Тени

Бассейн застыл прозрачным жидким стеклом, от которого веяло прохладой и свежестью. Блеклое солнце лениво пробивалось сквозь облака, и его рассеянные лучи едва достигали поверхности воды. Откинувшись на спинку плетеного кресла, Арнав всматривался в клочок неба над головой покрасневшими от усталости глазами. Он так и не смог уснуть, проиграв бессоннице остаток ночи. Принять решение — совсем не то же самое, что его осуществить. Что-то исправить можно было лишь отринув прошлое, но сделать это казалось невероятным чудом. Наступило сегодня, а он стоял во вчерашнем дне, не зная, как вернуться, и чувствовал себя так, будто вынужден повернуть реку вспять. В бизнесе он решительно воплощал в жизнь любые самые смелые идеи. Заглатывал конкурентов, с легкостью переваривая и сплевывая ненужное… Но никогда — никогда! — не справлялся с собой без мягкой руки сестры. Только она была в состоянии преодолеть его сопротивление. Только она показывала обратную сторону его самого. Она была маяком и якорем, и сейчас он казался себе утлым суденышком в штормовом море. Арнава бросало в волнах, швыряло на отвесные скалы, но некому было его удержать. Маяк погас, а он бился о борт корабля и едва терпел боль в изломанном, покрытом шрамами теле. «Шьям убил Анджали» Слова Кхуши вспыхнули слепящим неоном. Злобное шипение вырвалось сквозь зубы, царапая язык. Он мог бы полосовать острой бритвой ненавистную плоть Шьяма, отрубать пальцы — фаланга за фалангой, продлевая мучения, ломать руки и ноги, наслаждаясь кровавым месивом связок и мышц… Как жаль, что он уже умер! Он не заслуживал такой легкой смерти. Но… Кхуши жива. Мысль о ней была ядовитой. Она жалила подобно укусу змеи, смертельной отравой разливалась по телу, вызывая слабость и тошноту. Арнав еще дышал, но глаза уже застилал туман, а онемевшие мышцы превращались в камень. Кхуши причастна. Она — причина. Только она. Он мог сорвать свою ярость на ней. Так почему же не хотел преодолеть нежелание — слабое, но назойливое, упрямо путавшееся под ногами? Тяжело поднявшись, Арнав почувствовал, как в голове ударил чугунный молот. Нужно было идти. Собрать себя по крупицам. Склеить осколки. Арнав качнулся, увлекаемый размашистым движением инструмента, но следующий удар толкнул его назад, прогнул тонкую железную завесу в сознании. Глаза заслезились от натужного металлического гудения. Щурясь от рези, мешавшей видеть, он неверной походкой прошел к шкафу и, достав первую попавшуюся одежду, направился в ванную комнату. Сделав воду настолько горячей, насколько мог вытерпеть, он встал под обжигающий душ. Чем больше краснела кожа, тем слабее становилось чувство тошноты. Молот покорно улегся, гулко звякнув о наковальню. Арнав постепенно приходил в себя. Кхуши нехотя разлепила глаза, а затем старательно моргнула, с силой сжимая веки, стряхивая остатки сна. Жар ушел, и теперь ужасно хотелось пить. Повернув голову, она с тоской обнаружила кувшин на комоде в углу, и едва не застонала. Ей захотелось убить человека, поставившего воду так далеко. Прошедшая ночь настолько ее измотала, что не хотелось даже думать о том, чтобы подняться с постели. Воспоминание о кошмаре не давало покоя, и она тревожно ворочалась с боку на бок, задремав только под утро. Об Арнаве Кхуши старалась не думать. Что проку мучать себя домыслами, которые не могли объяснить причину его появления? Да это и не имело никакого значения. А сейчас Кхуши равнодушно отметила, что ее и вообще не беспокоят ни пугающий сон, ни последующий ночной разговор… Все неожиданно перестало существовать, кроме невыносимой жажды. Пить. Ей нужно доползти до кувшина. Совершить эти трудные шаги непослушными ногами. Добравшись до воды, Кхуши с наслаждением сделала несколько больших глотков, с каждым из них будто возрождаясь. Тело поднялось из руин знакомыми очертаниями рук и ног, дало о себе знать вялой ломотой в пояснице. Слабость осталась, но уже не докучала