Мне бы подольше остаться тут

Я проснулся тонущий в боли И не мог изменить исход. Я снаружи казался веселым А внутри был давно уже мертв. Иосиф Бродский

Я вместе с ним тоже смотрю на сцену. Грише машет уже знакомая мне Алина, Алина Гросу. Чувствую, что певец моментально впадает в какое-то оцепенение. Не понимаю, что происходит. Алина пушинкой слетает со сцены и мчится нам навстречу. Через секунду она уже оказывается возле нас и попадает в крепкие объятия Григория. Меня пронзает укол ревности. Я судорожно собираю мысли в кучку и, бубня себе под нос одну мантру: "Прекрати быть такой ревнивой, дура",-выхожу на сцену. Я репетирую свою песню и ещё одну общую вместе с остальными ребятами. Все это время Лепс сидит с Алиной в зале, они мило о чем-то беседуют. Меня жутко бесит вся эта непонятная ситуация. Гриша приходит только под самый конец репетиции и быстро прогоняет песню "Небо" с Денисом Соколовым, удовлетворившись качеством звука, снова уходит куда-то. Я сталкиваюсь с ним только перед самым началом концерта. —Гриш, а где ты был? —Да там надо было разрулить некоторые дела, а что?,- просто отвечает Григорий; видно, что ему нетерпится уже заняться другими, более нужными вопросами. —А почему меня не предупредил?,- я начинаю немного кипятиться от его слишком спокойного вида Он останавливает блуждающий взгляд на мне, быстро озирается вокруг и, не найдя рядом никого, притягивает меня к себе, нежно целует в губы, совершенно сбивая меня этим с толку. —Прости, совсем забыл,- шепчет он,- а теперь мне пора бежать, мой выход. После концерта мы небольшой компашкой отправляемся в какую-то кафешку, которая находится поблизости. Ребята планируют провести здесь всю ночь за разговорами. Это что-то вроде дружеских посиделок в небольшом кругу приятных людей. За столом собрались Эмин с девушкой, Ани Лорак, Сергей Лазарев. Мы приходим с Гришей. Беседы продолжаются вплоть до самого утра, когда вдруг к нам присоединяется Алина. Она отводит Григория в сторону и просит о чем-то. Он возвращается на секунду, только чтобы отдать мне ключи и прошептать:"Я сейчас уйду, но скоро вернусь, не скучай". Они смеясь уходят куда-то вдвоем. Когда Григорий возвращается к нам в номер, уже двенадцать часов дня, я, как идиотка, ждала его все это время. Он входит и с порога интересуется: "Что не спишь?" Я молчу, я очень зла на него... —Лиз, я не понимаю, что не так? Ты сегодня весь день на взводе, я ничего не могу понять —Это я на взводе? Просто ты сегодня поступаешь очень некрасиво Он удивлённо на меня смотрит и как будто ничего не понимает —Что тебе не понятно? Ты просто бесишь; уходишь куда-то с этой Алиной постоянно, ничего вокруг не замечаешь, кроме неё —Ах вот оно что... Я понял, ты ревнуешь —Ничего я не ревную, нужен ты больно, чтобы ревновать —Ревнуешь, ревнуешь,-он уже смеётся,-а я весь день голову ломаю, что не так... Пожалуйста, не придумывай себе ничего. Просто девушке нужно было помочь с размещением, я помог; вот и все,- он пытается сгладить углы и перевести все в шутку, но я ему не даю этого сделать —Посреди ночи? —Да, так вышло... Что тебя удивляет? —А может вы с ней там переспали? Ммм? —А что, тебе хотелось бы этого? Что ты все придумываешь? Ненавижу эти разборки на пустом месте,- он тоже уже переходит на крик; похоже, он закипает и бесится не меньше моего —Это было бы единственным нормальным объяснением твоего пятичасового отсутствия,- парирую я; медленно начинаю его ненавидеть,- даже не позвонил —Телефон разрядился —Зарядил бы, пока вы там обжимались с ней... —Ну если тебе так хочется, тогда я пошёл.... Трахаться... Остынь тут в одиночестве... Не хочу больше слушать этот