Великий инквизитор

      Стояла очередная жаркая и скверная ночь. Пробормотав сквозь зубы витиеватое проклятие, я понял, что уснуть уже вряд ли получится, и что теперь придётся как-то коротать несколько часов до рассвета. Открыв глаза, но не спеша подниматься, я так и лежал в одной лишь набедренной повязке на палубе нашего рыболовного судёнышка с броским названием "Примавера", на котором мы с капитаном Гарольдом вышли на промысел. Я расположился прямо у подножия грот-мачты, которая своей слегка заострённой верхушкой словно указывала в чёрный и бездонный небесный океан, пустота которого рассеивалась мириадами звёзд, льющими свой золотистый свет из неведомых миров. Красиво. Раньше я бы с этим согласился, но сейчас меня это лишь раздражало. Очередная бессонная ночь. Может, оно и к лучшему, что на нашей посудине не было ни одного зеркала — не хотелось бы лишний раз убедиться в том, что мои глаза приобрели красноватый оттенок от постоянного недосыпа, имеющего место в последнее время. Да ещё этот богатырский храп капитана, доносящийся из его каюты. Ему-то никакая жара нипочём.       Ничто уже не радовало. Этой ночью мы стояли на якоре в Арамейском море, неподалёку от первого из островов Левиосского архипелага. Косяки лакрозов, которые по нашим расчётам должны были проплывать в этих местах, видимо, ушли на дно, спасаясь от жары, да и сейчас эти большие рыбы явно не спешили становиться нашей добычей. А нам приходится париться здесь, причём во всех смыслах этого слова.       Я встал, прошёл по палубе, перегнулся через левый фальшборт и посмотрел на спокойную и ровную водную гладь, по которой лишь изредка проходила лёгкая зыбь. В воде, казавшейся угольно-чёрной из-за недавно наступившего новолуния, было заметно отражение звёзд, но сейчас это зрелище меня не слишком-то завораживало, и мои мысли о капитане Гарольде в данный момент были не особо лестными, хотя сам по себе он человек хороший. Это именно он пять лет назад дал мне работу, познакомил с судоходством, научил ходить под парусом. Он не побрезговал мной, хотя эльфы-полукровки, коим я и являюсь, на всём нашем материке Вьетронне были, так скажем, не в почёте. Ублюдки. Бастарды. Как нас только не называли и в Кьюроланне, на родине эльфов, и в Вергоне, государстве людей. Но я уже давно не обращаю внимание на подобное обращение, тем более, что с недавних пор, когда небывалая ранее засуха обрушилась на Кьюроланн, чистокровным эльфам так же пришлось несладко. Многим из них пришлось податься к людям. Хотя, это и понятно, к кому же ещё? Не с гоблинами же дело иметь, и не с вороватыми кобольдами. Хотя за двадцать пять лет моей довольно бурной жизни всякое бывало; иногда приходилось мне иметь дело с этими хитрыми и алчными существами, так что я довольно хорошо знаком с кобольдским наречием. Да-да, я был вором, что уж тут утаивать, но никакого удовольствия от этого я никогда не получал, просто не смог тогда найти иного способа выжить. А капитан Гарольд принял меня к себе как родного сына и относился ко мне соответственно, и даже деньгами ссужал в особо тяжкие времена, лишь бы я бросил это постыдное занятие.       Но сейчас я лишь смотрел в чёрную воду и мысленно ругал своего благодетеля, чуть завидуя ему при этом. И как только люди умудряются спокойно переносить такую духоту? И если сейчас здесь такое творится, то что же тогда делается в Кантерре, нашем с Гарольдом родном портовом городе, который заодно является столицей Вергона? Ладно, прибудем, узнаем. Я рассеянно почесал левое плечо, которое вчера чуть обгорело. Моя кожа, бледная от природы, покрылась ровным бронзовым загаром от долгих часов работы под солнцем, а чёрные, отросшие до плеч волосы, которые пришлось подпоясывать кожаным ремешком, начали постепенно выгорать, в результате чего возникало впечатление, будто в моих волосах появились седые пряди. Впрочем, ни загар, ни мнимая седина ничуть не портили мою внешность, наоборот, даже придавали некоторый шарм, чем я и пользовался вовсю во время редких вылазок на сушу. Я вообще-то не то что бы бабник, но женщин люблю, чего уж греха таить. А они любят меня. По крайней мере, хочется в это верить. Во всяком случае, старина Гарольд каждый раз не в силах сдержать добродушную, понимающую усмешку, когда я возвращаюсь на "Примаверу" после вылазки в очередной порт с довольной физиономией кота, вдоволь наевшегося жареной рыбы.       