И.Р. остальное ты знаешь сам… Вик. «Жизнь чрезвычайней, чем смерть»…
А мы стоим и курим, мы должны Услышать три минуты тишины. Юрий Визбор
Владимир Орлов
Странная, непохожая на себя, Елена Емельянова замерла у огромного панорамного окна актового зала в гостинице Петропавловска-Камчатского. Там, за окном, над Авачинской бухтой, кутаясь в облака, высились домашние вулканы: Корякский, Авачинский, Козельский. Лена не отрываясь смотрела на них, казалось, не видя вообще ничего больше вокруг. Я уже дважды звал ее, но она, одним движением плеча, даже не движением, а таким, нервным подрагиванием, словно она отгоняла севшую на плечо надоедливую муху, без слов говорила мне: — Вов, не мешай. Я обиделся бы, но только в том случае, если бы из года в год не работал бы с ней, привыкшей быть в гуще событий. А сейчас мы вторую неделю сиднем сидим в этой захолустной гостинице, и никакие силы не могут даже нас вытащить отсюда — Камчатку закрыло вулканами. Правда, хлопот наделали не «домашние», хлопот, и серьезных, одновременно натворили Толбачик и Шивелуч. Лавовые языки, выбросы пепла, обрушение кальдеры и дикие потоки грязе-камнепада — далеко не полный перечень неприятностей, которые доставили вулканы. — Там не помогут важные бумаги, — негромко проговорила Лена окну, — туда, мой друг, пешком… — Э, нет. Ежели оно тебе надо, то сама пешком и иди, и не надо мне тут Визбором снова прикрываться, — резковато резанул я, поражаясь способности Елены в любой ситуации находить цитату из него, бьющую точно в цель, — а я пойду, пожалуй, пообедаю. Если нас, конечно, накормят хоть чем-нибудь. — Не накормят — так отберем, — усмехнулась Лена. — Пошли уже, дипломат.***
В дверях столовой — ну не поворачивался язык назвать это «рестораном» — Елена вдруг встала, как вкопанная. Зал, еще пару недель претендующий на некое подобие респектабельности, сейчас напоминал зал ожидания какого-нибудь заштатного аэропорта, где одновременно оказались местного масштаба бизнесмены, раздувающиеся от собственной, похожей на воздушный шарик, важности, загнанные диким режимом работы командировочные, несчастные, опаздывающие на отдых или стыковки отпускники, да вольные туристы-альпинисты. Компашка последних как раз и привлекла внимание Лены, остановившейся в дверях, и что-то спешно ищущей в своем смартфоне. Легенькое касание тонкого пальчика к экрану, и обычный гитарный перебор, а потом и голос, не усиленный студийными примочками, вдруг заполнил весь зал: — Та-дам, та-дам-та-там, та-та-та, та-дам, та-дам, та дам… … Полночь, вторая столица, спальная многоэтажка… Один из компании туристов как-то нехорошо вздрогнул, ища источник звука, и Лена спряталась мне за спину, мгновенно остановив трек. Турист встал, огляделся, но Ленку явно не заметил, и, снова присоединившись к своей многоголосо-многоязыковой компании, глотнул что-то из термокружки, снова о чем-то заговорил с собеседниками… — Ленок, тебе гитару найти? — негромко спросил я, кожей чувствуя, что что-то эдакое Лена уже удумала. — Не надо, — усмехнулась она, — обойдемся тутошними, — она постучала наманикюренным пальцем по смартфону, — запасами. Сам смотри. — Ленка запустила еще одну запись: — Посмотри друзьям в глаза, — я искренне надеялся, что кошачий мявк мне не послышался в проигрыше, — пробил час и день пришел… — Чтобы ты сумел сказать: «Это — лучшая из школ»… — перехватив незамеченную мной гитару откликнулся все тот же турист, а Ленка, остановив запись, спряталась снова. — Ну тогда уж хором, да, — попросил турист, и я даже не знал, чего ждать, но Лена снова тронула экран смартфона, и пока первые