ПОСЛЕДНИЙ ШАНС

      ЛедиБаг бежит так быстро, насколько может, не обращая внимание на камни и булыжники, о которые то и дело неуклюже спотыкалась. Совсем не подобает героине Парижа, но… она не продержалась бы и секундой дольше рядом с этим наглым самолюбивым лжецом, для которого собственное эго было важнее, чем все остальное, в том числе и их так называемая дружба.       Внутри кипит ярость. Он… Кот Нуар… Чёртов напарник… Это он во всём виноват! Из-за него улизнул Громовержец, из-за него Маринетт не может разобраться в собственных чувствах, всё из-за него. Девушка готова обвинить его во всех смертных грехах, в каждой вселенской катастрофе, но…       «Лучше и дальше делай вид, что все в порядке, тебе же не в первой!»       Её будто облили ледяной водой в разгар зимы.       Девушка резко тормозит и падает на колени, вцепившись в волосы пальцами и сгибаясь едва ли не пополам. Нет. Никакой он не лжец, не самовлюбленный, не эгоист, по крайней мере только не в этой ситуации. Кот Нуар делал то, что считал нужным, а она, нашлась же дурочка, взялась судить его по собственным меркам. Ведь Леди никогда ничего ему не рассказывала. Она молчала, когда её совершенно беспричинно обижала Хлоя, молчала, когда Адриан даже не думал обращать на неё внимание. Добрая и отзывчивая ЛедиБаг только и делала, что постоянно отвергала единственного человека, который целиком и полностью разделял с ней все трудности двойной жизни супергероя-подростка. Игнорировала, недоговаривала, отталкивала — и вот, что из этого получилось, ни доверия, ни понимания. Ничего, кроме едкого презрения, заполняющего любую лазейку, в которой могли зародиться светлые чувства.       Ты сама во всем виновата, Маринетт, ты заслужила — упрямо твердит назойливый голос в голове. И ей с горечью приходится признать, что, кому бы ни принадлежал, он абсолютно, целиком и полностью, прав. Леди всё понимает, но единственное, что ее интересует, как теперь всё исправить. Конечно, если это вообще возможно.       Будто в напоминание, что проблема в личных отношениях с напарником далеко не единственная, свалившаяся на хрупкие плечи несчастной девушки, в небе звучит раскат грома. Ах, да. Со всеми этими страстями она и забыла совсем, что город в очередной раз терроризирует одна из множества жертв акумы, а жители снова подвергаются огромному риску, не идущему ни в какое сравнение с риском навсегда потерять друга.       Маринетт чувствует, как что-то внутри, опасно надломившись и треснув, вот-вот сломается. Всегда такая сильная, бесстрашная, изобретательная, ЛедиБаг, жалко съёжившись посреди улицы, балансирует на тонкой грани между непоколебимым оптимизмом и погружением в полное отчаяние. Она не знает, что ей делать, но знает, что обязательно случится что-то ужасное.       Нагнувшись ещё сильнее, девушка утыкается лбом в шершавый асфальт и сдавленно всхлипывает.       Жалкая.       Снова и снова, удар за ударом, бьёт кулаком о землю, разбивая костяшки в кровь, не жалея себя.       Глупая.       Срывая горло, кричит что-то неразборчивое и бессвязное. Чувствуя, как капли только начинающегося дождя моросят по спине и затылку. Теперь всё в самых лучших традициях сопливых мелодрамах: она плачет, и небо плачет вместе с ней. Слишком приторно и неинтересно. На месте туч должно быть яркое солнце посреди безоблачного неба — и так было бы ещё больнее.       Беспомощная.       Тишина. На плечо легко приземляется невесомая лилово-чёрная бабочка. Маринетт не понаслышке знает, что это значит и что за этим последует, но ей всё равно. Весело — её губы искривляются в усмешке, — человек, который должен был защищать это место от зла, в итоге поддался сам. Она, чёрт возьми, не справилась.       Из ЛедиБаг, наверное, выйдет идеальная акума, лучшая из всех злодейских творений. Это, точно, будет успех. Заведомо шедевр.       Испуганные крики квами, донёсшиеся было до слуха Маринетт, перекрывает мягкий бархатистый голос, в котором слышится плохо скрываемое торжество:

«Моё имя Бражник…»

