Тени

— Арнав? Что с вами? Арнав! Издалека доносился чей-то встревоженный голос. Он манил его, требовал очнуться. Арнав попытался открыть глаза, но не увидел ничего, кроме тусклых оранжевых бликов. Они скакали, словно назойливые беспокойные мартышки, и от их мельтешения невыносимо кружилась голова. — Арнав… Голос приблизился, продолжая настойчиво звать его, а он никак не мог прийти в себя. Он попытался пошевелить руками, но они казались совершенно бесполезными, бестолковыми плетьми — никчемным придатком плеч. Плечи… Их он тоже почти не чувствовал. Расплавленное олово внутри медленно остывало, принимая форму тела. Реальность возвращалась рывками, пульсируя сгустками крови в туманном тяжелом мороке. Легкое касание ласкало щеку прохладным шелком, журчало водопадом блаженных ощущений, и от этого было хорошо. Боль еще искрила, отбрасывая жгучие капли, но уже неспешно отступала, не сумев преодолеть преграду, вставшую на пути. Недовольно ворча, она убиралась в свое логово по темным лабиринтам разума, едва освещаемых тлевшими головешками. Он лежал на чем-то мягком и теплом… Лежал? Как он мог лежать? Он не помнил. Ничего не помнил… Совершив немыслимое усилие, Арнав постарался прорваться сквозь оболочку из тьмы и неясности. Вяло моргнув, он сфокусировал взгляд на самом большом светлом пятне и вдруг перестал дышать, увидев прямо перед собой Кхуши. Она сидела на полу, подогнув под себя ноги и осторожно придерживая его соскальзывающую с ее колен голову. Арнав чувствовал, как подрагивает маленькая ладонь. Дрожь стекала с кончиков пальцев Кхуши ароматным расплавленным маслом, просачивалась внутрь тревожащим светом. Она резвилась за ребрами, щекотала сердце, словно играя его желаниями, а затем, небрежно задев нервные окончания, зазвучала тоскливым жалобным напевом. Арнав смотрел в глаза Кхуши, стараясь увидеть дно, разглядеть отблеск давнего тепла. Он искал забвения, но не находил. — Кхуши? Хриплый тихий вопрос напоминал мыльный пузырь. Он завис в воздухе между ними, переливаясь в полумраке. Тонкая дрожащая пленка колебалась от их дыхания, мерцала в свете стоявшей на полу свечи. Испуганно посмотрев на Арнава, Кхуши отдернула руку, и пузырь лопнул, разорвав мгновение покоя. Глаза едко защипало. — Нужно позвать врача, — глядя в сторону, сказала Кхуши, откинувшись как можно дальше. — Не нужно. — Арнав подтянулся и сел, чуть заметно качнувшись. — Я в порядке. Вскочив одним стремительным движением, Кхуши бросила на него быстрый взгляд и снова опустила глаза. — Как знаете, — равнодушно бросила она. Упираясь руками в пол, Арнав постарался последовать ее примеру. Его нещадно штормило. В голове шумело. Рывком приподнявшись, он попробовал встать на ноги, но комната дернулась и поплыла. Хватаясь за воздух, он попытался сохранить равновесие и внезапно ощутил теплое дыхание на своей шее. Хрупкие плечи Кхуши вздрогнули под его весом и напряженно застыли. Арнав смотрел в ее глаза, но слышал лишь свое бешено бьющееся сердце. Просто смотрел и боялся отпустить. Он обнимал ее, а мир остановился. Настоящее исчезло. Прошлое растаяло. Он держался за Кхуши— и не верил в происходящее. Не мог поверить, потому что вопреки всему, она не дала ему упасть… Вспыхнул свет, и, мягко оттолкнув Кхуши от себя, Арнав ушел, не сказав ни слова. Проводив его взглядом, она прижала ладони к пылающему лицу. Ей казалось, как только он разожмет руки, она упадет, но вот он ушел, а она по-прежнему стояла на ногах. Не умерла. Не рассыпалась в пыль, а стояла и чувствовала себя удивительно живой, несмотря на слабость и грохот в ушах. Что это было? Откуда это непостижимое желание прикоснуться? Потрогать упрямо вздернутый небритый подбородок и уткнуться в плечо, пьянея от запаха? — Богиня, ты мало посмеялась надо мной? Скажи, за что ты мне мстишь? Что я тебе сделала? Я любила тебя, но ты, как все…Тоже отвернулась от меня. Почему? Скажи мне, почему?! Где ты есть? Покажись! Нет, ты не можешь… Не можешь, потому что тебя нет! Слышишь? Тебя — нет!!! Ты пустое место, и я зря тебе верила… Кхуши надеялась, что научилась быть жесткой, но оказалась слаба. Почему — сейчас? За что — сейчас? Она не хотела больше чувствовать, не