аккорды проигрыша снова наполнили зал, ее визави успел подстроить гитару. И в первых строчках песни зазвучал квартет: — В Авачинской бухте туман Вулканы укрыл и глубины. На сейнерах сеть паутиной, В каютах покой и уют. На рейде стоит караван, И, как завершенье картины, Апрель набухающей льдиной Проходит от бака на ют… Турист шел к нам. Лена, выключив смартфон, слушала только гитару, и дальше, в ошалевшем зале, звучали только два голоса: — В Авачинской бухте апрель. На север ушли ледоколы. В краях, где припай не околот, Рыбацкое дело — табак. Там сутками кружит метель, Там неба полярного полог, Там льдин отрезвляющий холод Проходит от юта на бак. В Авачинской бухте весна, А, впрочем, мы скажем иначе. Поверь, возвратятся, Авача, В родные края корабли. Камчатского солнца блесна Сверкнет сквозь усталые мачты, Желая тепла и удачи Всем жителям этой земли. Они как-то не убили друг друга взглядами, и только когда смолк последний аккорд, взятый на старенькой потрепанной гитаре, Лена, по-девчоночьи взвизгнув, повисла на туристе: — Сашка! — а тот, похудевший, если при его комплекции, это, конечно, было возможно, прижимал к себе Ленку, бормоча: — Ленка, Леночка, откуда???***
— Вов, а организуй-ка нам экскурсию эдакую, — попросила, именно попросила, а не приказала Лена, когда угар встречи прошел. — Нам с Сашкой в горы хочется. — Ну, гор не обещаю, а в Налычево — съездим, — я вызванивал местного шефа, — если, конечно, погоды не боишься. — Мы потерпим, — хмыкнула Лена.Елена Емельянова
Попетляв по селевому следу, изрядно нас протряся, джип затормозил у шлагбаума, расположенного фактически в чистом поле — я бы, по крайней мере, его бы точно объехала бы. Впрочем, домики парка Налычево были буквально в сотне метров, и я решила прогуляться. — Хлеб возьмите, Елена Евгеньевна, — усмехнулся мне водитель, протягивая пакет с кусочками хлеба. — Зачем? — удивился Гейнц. — Евражек кормить, — улыбнулась я, и добавила изумленному водителю, — спасибо, дорогой! Вов, ты с нами? Орлов отрицательно покачал головой, и мы с Сашей собирались двинуться к домикам, но не тут-то было. Буквально из-под земли нам навстречу выскочила тьма евражек. Забавные, верткие, они окружили нас плотным кольцом в ожидании лакомств. Аккуратно, лапками, они утягивали у нас кусочки хлеба, сразу же убегая, правда, недалеко, в надежде на продолжение банкета. — Смешные, — рассмеялся Саша, а я заметила, как от домика к нам навстречу двинулась девушка. Пока знакомились, обустраивались, пили чай, почти стемнело. — Оставайтесь, — предложили хозяева, — завтра на перевал сходите, на Верблюда подниметесь. Места всем хватит! — Один верблюд в моей жизни уже был, — рассмеялась я, — хочу второго! Ну что, Саш, друзья тебя зовут с собой на перевал? — Какой? — не поняли меня. — А на Домбае есть жандарм Верблюд, — пояснила я, — я когда-то на него в горнолыжных ботинках залезла, на ваш — сам Бог теперь велел вскарабкаться. А перевал, я так понимаю, Авачинский. Ну если я ничего не перепутала. — Не перепутала, завтра все будет, — улыбнулась Алиса — местный гид, - пойдемте, я покажу Вам комнаты. — Нам можно одну, — почти синхронно проговорили мы с Сашей, — хоть поговорим, — продолжала уже я одна, — а то он как в свой Сан-Диего свалил, так и носа на родину не кажет.Александр Гейнц
