Берег надежды

— Машка, у меня гениальное предложение! — не имея в привычке не то что стучаться — здороваться, буквально прокричал Горчаков. Каким-то чудом не выронив из рук леечку для полива, я развернулась к гостю. — Ты решил перевестись и не испытывать больше мои нервы? — тоном настоящей язвы спросила я. Мы с Лёшкой знакомы страшно сказать сколько лет и за это время никогда не переставали отвечать друг другу в стиле «Стёб на стёб и стёб в придачу». Едва заслышав шаги друга за дверью (а их я научилась узнавать через несколько недель после нашего с ним знакомства. Ой, какое это было знакомство! Я, совсем ещё молодая практикантка, поехала в морг и у одой из секционных заметила молодого человека, едва не сползающего по стеночки на пол. Кто бы знал, что этот едва сдерживающий рвотный рефлекс хлюпик окажется моим коллегой, да ещё и лучшим другом станет). Так вот, я услышала Лёшкины шаги и решила, что он решил пригласить меня на чай в моём кабинете. Но где-то на половине пути шаги стали вновь удаляться, и я совсем позабыла о не состоявшемся визите друга. А потом он вернулся и тут же огорошил меня своим громким голосом и неожиданной новостью — гениальной идеей, о содержании которой я не могла даже предположить. За долгие годы уже привыкла, что резкое появление друга в моём кабинете в рабочее время — это либо желание отвлечься на чай, либо какое-нибудь жестокое преступление, с которым один следователь ни за что не справится. — Не, старуха, такого праздника ты не дождёшься. Вместе во всё это пришли — вместе и уйдём, — заверил меня Горчаков. Я даже не знаю, радоваться этому или огорчаться. Да нет, я шучу, конечно, всю жизнь работать в компании верных и старых друзей — одно удовольствие и моя мечта. — Давайте хотя бы раз без повода сходим коллективом куда-нибудь помимо места преступления. — А я-то думала, ты чаю захотел попить. А тут нет — ты, оказывается, решил поесть более масштабно, — отметила я. Лёшка согласительно кивнул мне в ответ. — Но ты права — чай нам тоже нужно попить! — подумав пару секунд, сообщил мой любимый следователь из соседнего кабинета. — А то я набегался за утро, нужно и отдохнуть, — я усмехнулась, зная, что сегодня за всего насколько часов работы он был исключительно в кабинете, к тому же ещё и проспал. — Лёшенька, ты неисправимый! — сказала я ему и всё же дала приказ ставить чайник и доставать запасы из шкафчика. Что-что, а отвлечься в тот момент я была не против — всё равно никакие мысли по делу не приходили мне в голову. Да и идея провести время на природе не давала мне повода отказываться от предложений на ближайшее время. На этом мы и согласились дружно пойти на шашлыки. А вскоре, буквально минуты через полторы после «пожимания рук», я узнала, что всё уж было решено без меня. И если бы я не согласилась, Кораблёв увёз бы меня насильно. Во всяком случае Горчаков сказал мне, что Лёнька говорил это на полном серьёзе. Мне даже стало интересно, как он провернул бы это план. У меня появилось две идеи — или бы он насильно посадил бы меня в машину (в добавок моё воображение предложило ещё и наручники на запястьях), или бы сказал мне, что мы поедем в логово какого-нибудь интересного мне маньяка (и я ведь несомненно согласилась бы). И вот наступил тот самый день Х, когда у одних вышел заслуженный выходной, а другие взяли отгул (тоже весьма заслуженный, как я считаю). Люди были собраны, продукты накуплены, и даже уютная полянка на природе, казалось, ждала именно нашего приезда. Шашлыки… Это все, сидя за столом, привыкли говорить, что это божественно вкусное, идеально прожаренное мясо, от которого исходит ни с чем не сравнимый чудесный аромат. Но на самом-то деле шашлыки — это ещё и мастерство безжертвенно собрать мангал и разжечь огонь, и умение приготовить это самое мясо, не спалив его. Первый этап этого великого действия, то есть тот самый сбор мангала, прошёл у нас очень быстро и совершенно безжертвенно. Митя, сказав, что каждый криминалист умеет собирать подобные вещи почти что не оставляя отпечатков, собрал его за считанные минуты, не порезав и даже не поцарапав ни одного пальца. Курочкин с Кораблёвым разожгли огонь, почти что с первого раза и практически не используя ненормативную лексику (воспитанные оперативники Петербурга ведь как-никак). До этого они не упустили возможности отправить молодёжь за сухими ветками для розжига. Костик с Леной справились с этими весьма быстро, но ходили на сборы не один раз — мужикам, видетели, понравился не весь собранный материал. А после этого мужики, привыкшие работать чуть ли не по несколько суток подряд, вдруг