бред С этими словами он выходит из номера и со злобой захлопывает за собой дверь. Весь день проходит как-то странно. Я прекрасно знаю расписание, но не иду никуда. Вместо этого просто выхожу на улицу и брожу по многолюдным улочкам города. Обдумываю своё поведение и решаю, что я полная идиотка, нужно извиниться... Репетиция, долгий перерыв, концерт, автепати. Я присоединяюсь к тусовке на последней части этой вереницы событий. Прихожу в уже знакомый бар. Найти кого-то в этой толпе просто нереально. Это занятие больше походит на поиск иголки в стоге сена или даже маленькой бусинки в огромном стоге... От количества лиц уже кружится голова. Вдруг меня выуживается из всей этой толкотни Ирина. Она хватает меня за руку и ведёт куда-то; —Аллегрова, ну куда ты уходишь,- кричат нам вслед её знакомые —Скоро вернусь,- со смехом отвечает она В гардеробе берём свою верхнюю одежду и выходим в ночь. Ирина закуривает —Что у вас опять стряслось? —Не понимаю, о чем ты? —Гриша пьет, ходит, на всех срывается... Что произошло? —Он пьяный?,- я начинаю волноваться, как бы он не натворил чего —Нет, не совсем, но стоило бы его остановить... так что? —Поссорились немного,-отвечаю я —Советую побыстрее помириться Ирина тушит сигарету и входит обратно. Я ещё долго стою одна и смотрю в бездну звездного неба. Это наша первая серьезная ссора, причём, как правильно сказал Григорий, "на пустом месте", нужно быстрее мириться; а то и правда чувство, что мы совершаем глупости... По крайней мере я точно. Поиски продолжаются довольно долго. Это просто невозможно; гораздо разумнее выглядит мысль вернуться в номер и ждать... Так и собираюсь поступить... Перед возвращением в отель иду в дамскую комнату; нечаянно взгляд падает на приоткрытую дверь мужского туалета, там стоят в обнимочку два силуэта. Усмехаюсь своим мыслям; кто чем занимается на тусовке... Уже почти прохожу мимо, но вдруг появляется чувство, что мне знакомы эти люди.. До боли... Любопытство берет верх, и я приоткрываю дверь. С губ слетает почти крик. Предо мной стоят в обнимку Григорий и Алина. Алина впивается в его губы своими, он, похоже, ничуть не сопротивляется, а только ближе прижимает к себе девушку, лапая её за "бампер". Они слишком жадно целуются, как будто после долгого расставания, как будто ужасно скучали. Эта картина надолго запечатлевается в моей памяти. Я не могу смотреть на это; из глаз катятся слезы. Я выбегаю из того места. Видимо они поняли, что произошло, потому что посреди зала меня нагоняет Григорий. Он хватает меня за руки. — Нет, нет, погоди; ты все неправильно поняла,- кричит он Я вырываюсь; вытаскиваю свои руки из его лап. Со всей силы отвешиваю ему звонкую пощечину. Его щека моментально становится ярко-алой. Он не двигается, даже не вздрагивает; он ожидал чего-то подобного, он прекрасно знает, что это заслуженно. —Иди, трахни её; вы же ещё не закончили...,- я ору во весь голос, слезы больше не текут из глаз; злость захлестывает меня, только неуместно всхлипываю. Я его ненавижу. Он остаётся стоять посреди зала. Я выбегаю на улицу. Даже не забочусь о том, чтобы забрать своё пальто из гардероба. Бегу по морозу в одном легком платье. Мне абсолютно все равно. Благо ключи от номера у меня. Хватаю чемодан и закидываю туда все свои вещи: все, что вижу вокруг своего. Переодеваюсь в джинсы и толстовку, не могу найти своего пальто, натягиваю на себя какой-то свитер и вылетаю из номера. Я больше не хочу здесь находиться ни минуты, не хочу, чтобы хоть что-то напоминало мне о нем. Снова выбегаю на мороз. Мне очень везёт, и я сажусь в последний электропоезд, который меня везёт в аэропорт. Ехать не очень долго, но