Другие мы

Тонкие руки легли на плечи. Росиу зажмурился от удовольствия, впитывая их родное тепло. Он был кинестетиком, и прикосновения были куда приятней для него, нежели слова. Ему нужно было не видеть Кинон и не слышать — чувствовать. Чёткой картинки внешности Росиу тоже не мог себе нарисовать. Он знал только, что у неё за стёклами очков удивительно светлые глаза, а волосы цвета молочного шоколада, и вокруг них, подсвеченных солнцем, образуется золотой ореол. Маленькая богиня с серьёзно сжатым ртом, так часто приоткрывавшемся в детски наивной улыбке. В том мире — мире зыбких, но удивительно реалистичных снов — он был политиком, и многие склонялись перед ним. А он? Ему хотелось преклонить колени перед многими, и не последней была она, безбоязненно надевшая на себя пояс со взрывчаткой. Ради него. Кинон положила голову ему на плечо, уставившись на экран компьютера, за которым отец Росиу и обосновался. Спустя несколько секунд над ухом раздалось сердитое: — Росиу Грин, почему я ничегошеньки об этом не знаю?! — Я боялся, что ты сочтёшь меня сумасшедшим, Кинон, — ответил священник. — Почему это? — она смешно и мило нахмурилась. — Мне тоже снится это безобразие! — Тебе? — удивился Росиу, но тут же поспешно смолк. Он слишком часто забывал, что война коснулась не его — её. — Не удивляйся, — Кинон оперлась на спинку стула, наклонилась и прошептала это едва слышно, прежде чем невесомо коснуться его губ своими. Время застыло. Она сидела у него на коленях, доверчиво прижавшись, её очки лежали на столе, а счастье стояло за спиной, косыми лучами закатного солнца освещая влюблённых.