелетов, что за неделю до и неделю после самого перелета вообще не ел. Я выхожу на улицу. Там морозно и заснежено. Джина ютится у двери. Вечером, когда я приношу Рудольфу чипсы, он все также дрожит в углу. — Ну, как хочешь, — говорю я ему, а затем, вспомнив, что хомяки живут недолго, добавляю: — Я все равно тебя очень люблю, Руф.