этого времени мне достаточно, чтобы ужасно замерзнуть и понять, что на улице все же зима, а не лето, и надо бы одеваться подобающе... Однако чувство ненависти не даёт мне задуматься ни о чем, кроме того, что я увидела только недавно. Эта картинка двух разгоряченных тел не даёт мне покоя, вынимая внутренности наружу. Как он мог??? Как??? Нужно было догадаться обо всем еще тогда, когда Ирана, влетев в наш номер, осеклась, сказав, что Лепс обычно не один, а с... этой певичкой. У них и до меня, были отношения... Какая же я дура... Куда я ввязалась, это же шоу бизнес, здесь нет понятия "любовь", все со всеми спят без разбора. У него нет чувств ко мне, я просто нужна, чтобы было, с кем проводить ночь, пока не подвернется кто-нибудь другой... Люди, сидящие рядом, наверное недоумевают, куда направляется девушка, одетая так легко; почему она то рыдает, то смеётся.... Очевидно, что от собственного бессилия. Мне хочется что-нибудь с собой сделать; желательно провалиться куда-нибудь. Ненавижу всех и вся. Час переезда тянется безумно долго; за это время я успеваю съесть себя изнутри всю целиком. Влетев в аэропорт, я тут же бегу к окошку, где продают авиабилеты. Увы, ничего не поделать: следующий рейс только через пять часов. Придётся ждать страшно долго. Сегодня все против меня. Когда я хочу оплатить билет своей картой, вижу в кошельке ещё и карту Лепса. Хочется её сломать здесь же, но я сдерживаюсь, иначе меня точно выведут. Тут эта милая женщина оповещает меня, что на счету нет средств. Я вспоминаю, что недавно потратила все на подарок маме, поэтому Лепс мне дал свою карту... Все проясняется.... Я злюсь и не нахожу ничего более умного, чем расплатиться картой этого ублюдка. Сажусь тихо в уголок ждать своего рейса. Мысли все ещё борются в моей голове; но теперь ещё и добавляются какие-то другие странные чувства: все тело как-то неприятно ломит, не могу найти себе места; даже в телефон смотреть не могу, ужасно болят глаза. Меня бросает то в жар, то в холод. Я забираюсь на кресло с ногами, только закрываю глаза, как проваливаюсь в какой-то бредовый сон; три дня на ногах не прошли даром для моего организма. Поспать мне не удаётся: передо мной всплывает картинка этого вечера: два силуэта, слившиеся в одно. Я вздрагиваю и открываю глаза. Не могу сориентироваться, сколько прошло времени, где я нахожусь... Все тело болит ещё больше; ужасно холодно: зуб на зуб не попадает. Не в силах разобрать, что происходит, погружаюсь в "сон". Вот я уже на северном полюсе; замерзаю в снегах. Экспедиция потерпела катастрофу. Я поднимаюсь и бреду по снегу, долго-долго; уже почти нет сил, когда я натыкаюсь на какую-то палатку. Но в ней целуются эти двое. От ужаса снова выныриваю из этого бреда. Дыхание сбилось от страха, я вся в холодном поту. Как хочется к маме. Вокруг какие-то незнакомые люди, их все больше и больше. Наверное пора идти на посадку, но куда?! Раз за разом проваливаюсь в страшную бездну бессмыслицы. Нет возможности спастись, я уже тону в ледяной воде; картинки сменяются с небывалой скоростью. Я захлебываюсь. Вдруг слышу чей-то голос, который меня зовёт с поверхности. Меня трясут за плечи все сильнее и сильнее; только через несколько мгновений понимаю, что это уже не сон. Ужасный свет бьет мне в глаза. Пытаюсь сфокусировать взгляд хоть на чем-то, но ничего не выходит. Снова проваливаюсь куда-то, меня бьет озноб. Голос все не утихает, становясь громче и громче, заставляя съеживаться. Нахожу силы ещё раз открыть глаза. С огромным трудом разбираю очертания лица человека. Ещё напрягаюсь и вижу перед собой Григория. Он ужасно напуган; увидев, что я очнулась, прижимает