Поделись своим теплом

Это было их первое Рождество врозь. Без по-королевски богатого, ломящегося от угощения, приготовленного Сунако стола. Без Кёхея, тут же запускающего пальцы в только-только поставленную посредине скатерти индейку и получающего за это щедрый подзатыльник от мрачного повара. Без дюжины разбитых ёлочных игрушек, потому что Ной не вовремя отвлеклась на Такенагу, сидящего на диване, и подала Юки стеклянный шар или сосульку мимо протянутой руки. Без громкой рождественской музыки, предвкушения грядущих шуточных конкурсов и ожидания очередного приключения, в которое обитатели особняка ввязывались регулярно в преддверии любого праздника, будь то Рождество, Хэллоуин или что-нибудь изначально спокойное и безобидное вроде Дня матери. Ничего этого не было. А была небольшая квартирка – нет, не кроличья нора, а вполне презентабельные апартаменты, но с особняком с его высокими потолками, просторными комнатами и двумя этажами плюс подвал и чердак она не шла ни в какое сравнение, — рассчитанная на двух человек. Была ёлка, маленькая, Ранмару она едва ли доставала до пояса, но заботливо украшенная, запелёнутая в яркую пушистую мишуру, тихо шелестящую, когда кто-то проходил мимо; гирлянда, мигая каждую минуту в разном режиме, пищала какой-то новогодний мотивчик. Тамао, в фартуке и с собранными в хвост волосами, возилась на кухоньке, занятая приготовлением праздничного ужина. Она пыталась напевать что-то под нос, как это обычно делала Сунако, но выходило плохо — Сунако делала это потому, что готовка приносила ей удовольствие, Тамао же была слишком обеспокоена, чтобы наслаждаться чем-либо. Когда им исполнилось восемнадцать, их с Ранмару родители решили, что перед свадьбой молодым лучше пожить под одной крышей. Возражений со стороны детей не последовало, они послушно собрали вещи и переехали в снятую специально для них квартиру. С тех пор прошёл месяц, но ничего не изменилось. Нет, ей нравилось ужинать с Ранмару, иногда, если удавалось, смотреть вместе телевизор, но потом они неизменно расходились каждый в свою комнату и встречались только утром, чтобы, позавтракав, коротко попрощаться и не видеться до самого вечера. Раньше он пытался подшучивать над ней, вести себя с ней как с девушкой из числа тех, что с готовностью бросались в его объятия, стоило ему чуть растянуть в улыбке губы. Тамао же была слишком робкой для подобных порывов, и, похоже, Ранмару решил оставить бессмысленные попытки расшевелить ее. Он окончательно отстранился и даже замкнулся в себе. Он больше не улыбался ей, не говорил забавные глупости, которые должны были её поддразнить, вывести из прежнего холодно-замороженного состояния, не пытался даже коснуться её. Что ж, она сама была в этом виновата. Сегодня Ранмару был молчалив с самого утра и необычайно серьёзен. Он послушно помог ей нарядить ёлку и украсить квартиру, но при этом мысли его были далеко. Тамао это беспокоило, но она не подавала виду. Как обычно. Она так привыкла, находясь рядом с ним, прятаться в свой кокон из невозмутимости и холодности, что тот затвердел, укрепился, и разрушить его теперь не было никакой возможности. Когда рождественская индейка была поставлена в духовку, а с остальными блюдами было покончено, Тамао покинула кухню и присела на диван в прихожей. Закрыла глаза: как глупо, необычайно глупо страдать по таким пустякам и ничего не пытаться сделать для того, чтобы решить свои проблемы. Временами она ненавидела себя за это. Слишком долго Тамао пятилась назад. Теперь первый шаг нужно сделать самой. — Ранмару-сама? .. — окликнула она жениха, когда тот прошёл мимо, завязывая галстук. Серебристого цвета костюм на нём сидел так, будто Ранмару в нём родился. Плейбой собирается на охоту? — Да, Принцесса? — Ты… куда? Когда он посмотрел на неё, Тамао показалось, что в его глазах мелькнул испуг, как у ребёнка, которого ещё не поймали на шалости, но догадались о ней. Сердце тревожно замерло и заныло. Если сейчас подтвердятся её страхи… — Ммм… — Ранмару пожевал нижнюю губу, придумывая ответ. Девушка боялась, что всё, что он скажет ей сейчас, может оказаться всего лишь красивой ложью, чтобы избавить её от беспокойства. — Да так… надо кое с кем встретиться… «С кем? С кем ты собираешься увидеться за несколько часов до Рождества?» — ей было страшно спрашивать об этом, поэтому она молчала. Глупая, глупая девчонка, ты же знала, какой он, знала, что не дождёшься от него верности, так что молчи, закуси губу и молчи. Ревность — это последнее, что тебе, нелюбимой и ненавистной обузе-невесте, позволено. Она была такой беззаботной… У неё был целый месяц, когда он был гораздо ближе, чтобы завоевать его, чем раньше, и масса возможностей сдвинуть всё с мёртвой точки, а