Лена, на удивление, заснула быстро, мы даже поговорить толком не успели. Но только сон ее был неспокойным: она что-то бормотала, потом почти сбросила одеяло, потом, наоборот, завернулась в него с головой, и только спустя час задышала спокойно, и, как мне кажется, глубоко провалилась в сон. Я обрадовался, потому что видел, как устала Лена, как измотала ее новая — по крайней мере, для меня новая — должность, как ей нужно отдохнуть… Впрочем, отдых оказался коротким — часа в три ночи резко зазвонил Ленкин телефон. — Емельянова, слушаю, — буднично ответила Лена, садясь в кровати, — нет, не могу. Я на Камчатке, когда вернусь, не знаю, позвоню. Она положила трубку на тумбочку, осмотрелась, и с сожалением произнесла: — Жаль… Сколько я не просил, она так и не рассказала, что ей приснилось, грустнея, с каждым моим вопросом. И только когда я явно ее достал, она сказала, явно давая понять, что дальнейших расспросов не потерпит: — Сон, Саш, он про счастье был. Пока недоступное. Я молча смотрел на нее, и только когда Лена уже завернулась в одеяло, собираясь снова уснуть, негромко напомнил: — Мечта всегда прекрасна, курсант, даже если она не достигнута. Надо, наверное, ее просто иметь. Не расстраивайся, курсант. Мы еще вернемся. Она промолчала, а я очень надеялся, что тихие всхлипы были завыванием ветра за окном, а не слезами Елены Емельяновой.***
Утром, довольная Ленка ничем не давала понять, что ночью имел место какой-нибудь инцидент. Разминаясь на площадке перед домиком, попутно подкармливая евражек, она что-то негромко мурлыкала себе под нос. — В Лунном парке обсуждаются и браки, и аборты, — от услышанного мне сначала даже поплохело. — Лен, и давно тебя эта ресторанная попса интересовать стала? — я изумленно смотрел на девушку, присевшую на камень, и скармливающую суслику крайний кусочек хлеба. — Ох, давно, Сань, — резанула она меня алмазным взглядом, — давно.Елена Емельянова
Я почти пробежала морену, чуть сбавив темп миновала ледник, чтобы вырваться туда, на простор перевала. Алиса и Сашка остались далеко сзади, они давно махнули рукой на попытки меня догнать. Им было не понять: я была в горах. Ну да, да, вулканы Камчатки — не совсем горы, но что было делать мне, ощущающей тут, почти все то же, что я чувствовала на Эльбрусе, Юдычи, Муссе-Аччитаре, Белухе, да много где еще… Вот она — седловина Верблюда. Я распахнула руки, обнимая весь мир. И в этот момент я была абсолютно, безгранично счастлива…Владимир Орлов
Сидя в походном кресле у домиков, я наблюдал за тремя яркими точками — ушедшими на «покорение» Авачинского перевала и экструзии Еленой, Сашей, Алисой. Ленка еще перед выходом, звала с собой, но я уже староват был для таких выходов, и предпочел наблюдать за ними снизу, прихлебывая огненный чай с вареньем из жимолости. Ленка распахнула руки, обнимая небо, и в этот момент зазвонил мой спутник. — Вов, привет, вы там надолго застряли? — голос друга, наполненный заботой, согревал лучше горячего чая, — может, вас во Владик переправить? Борты есть, найдем, кто слетает. — Да хорошо было бы, — признался я, — только знаешь, Сергей, мне кажется, Лена будет против. Вот прям сейчас она Авачинский перевал штурмовала, удачно. — Ну понятно, Лена вырвалась в поля, — хихикнул Сергей, — ладно, надумаете лететь — звони. СК. — Добре. СК.Андрей Лазарев
Обычно спокойная и сдержанная, мягкая и понимающая Натали, сейчас буквально метала громы и молнии. А ведь началось все с невинного, в общем-то, вопроса — я поинтересовался, будем ли мы ужинать. И Наталья взорвалась. Она вдруг выдала, что она — оперирующий акушер-гинеколог, а не домохозяйка, что почти сутки простояла у стола (и мне не надо было уточнять, у какого стола она стояла), и у нее нет никакого желания стоять еще и у плиты. В глазах жены уже закипали первые, пока еще непролившиеся слезы, а я все никак не мог придумать, как успокоить подступающий водопад, потому