изнуряющей дрожью. Теперь ей страстно хотелось в душ — смыть с себя грязь, а вместе с ней избавиться от осевших на коже воспоминаний, налипших гадкими хлопьями. Взяв предусмотрительно оставленное сестрой сари, от которого веяло уютом и чистотой, Кхуши почувствовала, как нежная благодарность затопила сердце, разошлась по груди, поднимаясь выше, касаясь уголков губ. Паяль… Единственный близкий человек, оставшийся в ее жизни. Единственная опора. Источник любви и заботы, несмотря ни на что. В ванной пахло чистящим средством и цветами. Запах был слегка навязчив, но дарил необъяснимое чувство стабильности, словно напоминая об отлаженном быте и спокойном времени, поделенном минутами на безмятежные отрезки. Без особой надежды заглянув в шкафчик на стене, Кхуши нашла зубную пасту, и, с облегчением выдавив немного на палец, почистила зубы. Осунувшееся бледное лицо, лихорадочно горящие глаза в ореоле темных кругов, спутанные волосы, отражавшиеся в зеркале, навевали тоску. Хотя сегодня все было не так уж плохо. Одежда, паста… Мелочи, сделавшие утро чуть более приятным. Кувшин выбивался из этой обнадеживающей картины, но вспоминать о нем не хотелось. Можно было списать это недоразумение на привычную рассеянность ее судьбы. — Жизнь налаживается, — невесело улыбнулась Кхуши своему отражению. Она склонилась ниже, плеснув прохладной водой в лицо, а затем резко выпрямилась, отбрасывая назад скользнувшие под струю пряди волос. От неосторожного движения мир вокруг покачнулся, сдвигаясь, раздваиваясь нечеткими контурами. Она ухватилась за край раковины, чтобы не упасть, и замерла, пережидая приступ головокружения. Стены плавно прекратили вращение, предметы вернулись на свои места, а Кхуши расстроенно посмотрела на душ. Водные процедуры откладывались до лучших времен. Потерять сознание, ударившись головой о скользкий мокрый кафель, было гораздо страшнее чувства несвежести. Ополоснув лицо еще раз, она с сожалением закрыла кран. Конец чистого сари привычно лег на плечо. Тщательно расчесанные волосы укрыли спину. Скользнув по запястьям, звякнули дешевые браслеты. Кхуши была готова и теперь с опаской стояла на пороге нового дня. Она с радостью отсиделась бы здесь, спрятавшись в безопасности комнаты, но желудок возмущенно отозвался недовольным урчанием. И немудрено. Сколько уже она нормально не ела? От одной только мысли о еде под ложечкой засосало еще больше, поэтому Кхуши приняла решение прокрасться на кухню, чтобы попросить у прислуги хотя бы чашку горячего чая. Столкнуться с Арнавом было страшно. Осторожно высунувшись в коридор, она повертела головой из стороны в сторону. Путь оказался свободен, но этот дьявол мог появиться в любой момент, разве не так? — Кхуши Кумари Гупта, чего ты боишься? Он наверняка с головой ушел в свою любимую работу. Тебе ничего не грозит. Смелее! — шепотом подбодрила она себя и бесшумной тенью юркнула вдоль стены. Кхуня была пуста. Скользнув ладонью по столу, Кхуши прошлась кончиками пальцев по керамическим горшкам и растерянно оглянулась. Безлюдный дом окутывала тишина. Она казалась не безопасной и умиротворяющей, а невыносимо гнетущей. Шантиван давил своей мощью, вытравливал щемящими душу воспоминаниями. Он выплевывал Кхуши из своего чрева, словно чужеродный, враждебный элемент. Она с огромным облегчением исчезла бы отсюда прямо сейчас, но незаметно уйти, не попрощавшись с сестрой, не могла. — Привет-пока! Рваное сари, тебе уже лучше? Как замечательно, что мне не придется с тобой возиться! Голос Манорамы ворвался в мысли Кхуши, вызывая сумятицу и беспокойство. Вздрогнув от неожиданности, она молча уставилась на появившуюся женщину, больше напоминавшую торговое судно, пропитанное густым ароматом перевозимых масел. Яркий парус сари предупреждал об опасности, как окрас ядовитой гусеницы. — Почему ты молчишь? И что делаешь на кухне? — Манорама сложила руки на груди. — Что с тобой? Язык проглотила? Кхуши