резко устали и совершенно выбились из сил. Поэтому они четверо пошли на поляну, больше походящую на поле, пинать футбольный мяч. — Мальчики, вы ведь устали, — напомнила я им, отбивая прилетевший в сторону столиков мяч. — А отдых, Марья Сергеевна, это смена деятельности, — деловито сообщил мне Лёнька. — Да ладно тебе, отдыхать ведь приехали. А за мясом и Костик прекрасно смотрит, — на этих словах он оказался рядом со мной. И следующие слова сказал уже шёпотом над самым ухом: — Ему полезно перед Леной показать себя. С пожаркой мяса Костик и правда справился на все сто процентов. Да и Кораблёв оказался прав — Лена не упускала возможности лишний раз повернуться в сторону мангала и понаблюдать за работой возлюбленного. И судя по её светящимся глазам и улыбке на лице, её нежные чувства укреплялись с каждой минутой всё больше и больше. Всевозможные колбасные и сырные нарезки. Несколько овощных салатиков, заправленных каким-то супер вкусным соусом, который Лёшка чуть ли не умолял обязательно купить. Консервированные овощи. И даже несколько импровизированных тарелок (а на деле просто кучек) различных фруктов. Мы с двумя Ленами (Лёшкиной женой и девушкой Костика) готовили всё это, резали, раскладывали по всей длине большого совмещённого стола. В это время казалось, что еды ужасно много и мы чисто физически не сможем всё это съесть, даже если останется хотя бы на пару дней. Но через несколько часов мы все уже безумно удивлялись. Удивлялись той нашей общей мысли, что еда останется нетронутой и её придётся делить и вести по домам. Мяса к вечеру осталось пару кусочков (а через пару десятков минут не было и их), чуть больше оставалось овощей и фруктов. Ну, а за напитками (не алкоголем, как многие успели подумать. Этого добра было не много, но совершенно достаточно. Мы ведь собирались на природе не для того, чтобы напиться, а чтобы отдохнуть и пообщаться) ребята ездили в магазин неподалёку. — Красиво, — разорвав витающую вокруг меня тишину и перекрыв неразборчивый гул издалека, произнёс Лёнька практически над самым моим ухом. Рукой он коснулся моего плеча, и я невольно затаила дыхание. То ли от неожиданности, то ли от необъяснимого тепла, вдруг разлившегося по телу. Тёмная пелена уверенно спускалась на округу. Она буквально окружала всё вокруг — все ветвистые деревья и отдыхающих людей — в уютную тёмную гущу. Прохладный воздух неспешно опускался всё ниже и ниже, заставляя одновременно и немного ёжится, и в то же время даря передышку от жаркого дня. Последние лучи заходящего солнца жёлтой волной разливались по серовато-голубому небу. Едва заметными вкраплениями горизонт затягивала нежно-розовая, будто размытая водой, гладь. Мы молча стояли перед всей этой красотой, думая каждый о чём-то своём и вдыхая аромат молодой хвои, смешивающийся с вечерней прохладой. — Лёшка сказал, что ты обещал насильно меня увезти, если не соглашусь, — негромко, будто боясь нарушить царившую около нас идиллию, произнесла я. Сама не знаю зачем. Может, просто чтобы нарушить неловкое молчание? — Ты бы правда так поступил? — я смотрела на Лёньку, ожидая ответа и в то же время боясь его услышать. — Правда, — ничуть не смутившись, ответил Кораблёв. Он даже вопреки моим ожиданиям встал ещё ближе ко мне. — Я бы взял тебя вот так крепко-крепко, — демонстрируя свои слова, Лёнька сжал мои плечи руками. — И увёз бы тебя куда-нибудь далеко, где никто, никакой Луганский не смог бы нас найти. — Лёня… — позвала я нерешительно. Он будто не слышал моих слов, словно ветерок, вдруг пролетевший мимо нас, принёс Лёньке какую-то непривычную для меня решительность, совсем иную, не ту, которую я привыкла видеть за годы работы. Он так и не выпустил мои плечи из своих крепких рук, только сжал их ещё сильнее, каким-то чудом не причиняя мне боль. Я чувствовала, как мне становилось тяжело дышать, словно это было какое-то новое для меня действие. Какое-то внутреннее чувство говорило нарушить этот уютный, но безумно напряжённый момент, но я лишь прикрыла глаза. И буквально в ту же секунду почувствовала на своих губах нежный, слегка отдающий алкоголем поцелуй. Он пробуждал внутри меня явственно ощущаемое тепло, которое мгновенно разливалось от макушки и до кончиков пальцев. Внутри продолжала набатом повторяться мысль, что это не правильно, так не должно быть… Но я уверенно отгоняла эти настойчивые мысли, не замечая ничего вокруг. Мне было очень хорошо, очень спокойно рядом с Лёнькой, в его нежных и крепких руках. Его поцелуй сводил меня с ума, и откуда-то издалека, из какого-то дальнего уголка моей души доносилось одно лишь слово — Люблю!