Кстати, я ведь до сих пор так и не представился. Я хоть и полукровка, но имя ношу типично эльфийское, меня зовут Лиосилат. Худощавого телосложения, хотя довольно широк в кости, с миловидным лицом и чуть раскосыми глазами. Родился и вырос в Кантерре, куда вскоре нам с капитаном предстояло вернуться. Вернуться домой. С пустыми руками, ведь этот промысел оказался неудачным, кроме пойманной пары-другой красных налимов. Но главной нашей целью всё-таки были лакрозы. Так как мы их не поймали, то вырисовывалась довольно безрадостная перспектива, ведь если нет лакрозов, значит не будет и денег от их продажи. Такое ощущение, что Эмилия, богиня удачи, явно повернулась к нам не тем местом, да и Нереус, бог морей и океанов, тоже к нам не особо благоволил. Последние полгода походы в море оказывались убыточными: у капитана Гарольда уже почти не осталось монет, чтобы заплатить мне за работу. Ладно, выкручусь. Я хоть и полукровка, но в Кантерре есть парочка людей, кое-что задолжавших неугомонному Лису, как прозвал меня Гарольд и некоторые другие жители столицы. То есть, прокормлюсь. А если это и не сработает, то среди кобольдов всё же остались кое-какие связи. Другими словами, я мог сообразить, где можно побольше украсть, если, конечно, дойдёт до такого. Конечно, не хотелось бы снова становиться вором, но всё же сейчас меня мало беспокоило почти полное отсутствие медных песо, не говоря уж о серебряных и золотых соверенах.       Я-то ладно, но вот что будет с Гарольдом? Всё-таки жаль его, он и вправду неплохой товарищ. Допустим, этот бывший кузнец вполне сможет вернуться к своему ремеслу. А может и не вернуться, ведь его "Примавера", по сути, всё, что у него есть. К этому судёнышку он относился словно к родной дочери. Разумеется, когда он не в подпитии, а то водится за ним такой грешок. Я его как-то раз попытался расспросить о семье, но Гарольд ответил лишь, что когда-то у него была и жена, и сын, и дочка, и доходный бизнес, ведь он считался отличным кузнецом, мастером своего дела. А на мой вопрос, что же случилось, он странно взглянул на меня, быстро сморгнув, ничего не ответил и отвернулся. Но от моего эльфийского зрения не ускользнуло то, что на его глаза на какое-то краткое мгновение навернулись слёзы. Больше я расспрашивать ни о чём не стал. И так всё понятно: наверняка его семью вырезали тёмные паладины во время Триумфа Кербоса, как люди (да и прочие разумные существа) прозвали эту кровавую сечу, закончившуюся два десятилетия назад. Да уж, бог смерти тогда сполна пожал свой урожай. Разрушенные до основания города и сожжённые деревни, редкие выжившие, бродящие среди руин, земля, пропитавшаяся кровью павших.       Ладно, что уж сейчас об этом говорить. С моего лба скатилась капелька пота, попав на губу. Я машинально слизнул пот, чувствуя его горьковато-солёный привкус, и вытер лицо. По-прежнему был полный штиль, ветер практически отсутствовал и стояла почти полная тишина. Если не считать храпа Гарольда, конечно, отзвуки которого были слышны даже здесь, у фальшборта. Эх, раз уж всё равно возвращаемся в Кантерру, то нужно будет подать капитану идею насчёт того, чтобы поторопиться, а то старик планировал задержаться тут ещё на день-другой.       