меня к себе —Как же ты меня напугала, солнце. Я уже подумал...,- он не договаривает, осекаясь... Прижимает меня к себе ещё крепче —Уйди, молю тебя,- шепчу я самыми губами; из глаз текут слезы,- пусти!!!! Он смотрит на меня, утирает слезы большим пальцем, снова прижимает к себе, целует меня в висок —Какая ты горячая! Да у тебя же температура высоченная, ты что? Он все ещё продолжает смотреть на меня. Сил нет, веки опускаются, в который раз оказываюсь в состоянии между сном и явью. Лепс трясёт меня и зовёт по имени. Приходится опять вытаскивать себя из этого бреда —Не спать,- приказывает он мне,- тебе нужно лечиться, мы сейчас поедем в гостиницу —Как ты понял, что я тут?,-лепечу я —Получил уведомление, что ты пользовалась картой, к счастью... —Я никуда не поеду, с тобой никуда,- шепчу я заплетающимся языком,- я просто хочу улететь, улететь отсюда навсегда. Без тебя. —Я тебя никуда не отпущу, слышишь. Ты так никуда не долетишь... В таком состоянии Меня опять начинает колотить от холода, сжимаюсь в комочек, чтобы хоть как-то согреться. Он снимает с себя пальто и накидывает мне на плечи. Снова обнимает, прижимает к себе. Это странно, но мне становится значительно теплее, я даже немного расслабляюсь; теперь ужасно хочется спать. Глаза закрываются, я инстинктивно жмусь к источнику тепла, проваливаюсь в сон. Но только кажется, что я сплю. На самом деле, я ещё раз оказываюсь в лесах по уши в снегу и не могу выбраться, а впереди только палаточка с этими силуэтами. Я пытаюсь выбраться, кричу, бьюсь о ледяную стену. Широко раскрываю глаза; я все ещё в аэропорту. Люди как-то странно смотрят на меня; я тяжело дышу; я одна. Это все был сон... Или нет? Вдруг откуда-то появляется Лепс, он снова садится рядом; опять обнимает, поправляет на мне своё пальто, сильнее меня укутывает в него. —Прости, я ходил сдавать билеты, что тебе чудится? Я так испугался... Ты кричала —Я хочу улететь,- твёрдо повторяю я, хотя почти не понимаю, где нахожусь и куда мне нужно лететь.. Я могла бы поверить, что я уже где-нибудь в Москве —Да, улетишь, не волнуйся; прямо сейчас Он подхватывает меня на руки и куда-то несёт. Все кружится вокруг, закрываю глаза; нет сил сопротивляться Когда мы оказываемся на улице, меня снова ужасно начинает трясти —Не дрожи, не дрожи; сейчас уже в тепло зайдём,- вкрадчиво говорит певец Мы залезаем на заднее сиденье автомобиля, Лепс, не выпуская меня из объятий, называет какой-то адрес водителю —Только не в гостиницу,- бормочу я и проваливаюсь куда-то. Сцена Голоса, я ужасно волнуюсь; передо мной стоят эти двое; со всех сторон камеры. Я кричу и бегу, куда глаза глядят: в зал, потом выбегаю на улицу. Меня хватают за плечи и трясут, что-то параллельно кричат; я с трудом разбираю слова; сердце бешено бьется в груди. —Тише, тише, тише; давай успокоимся,- шепчет певец. Он смотрит на меня с сочувствием, держит за руки. Мне страшно сомкнуть глаз, боюсь снова увидеть их вдвоём ... Ужасно боюсь. Подъезжаем к какому-то жилому дому, Лепс выходит из машины, открывает мне дверь; я вылезаю, делаю несколько шагов, но долго идти у меня не выходит. Земля уходит из-под ног, в голове шумит. Певец легко подхватывает меня на руки, я испуганно цепляюсь за его шею. Мы поднимаемся на какой-то этаж. Лепс звонит в дверь; долго никто не открывает, конечно, ведь середина ночи. Но потом перед нами предстаёт его мама. Она немного пугается, видя нас в таком виде. Я не очень хорошо разбираю, что ей рассказывает сын, но понимаю, что он коротко объясняет ситуацию Входим в квартиру. Лепс несёт меня на диван в гостиной, начинает раздевать. Мне становится ужасно холодно. Меня укладывают на