что из объятий моих Наташа выворачивалась. Вообще, надо признать, первый серьезный скандал у нас стрясся еще тогда, когда я вернулся домой с несильно ноющей щекой, принявшей неожиданно сильный удар Емельяновой. Наташа, конечно, пощечин не раздавала, но смотрела так непонимающе, что я сам был готов влепить себе миллион пощечин, лишь бы не видеть этого неверящего взгляда Бахметьевой. И мне почему-то казалось неправильным объяснять ей, что есть такое слово: «приказ». Я просто точно знал, что импульсивное действие Емельяновой было лишь способом ослабить тиски, все сильнее и сильнее сжимавшие ее сердце с того момента, как в новостях она узнала, что мы не спасли Шилова. Звонок телефона показался мне спасением, и, слушая Саморядова, рассказывающего Натали, включившей телефон на громкую, и уже собирающуюся, что спасатели привезли пострадавшую в ДТП беременную, а Васько с кем-то рожает уже часов пять к ряду, я сам натягивал косуху и доставал два наших шлема. — Потом об ужине поговорим, Натали, — улыбнулся я, помогая жене облачиться в ее косуху, пока, я думаю, от помощи хирурга, иногда изменяющего хирургии с неонатологией, ты не откажешься. — Не откажусь, — уже выбегая из квартиры Натали поцеловала меня в щеку, ставя точку в так и неразгоревшемся в полную силу скандале.***
— Спасем, как думаешь? — Наташа со страхом смотрела на барышню, которую впору было действительно назвать суповым набором, в худших традициях доктора Елизаровой. — Я даже не знаю, Наташ, что сначала оперировать, — признался я, — вдвоем мы не справимся. Олег, — я посмотрел на Саморядова, — нам нужен сосудистый, нам нужен нейро, нам нужен Донцов на наркоз, и я не уверен, но может и кардио понадобиться. Собирай всех, мы пока ее на аппаратах подержим. — Нейро не будет, Андрей, наши все заняты. — Звони Гордееву, пусть Садовского попросит. — А сам? — Могу и сам, мне Тим тоже не откажет, но лучше пусть Саша позвонит. — Я не о том, — помотал головой Олег, — сам Саше позвонить не хочешь? — У меня на это времени. Я сейчас в реанимации нужнее. Звони!***
Садовский примчался немедленно, милая и почему-то встревоженная Нина — кто ж мог тогда знать, что у ее Сергея стряслось очередное обострение, и что спустя буквально пару дней я снова встану к одному столу с Сашей — чуть позже, и мы, прогнав ход операции, уже собирались оперировать, когда вдруг я понял: нам нужен еще один хирург. Не знаю, что это было: чуйка, предвидение, знание, или просто опыт. И я, остановив коллег, позвонил Саше. — Саш, Саша, мне нужен еще один хирург моего класса… — Я замер, недоговаривая. — Ковалеву сам звякнешь, или меня в секретари запишешь, — доктор Гордеев звучал ехидно. — Сам, если добро дашь. Я тут снова неонатологом поработаю, у нас Макс занят, а второй, совсем зеленый еще, он не справится. — Ну вот и звони, не трать время зря. Буду нужен — зови.***
Андрюха примчался мгновенно. Причем, что характерно — в хирургическом костюме. Было понятно, что и его я сорвал если не из операционной — там бы он просто не ответил на мой звонок — то сразу после операции. — Что имеем? — с места в карьер начал он, но тут его мгновенно прервал Садовский, просто сунув в руки данные инструментальных и лабораторных исследований. Ковалев углубился в чтение, и буквально тут же влетела Наташа: — Ребята, у нас времени ноль. Пошли.Наталья Бахметьева