она не сделала для этого ничего. Только жалела себя и стенала по поводу своей замкнутости. Так к чему теперь рвать на голове волосы? — И обязательно делать это сегодня? — в её голосе мелькнули истеричные нотки, ревность, до этого тщательно скрываемая, прорвалась наружу. Тамао так сжала подлокотник дивана, что послышался скрип кожи. — Да, — его ответ прозвучал неожиданно резко, и девушка отшатнулась, будто от пощёчины. Получай, девочка. И это только начало. Ты мечтала о красивой сказке, о принце, безумно влюблённом в принцессу, коей сама себя вообразила? Ну так вот она твоя сказка. С поправкой на реальность. Она молчала, когда он ушёл в прихожую и, присев на корточки, принялся шнуровать ботинки. Жалости к себе не было, ненависти к нему — и подавно. Было только твёрдое осознание того, что необходимо что-то срочно предпринять. Что-то, способное позволить растопить лёд между ними, расколоть его на алмазно сверкающие осколки и выбросить за порог. Лёд можно растопить только теплом. И тепла этого, судя по всему, потребуется много… Тамао всегда была мастером неожиданностей. До Сунако ей, конечно, было всё равно далеко, но Ранмару, привыкший всегда знать, чего ждёт от него та или иная девушка и что она может сделать в следующую минуту, терялся перед своей невестой и терпел поражение за поражением. Ей и на этот раз удалось обставить его изящно и легко, словно, будучи гроссмейстером, обыграть его, новичка, в шахматы. — Ранмару-сама! .. — прошептала она звенящим от слёз голосом, падая на колени и обнимая его за плечи. Ранмару, замерев с наполовину зашнурованным ботинком в руках, напрягся. Что-то пришло в голову его невесте? Это оказалось неожиданно легко — сломать себя. Легче, чем каминную спичку или свежее печенье. А потом стало легко-легко, словно она вдохнула слишком много чистого кислорода. Лёд захрустел, как пачка с чипсами, на которую кто-то сел, пошёл затейливыми трещинами, и стал распадаться на куски. «Я поделюсь с тобой своим теплом. Отдам тебе всё, без остатка. Только пойми наконец, что я серьёзна!» Кожа спины в тех местах, где она соприкасалась с её грудью и животом, горела, несмотря на разделяющую их ткань. Руки Тамао, тонкие, бледные и хрупкие, будто из сахара, тоже были неожиданно горячи. Забавно, но он так редко к ней прикасался, что совсем забыл об этом. Она была тёплой и мягкой, так что хотелось закрыть глаза и замурчать от удовольствия. Из всех женщин, что когда-либо его обнимали, Тамао первая, кому удалось пробудить в нём это чувство. Значит ли это? .. Он вздрогнул и резко повернулся к ней лицом, отчего девушка потеряла равновесие и едва не упала на него — вовремя успел поймать. А потом Ранмару обнял её в ответ. И подарил ей своё тепло. И нежность. И доверие. То, чего он никогда не дарил ни одной из тех многих женщин, что были до неё. Могла ли она желать более ценного подарка на Рождество? Мог ли он предположить, что это Рождество, с самого начала не похожее на предыдущие, станет для него особенным? — Я люблю тебя, Ранмару-сама, — прошептала Тамао, чувствуя, что вот-вот расплачется. Он бормотал что-то в ответ, но это даже отдаленно не было похоже на признание. Слишком рано. Ей ещё предстоит не один раз шагнуть ему навстречу прежде чем удастся приблизиться к нему настолько, что он примет её как самого близкого человека. Путь далёк, но первый шаг сделан, дальше — она была уверена — будет легче. — Я хотел помочь Кёхею… — вдруг признался Ранмару. — Он… в общем, если он сегодня не успеет в аэропорт до семи часов… Тамао чуть отстранилась от него и кивнула, улыбнувшись: в семь часов Сунако улетала к родителям. Рейс задержали почти на сутки из-за метели — в Токио пришло настоящее Рождество, —, но Сунако всё равно решила исполнить запланированное. Тамао всегда восхищалась силой воли подруги, а теперь поняла, что и сама может быть сильной и решительной. Это не сложно, было бы желание. — Желаю вам удачи. — Не хочешь поехать с нами? — Нет… У меня индейка в духовке и стол не накрыт. Ты езжай, а я подожду тебя дома. «Как любящая жена…» И тогда он, коснувшись её щеки, улыбнулся. Не насмешливо, с чувством собственного превосходства, как делал это раньше, а ласково и открыто как не возлюбленной, но хорошему другу. И легко тронул губами её щёку. — Спасибо. Жди меня через пару часов. Тамао, глупо улыбаясь от уха до уха, кивнула. Ранмару, глянув на неё, хихикнул — впервые видел на её лице столько эмоций одновременно – и, закончив собираться, ушёл. Чтобы вернуться. И чтобы потом тоже шагнуть ей навстречу. Ведь если они будут делать это вдвоём, получится гораздо быстрее… За окнами падал снег, а в квартире играли рождественские песни, и Тамао знала: это Рождество принесло не только ожидание чуда.