диван; Натэлла Семёновна приносит какую-то мисочку с жидкостью; певец берет полотенце, мочит его и начинает меня растирать. Сильно пахнёт уксусом. Меня ужасно знобит, очень холодно. Лепс медленно протирает меня всю этим раствором, даёт мне выпить какую-то таблетку, подозреваю, что это жаропонижающее. Не могу совладать с собой, как только температура немного спадает, я почти сразу уплываю в сон. Сначала все хорошо, мне даже удаётся немного расслабиться. Но вдруг передо мной снова встаёт картинка заснеженного леса. Я зову Григория по имени, но знаю, что он там, в палатке. Из этого кошмара вытаскивает шепот у самого уха —Я здесь, я здесь,- повторяет Григорий. Снова, и снова оглядываюсь вокруг себя, тяжело дыша; на столике рядом с кроватью стоит море всяких таблеток, около меня на диване сидит певец, рядом также стоит его мать. Я опять закрываю глаза...Я вымотана морально и физически —Вот так она с самого начала, даже поспать не может нормально, кошмары снятся, видимо; но мне ничего не рассказывает, вообще не общается со мной, как ей помочь?,- с горечью спрашивает, обращаясь к своей матери, певец —Мне кажется, ты ей сейчас очень нужен,- только и говорит она В следующий момент Лепс приподнимает меня и усаживает к себе на колени. Я испуганно смотрю на него, в его зеленые глаза. Он прижимает меня к себе, укутывает в одеяло —Надо поспать, малыш; очень надо, чтобы поправиться,- шепчет он мне на ушко. Я хочу его оттолкнуть, но сил нет ни на что; ненависть к нему постепенно сходит на нет, уступая место усталости и отчаянию. Григорий прижимает меня ближе, начинает убаюкивать, тихо-тихо напевая колыбельные. Ничего не могу с собой поделать, его бархатный голос действует на меня магически. Глаза слипаются; сама того не понимая, обнимаю его и проваливаюсь в сон. Как только мне начинает сниться кошмар, я снова слышу его мерное тихое пение и успокаиваюсь. Мне удаётся заснуть очень крепко и безмятежно в его объятиях. Просыпаюсь, когда в окошко светит зимнее солнце, вся комната залита светом. Понимаю, что я все ещё в объятиях Лепса, поднимаю на него глаза. Он спит, откинувшись на спинку дивана. —Постарайся его не разбудить, пожалуйста,- откуда-то из-за спины шепчет его мама Я тихонечко, стараясь не потревожить певца, слезаю с его колен. Как только я встаю, он во сне прикладывается на диванчик, ложась на бок, поджимая под себя ноги, и продолжает тихо сопеть. —Устал, ужасно устал,- шепчет мама,- два дня не выпускал тебя из рук. Все убаюкивал, как маленькую. Я даже не знала, что у него столько нежных песен есть... Никак не мог насмотреться на тебя. Вот только час назад уснул, пусть поспит... Мы тихонечко выходим на кухню. Натэлла Семёновна тут же встаёт за плиту, что-то разогревает; через секунду передо мной стоит дымящаяся тарелка с бульоном. —Нужно поесть, Лиз, давай Я уже где-то это слышала. Да, перед глазами встает недавняя картинка: я просыпаюсь на руках у Григория, он мне улыбается, Натэлла Семёновна несёт пиалу с бульоном —Гриш, ей нужно поесть, иначе она так не поправится, ничего ведь не ест; пусть хоть бульон выпьет. Она протягивает Лепсу тарелку, тот берет целебную жидкость одной рукой, поскольку другой он приобнимает меня. Певец приветливо смотрит мне в глаза и как бы предлагает поесть. Я начинаю качать головой, я не буду есть; ничего не хочется даже в рот брать, мне нехорошо. И я готова отказываться до тех пор, пока не перестанут предлагать. Но все происходит с точностью до наоборот. Григорий пожимает плечами и со словами: "Подержи секунду, пожалуйста", вкладывает мне в ладони тёплую пиалку, не переставая обнимать меня за плечи. Сам берет ложку и с