Я прервала обсуждение предстоящей операции просто потому, что яснее ясного видела — у барышни и ее девочки счет пошел на минуты, и начинать эту операцию мне. Мне и Андрею. — Собрались! — приказала я. — Скальпель, тампон, поехали! Руки работали сами, мозг отдавал прямые команды, не позволяя отвлечься на эмоции, которых сегодня в операционной было много. Очень много. Слишком испуганным выглядел Донцов, слишком суетливым — Лазарев. Слишком громко сопел у меня из-за спины младший Саморядов. Я сама отдала ребенка Андрею, и, пока заканчивала кесарево, все ждала крика малышки, но Лазарев все бился и бился над крошечным телом, заставляя нас всех переживать еще и еще сильнее. — Ну же, Андрюш, — мысленно взмолилась я, накладывая последний шов и уступая место у стола Ковалеву. Я поменяла перчатки и подошла к Андрею и Мише. Рука легла на плечо Андрея, тот несильно дернулся, но не оглянулся, продолжая работать, и тут несильный писк ударил по барабанным перепонкам. — Зови Спиридонова, — не поворачиваясь, приказал Андрей, — пусть забирает девочку, я останусь. Но из операционной я выйти не успела. Макс с еще одним кювезом вошел в операционную сам. — Забирай, — попросил Андрей, — срочно отправляй все анализы, пусть лаборатория шевелится, а впрочем, ты и сам все знаешь, коллега. — Васько родил? — поинтересовалась я. — Ага, — довольно кивнул Макс, — преотличнейшего пацана. — Вон отсюда оба, — вдруг резко приказал Ковалев, — за дверями поговорите. Лазарь, иди сюда, ты тут мне нужен!***
— Вытащили, — устало вытирая лицо, Андрей вошел в мой кабинет, — пусть дальше реанимация колдует. Поехали завтракать, Натали!Владимир Орлов
Я сорвал душивший меня галстук, снова перечитал лежащий в тонкой папке рапорт, и, с ужасом представляя, что меня сейчас ждет, встал из-за стола. Командир «Лидера» смотрел с ожиданием приказа, но я только мотнул головой, показывая на кресло у стола, молчаливо предлагая подождать: он в разговоре был бы лишним. Затеянная нами история с разминированием накрыла только сейчас, накрыла не сильно, последствия могли бы быть намного страшнее; в данном конкретном случае в списке потерь было двое, боец и его собака, но я все равно не представлял, как говорить об этом Лене: слишком сильно, сильнее, чем мы все вместе взятые и каждый в отдельности она реагировала на каждую смерть.***
Лена вздрогнула, дочитав рапорт, размашисто расписалась, запечатала два листка в конверт и, протянув мне его, попросила: — Срочно отправляй фельдами. А я позвоню Волохову. — Ты… — Потом говорить будем, Вов, — Лена смотрела почти зло. Резче проступили скулы, ярче, особым яростным огнем полыхнули глаза, — потом. — Я организую все сам, Лен, — осторожно сказал я, — мы все сделаем. — Я знаю, Володя, — Емельянова откинулась на спинку кресла, — я знаю. Но все-таки эту часть я сделаю сама. Иди, не теряй времени, что-то мне подсказывает, что сегодня будет много разговоров. И дел тоже.Андрей Романов
Замершая на краю взлетки Лена не плакала. Лена, Ленка, которая позволяла себе истерики и слезы в моих руках, Леночка, на самом-то деле маленькая ершистая девочка, нуждающаяся больше всего в любви и ощущении надежного прикрытия со всех сторон, Елена Емельянова сама не осознавала, что становилась таким прикрытием, такой броневой стеной тогда, когда она нужна была еще кому-то, кроме нее. Рядом, такие же надежные и такие же спокойные стояли те, кто как и она, как и сам я привыкли стоять на грани жизни. Просто ради того, чтобы никто и никогда больше не смог бы сказать, что не понимает, почему в очередном ЧП не погибли спасатели, ведь их работа — погибать, просто ради того, чтобы никогда, никогда больше жизнь не опоздала. Лена проводила взглядом кортеж, Лена посмотрела в уже подернутое первыми закатными облаками небо, Лена одернула китель. — Поехали, господа и дамы, поехали. Работа не ждет…