И тут в почти полной тишине мне внезапно стало как-то неуютно. В душу закралась какая-то зыбкая и очень неприятная смесь тревоги и страха, даже волоски на руках дыбом встали, словно наэлектризовавшись, а по лицу как будто прошёл лёгкий холодок. С чего бы это? Я огляделся. Вокруг по-прежнему было всё тихо и спокойно, ничто не нарушало сонную тишину, даже Гарольд наконец-то храпеть перестал, лишь изредка снасти чуть поскрипывали. Но я привык доверять своей интуиции, она меня никогда не подводила, чувства меня не обманывают. Неясное, смутное беспокойство всё нарастало и я никак не мог понять, что же явилось этому причиной. Я вновь быстро осмотрелся вокруг, чувствуя, как учащается сердцебиение, и тут моё внимание привлекла небольшая, но яркая белая молния, сверкнувшая где-то вдалеке. Или что-то очень похожее на молнию, ведь откуда она могла сейчас взяться, раз небо абсолютное ясное, и на нём нет ни тучки? У меня, Неугомонного Лиса, крепкие нервы и вывести из себя меня весьма непросто, но тут я почувствовал, как по всему телу пробежали мурашки. Несмотря на то, что всё моё существо просто вопило об опасности, дрожал я сейчас не столько от страха, сколько от того, что и вправду вдруг резко похолодало, и это внезапное похолодание точно не являлось плодом моего воображения, как и ещё две молнии, сверкнувшие уже гораздо ближе. В вспышках света я разглядел вдалеке слева очертания небольшого каменистого острова, первого из островов архипелага, у которого мы бросили якорь ещё вчера днём. Но всё же, что это творится вокруг? Холод продолжал усиливаться так, что через минуту моя кожа уже вся покраснела. Я уже хотел было бежать в каюту, одеться и разбудить капитана, но ноги словно приросли к палубе и я не мог двинуться с места. И вдруг всё кончилось. Холод исчез, его вновь сменила духота, и я упал на четвереньки, рвано выдохнув и всё ещё дрожа.       — Эй, Лис, тебе что, нехорошо? — Я ещё издали услышал поскрипывание палубных досок под тяжёлой поступью капитана, но сейчас его густой бас доносился до меня как будто сквозь туман.       — Всё... нормально, — запнувшись, тихо проговорил я, медленно вставая и поворачивая головой по сторонам. Вроде ничего необычного, но...       — Тогда чего ты тут раскорячился? Так, давай рассказывай, что тут произошло. Я проснулся от какого-то странного озноба, хотя знаю, что не болен. Палуба какая-то холодная, да ещё ты тут на четвереньках. Итак, что я пропустил?       Я вкратце рассказал Гарольду о произошедшем, добавив при этом, что моя интуиция по-прежнему подаёт сигналы тревоги.       — Капитан, у меня такое ощущение, словно на нас что-то движется. Нечто огромное, невидимое, пока неосязаемое, но однозначно враждебное. Гар, я знаю, ты хотел порыбачить ещё пару дней у этих островов, но с ними что-то не так! Надо уходить.       — Лис, не плыви от акулы, всё равно бесполезно. — Гарольд зевнул. — Не пори горячку. Будем считать, что я верю тебе, хотя то, что ты рассказал, звучит абсурдно. Молнии в ясном небе, м-да... Ладно, так уж и быть, сейчас пока остаёмся здесь, а утром потихоньку двинемся вперёд, пройдя немного восточнее островов. Если, конечно, эти кочки можно назвать островами. Короче, я спать. И тебе советую заняться тем же самым. И выкинь эту ерунду из головы, слышишь?       Да я бы с радостью, тем более, что уверенный тон Гарольда сам по себе внушал оптимизм. Но выспаться этой ночью нам было не суждено, кроме того я чувствовал, что нечто непонятное и враждебное, что бы это ни было, уже совсем близко.       — Гар, ты ничего не слышишь? — спросил я, прислушавшись.       — Да вроде шумит что-то, — пожал плечами капитан. — Но это не волна, точно говорю, я бы этот звук из тысячи узнал. Странно.       — Вот то-то и оно, что странно, — обеспокоенно пробормотал я, безуспешно пытаясь определить источник шума.       