желала испытывать ни малейшего шевеления там, где так сильно болело. В том чертовом месте слева, где зияла страшная черная дыра с тех самых пор, как… Воспоминания о Шьяме, его настойчивых руках, губах, омерзительном ощущении чужого языка во рту хлынули, вызывая тошноту, и Кхуши передернуло от отвращения. Она ненавидела его, а еще больше себя, свое тело, потерявшее чистоту. Он был ее мужем… А был ли? Сомнения мучали и терзали, но уверенности не прибавлялось. А впрочем, какая разница? Неважно… Кхуши отказывалась даже думать об этом. Она должна была следовать за мужем, но знала только одно — отправляться за ним она не хотела. Ни в этой жизни, ни в одной из следующих. Она просто надеялась жить, собиралась радоваться и улыбаться. У нее был для этого повод, ведь теперь она снова чувствовала себя свободной. Ночь обнимала его сильно и бережно, словно истосковавшаяся по ласке женщина. Тени на потолке появлялись и исчезали, сплетались причудливым узором из ломаных линий и размытых пятен. В детстве Арнав любил угадывать знакомые очертания в этой фантасмагоричной пляске, но сейчас она выглядела угрожающей вереницей сине-черных силуэтов. Он лежал на кровати, закинув руки под голову, и безуспешно пытался расслабиться. Боль притаилась в отдаленных закоулках, напоминая о себе лишь легкими ноющими отголосками. А память не отпускала. Вот он, немного отодвинувшись, заглядывает Кхуши в лицо. Она смотрит на него широко распахнутыми глазами, и он тонет в их бескрайней глубине, впечатывая в память свое отражение в темных зрачках… Вот впивается пальцами в плечи, желая губами снять жар ее кожи, выпивая до капли весь трепет… Хаос в голове напоминал калейдоскоп ярких образов, переливавшихся алмазным сиянием, отбрасывающих цветные лучи. Арнав глубоко вздохнул и закрыл глаза. С тихим шорохом мысли выстроились в новый рисунок, возвращавший его в прошлое. Он рылся в нем, как в куче грязного белья, а слова Аши тревожными волнами расходились по телу. «Не всю правду ты знаешь…» Какую правду он не знал? Где ее искать? Миллион сомнений, копошащихся червями в гниющей душе. Сотни вопросов без ответов. Все, чего он хотел, досталось Шьяму. Он сам отдал ему Кхуши. Вышвырнул, избавляясь от ненужного хлама. Добился своего, отомстив обоим — за сестру и… за себя. Но что теперь? Они расплатились сполна, а удовлетворение отдавало мерзким привкусом сожаления и тоски. Завтра возвращаются Акаш и Паяль. Все закончится. Кхуши уйдет. Сможет ли он отпустить ее? Ответ на этот вопрос был абсолютно прозрачен: нет. И напрасно искать причины и оправдания. Бессмысленно… Потому что оправданий не существует, а причина одна — та, от которой он так и не сумел избавиться.

***

Возвращение членов семьи на время встряхнуло сонную тишину Шантивана, но затем дом снова затих, рассовав по углам все тайны и недомолвки. Кхуши так и не вышла в гостиную. Нерешительно потоптавшись на пороге, она неуверенно улыбнулась радостно вспыхнувшей при виде нее Паяль, поприветствовала остальных и, не сделав даже попытки поздороваться с Арнавом, снова исчезла, пряча глаза. Ее холодность была правильной, но удивительно колючей. Настолько неприятной, что пальцы сжались в кулаки, до боли вонзая ногти в ладони. Она рождала противоречивые чувства. Арнав с трудом обуздал желание пойти следом за Кхуши и накричать. Растоптать. Вызвать неприязнь и даже ненависть, которая лучше, чем равнодушие. Он хотел так поступить, но остался на месте. И с тем же усилием преодолел непрошеную жалость, на краткий миг вспыхнувшую в душе. В лучах солнца плясали пылинки. Они кружились в бесшумном призрачном танце, и идущий по коридору Арнав лениво отметил необходимость сделать выговор нерадивой прислуге. Им овладела апатия. Густая, тягучая, она была лучше яростной дымки, но мешала думать. Внизу кто-то был. Приостановившись, Арнав прислушался и с удивлением разобрал голос Кхуши. Ей вторил тихий смех Паяль. Сопротивляться желанию видеть оказалось очень трудно и, бесшумно шагнув к ограждению второго этажа, он навалился на поручень руками, всматриваясь в пространство гостиной. Сидевшая на диване Кхуши была как на ладони. Она будто светилась робким, неуверенным