***

      Кот Нуар потерял своё право называть девушку своей мечты своей Леди. Он запрещает себе хоть как-то её называть, думать о ней, смотреть на неё, но всё равно в сотый раз кидает взгляд в ту сторону, где уже минут двадцать назад скрылась ЛедиБаг. Адриан надеется, что она вернется, что он в любую секунду увидит её стройный силуэт на горизонте, а вместо этого там беспросветно чернеют тучи.       А ведь Кот Нуар почти передумал. Он едва не сорвался с места, чуть не остановил её и с трудом удержал себя, чтобы, утонув в тёплых объятиях возлюбленной, не обрушить на неё правду. Его остановил конец превращения. Грузно споткнувшись о собственную ногу, Кот Нуар упал лицом в землю, наверняка разбил нос и разом выкинул из головы все мысли о том, чтобы всё рассказать ЛедиБаг. Нельзя заставлять её страдать ещё сильнее.       О чем он вообще думает? Думает, что всё наладится? Что они смогут всё исправить? Нет, такое бывает только в сказках, и он уяснил это ещё в детстве, впитал в себя вместе с шипящей горечью от потери матери. Зато теперь он прекрасно понимает, что же она испытывала на смертном одре… мечта хоть немного разделить её мучения преследовала с того самого заветного дня, со дня её смерти. Если и существует жизнь после смерти, то, верно, совсем скоро он вновь увидит столь родное, но уже позабытое лицо…       — Эй, Адриан, ты вообще собираешься меня кормить? — возмущению голодного Плагга нет предела. Хозяин и в правду даже не думал о своём квами и его сытости. Не до того ему было.       — Держи, — достав из кармана специально припрятанный на такой случай кусочек дорогого изысканного сыра, юноша, не глядя, вяло кидает его прямо в лапки Плагга и снова отворачивается, снова смотрит туда, куда ему смотреть не следует.       — Ты ведь понимаешь, что она права? Ты ведёшь себя, как идиот, — равнодушно заметил квами, даже не думая отвлекаться от трапезы. — ЛедиБаг всё равно узнает, и лучше от тебя, чем от кого-то ещё.       — Заладили же, идиот, идиот! — не выдержал Адриан и вскочил на ноги, несмотря на слабость в ногах и режущую боль в районе висков. — Вам всем легко говорить, конечно, это же не тебе, Плагг, приходится в одиночку решать, как будет лучше для вас обоих, не тебе остаётся держать всё в себе, чтобы уберечь ее! — в глазах аж потемнело. Юноша снова осел на землю и закрыл лицо руками, чтобы хоть несколько мгновений не видеть этот мир, что разрушал его, разбивал на мелкие кусочки.       — Не говори, не подумав. В тебе говорит усталость. А знаешь, от чего ты устал? От постоянного вранья. — Продолжал квами в своей обычной безразличной манере.       Адриан искренне не понимал, к чему тот клонит, но терпение подходило к концу. Или день не задался, или всё шло к этому с самого начала, но юноша просто в изнеможении запрокидывает голову и издает что-то среднее между рыком и стоном.       Действительно, он выдохся. И очень устал. Хотелось просто свернуться калачиком и спрятаться ото всех этих ужасных проблем, чтобы они решились сами собой или просто исчезли, будто их и не было вовсе. Ощущение, что чем больше он обо всём этом думает, тем сильнее вязнет в бессмысленной путанице мыслей и переживаний.       А в конце всё все равно закончится драмой. Которой не избежать.       Прищурившись, Адриан видит в небе беспечно порхающую бабочку. До боли знакомую. Такую привычную. Раньше он и представить не мог, что однажды такая бабочка прилетит на зов его личной трагедии. Но вот она здесь. Сидит на его перстне, некогда символе несокрушимой силы Кота Нуара, героя Парижа, а теперь остатке его былого величия.       Выглядит это как плохая карикатура, совсем не смешная пародия на то, что должно быть на самом деле. Всё определённо должно быть не так! Он должен добиваться своей Леди, а не вызывать её жалость, он должен заботиться о своих друзьях, а не заставлять беспокоиться о себе, третью неделю не появляясь в школе и не отвечая на звонки и СМС-ки. Он должен готовиться к выпускному и найти, наконец, себе девушку. Адриану Агресту были открыты все дороги, а он сидел на обочине перекрёстка, разбитый и сломленный, и даже не смотрел в сторону новых горизонтов. Вердикт — всё безнадёжно испорчено.       Адриан просто смотрит в одну точку, понимая, что чувств не осталось. И сил сопротивляться тоже. А в голове, где-то на затворках сознания, уже звучит:

«Моё имя Бражник…»