А шум тем временем всё нарастал и вскоре превратился в глухой рокот. Жара стала просто удушающей, мне даже показалось, что воздух стал каким-то сухим, что совсем было невероятно, если учесть, что мы находились в открытом море. Поднялся небольшой ветер, но он не принёс с собой избавления от ночной духоты, так как сам вовсе не был прохладным, а от совсем недавнего холода остались разве что воспоминания. Море взволновалось, о борт "Примаверы" то и дело разбивались невысокие, но частые волны. Ветер продолжал усиливаться и через несколько секунд на нас обрушился горячий, иссушающий вихрь. Моя кожа, по которой несколько минут назад пробегали мурашки от озноба, теперь вся горела, словно в огне. Я закрыл глаза, хотя это мало помогло; даже сквозь закрытые веки их немилосердно жгло, слёзы лились по щекам. Очень трудно было дышать, казалось, что вместо воздуха в лёгкие поступает расплавленный металл. Я с трудом нашёл в себе силы чуть приоткрыть глаза, но ничего не увидел. Только абсолютная чернота. Боги Небесные, неужели мне выжгло глаза и я потерял зрение? Я продолжал бесцельно метаться по палубе, крича от боли, как вдруг ощутил на своей руке крепкую хватку Гарольда. Он быстро шёл, схватив меня — это последнее, что я запомнил.       Я пришёл в себя в каюте капитана. Зрение начало постепенно возвращаться ко мне, хотя очертания предметов в свете зажжённого масляного светильника были неясными, расплывчатыми. На лбу была прохладная влажная тряпка. Во всём теле ощущалась страшная слабость, но ожогов вроде не было, хотя кожа вся зудела. Гарольд покопался в своём походном сундуке, стоящем в углу, достал оттуда какую-то небольшую бутылку и принялся вливать в меня её содержимое. После первых же двух глотков кантеррийского самогона, обжегшего мне горло, я рывком вскочил с кровати, из-за чего тряпка с глухим шлепком упала на пол. Правда, голова при этом закружилась и мне пришлось сразу же сесть обратно, но зато почувствовал я себя гораздо лучше.       — Гарольд, ты сам как? Всё нормально?       — Со мной — да. Вроде бы. Почти как в кузнице, в былые деньки. Эх... Так, ладно, — капитан помотал головой, прогоняя воспоминания. — Но эту погодную аномалию точно нормальной не назовёшь. У тебя есть какие-нибудь предположения?       — Никаких. Что это за горячий ветер? Насколько я знаю, даже в Шарлинской Пустоши ничего подобного не бывает, хотя там даже кактусы не выживают, но мы-то в море! И эти молнии не дают мне покоя. Откуда они?       — Не знаю, сам с такими чудесами никогда не сталкивался. Ты нормально себя чувствуешь? — Я прислушался к себе, оценивая своё состояние, и нашёл его вполне удовлетворительным.       — Нормально, капитан.       — Вот и славно. Тогда давай поднимемся на палубу, нам ещё нужно постараться оценить теперешнее состояние корабля.       Вот уж не знаю, что именно там планировал оценить Гарольд, если учесть, что всё ещё стояла глубокая ночь и до рассвета было довольно далеко, но я лишь молчаливо согласился, и мы пошли к выходу из каюты. Поднявшись на палубу, мы замерли в изумлении. Нет, с "Примаверой" всё было в порядке, насколько можно было судить, но всё вокруг было окутано призрачным сиреневым светом, который изливался с неба. Мы одновременно взглянули вверх и увидели в небесах нечто похожее на огромную трещину, которая вдобавок ещё и постепенно расширялась у нас на глазах, превращаясь в подобие прорехи; из неё-то и исходил этот странный, ирреальный свет, изумивший нас. Стояла абсолютная тишина. Было так тихо, что мы отчётливо слышали дыхание друг друга. И вдруг в полной тишине из этой небесной "дыры" сорвалась огромная белая молния, вонзившись прямо в остров, который я уже заметил ранее, и который теперь уже можно было рассмотреть вполне отчётливо в окутывавшем всё вокруг странном сиянии. Даже само небо стало сиреневым и широкая трещина, которая, казалось, разорвала небеса, стала почти невидимой. Вслед за первой молнией последовала ещё одна, и ещё, но никакого грома при этом мы не слышали. Вскоре молнии стали сверкать почти непрерывно, вонзаясь в этот клочок суши, не имеющий даже одной морской мили* в диаметре, испепеляя всю растительность на его поверхности. Не знаю, гнев какого Бога нам довелось наблюдать и чем он был вызван, но минуты через две молнии прекратились, и по всему острову занялось пламя. Даже отсюда до нас доносился его равномерный гул. Другое дело, что я никогда в жизни не видел огня сине-зелёного цвета! Я в немом изумлении молча наблюдал за тем, как языки этого странного пламени начинают подниматься всё выше.       — Лис. Эй, Лис! — капитан тряхнул меня за плечо. — Лиосилат, чтоб тебя пираньи сожрали, да проснись уже!       — А? — встрепенулся я.       — Б! Тоже буква алфавита. Быстро помоги мне поднять якорь и поставить парус, валить надо отсюда, и срочно. Не знаю, что тут творится, но это уже явно выходит за все мыслимые рамки! Тем более, что ветер сейчас попутный.       Да каким бы он ни был! Сейчас прежде всего нас заботило не возвращение домой, а спасение собственных жизней. Мы бросились поднимать якорь и ставить парус на грот-мачту, стараясь ни на что не отвлекаться, но у меня это плохо получалось; краем глаза я всё равно следил за столбом пламени, который уже успел подняться гораздо выше, чем мачта нашего судёнышка, что уже само по себе внушало ужас. Наконец, через пару минут парус был поднят, мы поймали ветер и "Примавера" бодро заскользила вперёд, чуть покачиваясь на волнах. Я оглянулся и тут...       — Гар, смотри! — крикнул я.       — Ага, смотри, а судном управлять кто будет? — сварливо отозвался капитан.       — Да никуда наше корыто не денется. Ты только посмотри на это!       — Если ты ещё хоть раз так назовёшь мой корабль, то... — Гарольд взглянул в мою сторону. — Якорь мне в задницу! — потрясённо выдохнул он, прервав свою гневную речь.       Её и вправду было, отчего прервать. Столб сине-зелёного пламени, ярко выделявшийся на сиреневом фоне, внезапно стал изменять свою форму, постепенно приобретая очертания человеческой фигуры. Высоко поднятые руки гиганта, казалось, подпирали небеса. У меня почему-то возникло стойкое ощущение тяжёлого, недоброго взгляда, устремлённого на меня, на Гарольда, на наше судно, на Левиосский архипелаг, на всё Арамейское море, на весь наш мир, наконец, который до этого момента был таким простым, понятным и привычным. Вероятно, Гарольд чувствовал то же самое, потому что мы вместе продолжали оторопело смотреть на этот обезумевший, непонятно откуда взявшийся огненный колосс, полностью забросив управление "Примаверой", которая неслась вперёд по воле шквалистого ветра, трепавшего наши волосы, и поднявшихся волн. Я даже уже не удивился, когда на одной из "рук" гиганта вдруг зажглась яркая белая звезда, которая постепенно стала увеличиваться в размерах. Не осталось уже возможности удивляться чему-либо, изумляться. Даже если бы Гарольд сейчас вдруг превратился сейчас, скажем, в дракона, я и то бы не сумел прийти от этого в ужас. Минуту спустя стало заметно, что эта звезда ни что иное как огромное кольцо ослепительно-белого пламени, стремительно несущегося на наше судёнышко. Мы поняли, что это наш конец, что нет уже смысла пытаться спастись; мы с Гарольдом просто стояли на палубе, держась за руки, не отрывая глаз от мчащейся прямо на нас пламенной смерти, хотя на огонь было больно смотреть, и готовясь встретить её достойно.       Мощный рёв пламени, кольцом окутавший "Примаверу", слился с оглушительным шипением испаряющейся воды. Этот пар укрыл нас с кораблём подобно куполу. На огонь сквозь пар смотреть стало вполне возможно, но мне и даром не нужно было такое зрелище. Мы не знали куда деться, как спастись; странно было, что мы вообще всё ещё живы. Я, по крайней мере. Да, было трудно дышать, покрасневшая кожа, судя по ощущениям, покрылась волдырями, из глаз текли слёзы, сильная боль проникала как будто в каждую клеточку моего организма. Но всё же я однозначно был жив. Гарольд лежал без сознания, судя по всему, ударившись о битенг**. По крайней мере, мне очень хотелось верить, что всего лишь без сознания. По всему телу пробежала крупная дрожь; паника, уже давно овладевшая мной несмотря на железные нервы, нашла выход в пронзительном вопле, в котором отразился весь мой ужас перед неизведанным. И который тут же потонул в оглушительной какофонии этой эпичной, ирреальной битвы огня и воды. Плача, я упал на колени, непроизвольно свернулся в позу эмбриона и лишь в угасающем сознании гулким эхом метался рокочущий и победный хохот огненного исполина.