светом, а в ее взгляде, устремленном на Паяль, в адресованной ей мягкой нежной улыбке плескалась пугливая радость. Картина была настолько знакомой, что Арнав замер, жадно впитывая эту забытую теплоту. Внезапно он оказался во власти разыгравшегося воображения и подался вперед, желая ощутить близость Кхуши, вновь почувствовать ее тело, раствориться в ее дыхании, как накануне, но прозвучавшие слова все изменили. — Кхуши, я так рада, что ты дома… Арнав не видел лица Паяль, но Кхуши словно окаменела от этих слов. Счастье исчезло, скрывшись за плотной завесой, оставив лишь неживую улыбку. — Но я не дома, диди. У меня больше нет дома. Обратившийся в слух Арнав похолодел. — Кхуши, не говори так! — Как? — безжизненно спросила она. — Знаешь, ты просила, но… Прости меня. Я сказала родителям, что ты вернулась. Кхуши встрепенулась, с потаенной надеждой взглянув на сестру. — Они… простили… меня? Паяль растерянно молчала. — Не простили… — почти прошептала мгновенно поникшая Кхуши. — Они поймут. Дай им время. — Конечно. У них много времени. — Ее голос снова стал бесцветным. — Вся моя жизнь, чтобы простить. — Нет, правда. Они волнуются! Поверь! Смотри, что они просили тебе передать. Я не смогла отдать сразу, потому что не знала, как рассказать… Но теперь… — Паяль пошарила у себя за спиной и вытащила полотняный расшитый мешочек. — Вот. — Мои украшения? — Тетя сказала, что это поможет тебе на первых порах. Денег у них нет, но… ты можешь что-нибудь продать. Паяль покопалась внутри и вытащила руку, зажимая в горсти какой-то предмет. — Что это? Кхуши посмотрела на разжавшийся кулак сестры и аккуратно сняла с ладони заигравшие в солнечном свете украшения. — Серьги твоей мамы… Твоей родной мамы, — уточнила Паяль. — Я никогда их не видела. — Кхуши, как зачарованная, погладила пальцем легкий ажурный металл. — Мама сказала, что берегла их для тебя. Там есть еще кольцо. И те красивые браслеты… — Какие браслеты? — напряженно спросила Кхуши. Сердце Арнава кольнуло от нехорошего подозрения. Он словно оказался на пороге неизвестности, в которую не решался шагнуть. Предчувствие падения было столь явным, что он просто смирился с его неотвратимостью и сейчас терпеливо дожидался неминуемого толчка в спину. Кхуши сунула руку в мешок и выудила на свет… его подарок. — Нет. Ладонь разжалась, выпуская браслеты. Звякнув об пол, они раскатились в разные стороны, а Кхуши опустила на них глаза, замерев с поднятой рукой. — Нет… — Кхуши? Медленно наклонившись, она подобрала украшения и протянула их Паяль. — Выброси их. Они мне не нужны. Пальцы Арнава вцепились в перила, стиснули их до белизны костяшек и ломоты. — Но что случилось? — обеспокоенно спросила Паяль, придвигаясь к сестре и забирая браслеты. — Ничего. Просто убери их так далеко, чтобы я никогда не видела даже следа. Не оставляй. Выброси. Умоляю тебя. Арнав не верил своим ушам. От вспыхнувшей злости закружилась голова. Прошлое снова напомнило о себе. Ударило в пах, заставив корчиться в муках. Будто наконец почувствовав его присутствие, Кхуши подняла глаза и вздрогнула. — Кхуши, ты меня пугаешь! Что с тобой? — потормошила ее Паяль. — Ничего, диди, — произнесла она, не отрывая неподвижного взгляда от разъяренного Арнава. — Все хорошо. Теперь все хорошо. Словно смерч, разрушающий все на своем пути, Арнав влетел в свою комнату. Горло сжимало болезненной судорогой, сердце превратилось в горящий факел, и теперь в груди бушевал и ревел знакомый огонь. Он метался, бился внутри, превращая все органы в пепел, сводя с ума. Воздух со свистом проникал сквозь плотно сжатые зубы. Пытаясь отдышаться, Арнав зажмурился и рванул воротник. Посыпались пуговицы, что-то отскочило в сторону с негромким стуком… Какого черта он так среагировал?! Он не должен был. Не смел. Не имел права. От неожиданного чувства вины Арнава будто окатило ледяной водой. Он ошеломленно уставился в пустоту, но какое-то смазанное, нечеткое движение привлекло его внимание. Повернув голову, он заметил собственное отражение в зеркале и оцепенел от ужаса. Его бледный двойник с угольно-черными глазами медленно растянул губы в безумной зловещей усмешке, понимающе ему подмигнув.