опустила глаза и неуверенно заговорила: — Могу я… — Сделать свои любимые джалеби? — Идеальные брови Манорамы насмешливо приподнялись. Кхуши хотела спросить о еде, но… джалеби? Это занятие осталось так далеко в прошлом, что она уже и не помнила, когда делала их последний раз. Но сейчас ей вдруг ужасно захотелось вдохнуть пряный, с горчинкой запах шафрана… Услышать шипение кипящего масла… Увидеть, как тонкая струйка теста превращается в золотистую хрустящую спираль… Кхуши украдкой посмотрела на плиту. — Если каждый будет переводить продукты, то мы по миру пойдем! Радость предвкушения схлынула так же быстро, как раньше появилось желание. — Я просто хотела спросить, могу ли сделать себе чай? — Ну не умирать же тебе с голоду? — Манорама недовольно передернула плечами. — Свекровь мне этого не простит, так что делай. Она фыркнула и удалилась, унося с собой удушливый аромат духов. Кхуши проследила за ее уходом, а затем вновь перевела взгляд на плиту. В нем не было сожаления или обиды, лишь зрело какое-то новое, боязливое чувство. Оно еще не проснулось, не расцвело пышным цветом, наполняя сердце безмятежностью и покоем, но уже робко заявляло о себе. Пусть Манорама была груба. Пусть. Это было неважно. Самым главным оказалось то, что Кхуши вернула крупицу себя. Протянула шаткий, неустойчивый мостик между прошлым и будущим, который повис над зияющей пустотой настоящего, возрождая надежду. Спеленутая, связанная тугим узлом, чтобы не причинять лишней боли, давно забытая, она покоилась на самом дне, а сейчас вдруг рванулась изнутри, сбрасывая оковы. Арнав не понимал, почему не выдал своего присутствия. Невольно отпрянув к стене, чтобы не столкнуться с тетей, он остался на месте, и теперь смотрел, как замершая с отрешенно-мечтательным выражением на лице Кхуши неуверенно улыбается. Ее неожиданная улыбка была слабой, неубедительной, но удивительно светлой. Трепетная, дрожащая — она казалась настолько искренней, что уголки его губ дернулись, чтобы улыбнуться в ответ. Арнав едва успел подавить свое желание. Он не хотел испытывать это чувство сопричастности моменту. Оно разламывало его, беспощадно делило на две половины, одна из которых стремилась прочь, а другая тянулась навстречу Кхуши. Нужно было все прекратить. Совершить усилие и заставить умолкнуть эту доверчивую часть, забывшую обо всем. Меняться не получалось. Недавнее решение было отброшено. Молот снова сорвался, ударив болью в виски и подталкивая вперед. — Кхуши Кумари Гупта! Голос рыкнул голодным зверем, настигшим добычу. Испуганно обернувшаяся Кхуши покачнулась, взмахнув руками и теряя равновесие. Темнота в душе требовала не приближаться, надрывно кричала, предостерегая от необдуманных шагов, но тело уже среагировало, подхватывая падающую девушку. На секунду стало нечем дышать. Воздух загустел, ощутился вязким желе во рту. Оцепеневший Арнав прислушивался к покалыванию во вдруг обожженных руках. Кхуши была теплой, почти горячей. Она лежала в его руках возмутительно правильно и невозможно приятно. Завораживала страхом в широко распахнутых глазах. Обволакивала свежестью. Раздражала… — Отпустите, — выдавила она из себя. — Не трогайте меня. Ее просьба рассеяла наваждение. Оттолкнув Кхуши, Арнав нахмурился и сунул руки в карманы. — Стой ровно и не падай. Я не желаю к тебе прикасаться, но ты неисправима. — Я не просила меня ловить. — В следующий раз позволю тебе упасть. Падения — твой удел, Кхуши Кумари Гупта. Или ты предпочитаешь другое обращение? Может, тебя больше устроит «госпожа Манохар Джа»? В ее глазах мелькнул странный печальный отблеск, но тут же исчез. Арнаву показалось, что его собственная душа отразилась сейчас в их туманном равнодушии, будто в кривом зеркале. Душа была уродливой, больной и страшно измученной. Ужасной в своем безобразии. Отвратительно прекрасной. От нее хотелось бежать без оглядки. Медленно отступив на несколько шагов, Арнав так и сделал.