аппетитом уплетает содержимое тарелки, нахваливая повара. Я ошарашенно смотрю на все это действо. Когда тарелка уже пуста наполовину, он останавливается, хитро смотрит на меня и заговорчески говорит:" Ты, наверное, тоже хочешь попробовать; давай, это вкуснятина",-сказав эти слова, он подносит ложку к моему рту. Я тоже пробую бульон. Он кормит меня, как маленькую, мерно отсчитывая: "За маму, за папу, за брата, за зайку..." Когда пиалка оказывается пустой, он передаёт её улыбающейся маме, целует меня в голову и шепчет в волосы:" Ты у меня просто умница". Из воспоминаний вытаскивает голос Натэллы Семёновны: "Лиз, поешь, пожалуйста. Уже все остыло, придётся снова разогревать". Я вожу ложкой в прозрачной жидкости, приходится есть. —Что у вас произошло? *слишком часто нам стали задавать этот вопрос* —Ничего особенного, я просто заболела,- отвечаю я, не поднимая глаз и не переставая всматриваться в бульон —Не ври, потом своей маме будешь это рассказывать, я же видела все, как он на тебя смотрит, а ты его ненавидишь; что произошло? Я продолжаю молчать, не хочу ничего рассказывать. —Если тебе будет легче, то я уже почти все знаю. Гриша мне рассказал, что он тебя предал... Просто хотела услышать, что ты думаешь. Слезы предательски начинают блестеть на глазах. Мама по крупицам выуживает из меня информацию, я ей рассказываю все, как есть. —Да уж, нелегкая ситуация,-заключает она после моей исповеди,-Нужно все хорошенько обдумать. У Гриши есть принцип:"Никогда не прощать предательств", не знаю,что тебе посоветовать, не знаю даже, что он сам теперь будет делать ... Вам нужно поговорить Мы долго молчим —Натэлла Семёновна, можете мне одолжить денег на билет до Москвы, мне нужно уехать. Мне обязательно нужно подумать одной, я здесь больше не могу находиться... —Ты уверена? Мне кажется, хорошо было бы вам вдвоём все обсудить и не делать резких поступков —Уверена; а деньги я Вам вышлю, как только доберусь до Москвы. Она даёт мне мою одежду, в которой я приехала, сама идёт за деньгами в комнату; снимаю с себя толстовку Григория, в которую меня одели, пока я была без сознания; переодеваюсь. У меня все ещё жар, ужасно болит горло: так, что трудно говорить. Но я прекрасно знаю, что если я сейчас не уеду, мне придётся иметь разговор с Лепсом, а этого я не хочу. Не могу слышать его оправдания,я знаю, что он скажет... Уже когда я иду к выходу, прохожу мимо безмятежно спящего певца. Подсознательно хочется его обнять на прощание, но я не могу; он недавно также, как и меня обнимал другую женщину, это угнетает и не даёт успокоиться, теперь я на него смотрю совершенно иначе, чем два дня назад. Я его не люблю, он мне просто безразличен. Только кладу в карман его спортивок записку: "Прости, не могу больше тут оставаться, очень нужно побыть одной. Не звони мне больше, не нужно ранить нам обоим душу, давай оставим все, как сейчас есть. Мы все равно больше не сможем быть вместе.... P.S. Натэлла Семёновна дала мне твою старую куртку, я её передам с шофёром в Москве, деньги на поезд перечислю ей на карточку... Поблагодари её ещё раз за меня, у тебя самая лучшая мать P.P.S. Спасибо, что не дал мне совершить глупость и полететь тогда. Со мной бы точно случилось что-то нехорошее." Мне не легко давалось писать слова, касающиеся нашей прошедшей любви, но сейчас так будет лучше для нас обоих. Я в этом уверена. На выходе его мама даёт мне с собой таблетки от горла и жаропонижающее. Святая женщина. Ещё уговаривает взять какую-то еду, потому что до Москвы ехать больше суток на поезде. Я ей очень благодарна. Выхожу снова на мороз и топаю на вокзал. Так и заканчивается моё недолгое счастье.....