Никогда не влюбляйся в волчицу

— И потом я ей говорю… миссис Смит! — похвастался Джендри, вызвав гвалт тупых смешков. — Могу ли я предложить вам собственные брюки для наглядной демонстрации органов репродукции? — Школа Эдди Ван Халена, детка! — поддакнул Том, и Джендри, щёлкнув пальцами, плотоядно ухмыльнулся. Ручка в пальцах Арьи остановилась на точке под знаком вопроса. Точка неожиданно подпрыгнула и жестоко, беспощадно, без единой мысли о милосердии зачеркнула только написанную строчку. Парни гоготали, визжали, орали подобно резаным свиньям, ржали как накидавшиеся овсом кони. Подумав ещё немного, Арья зачеркнула весь абзац, превратив его в клубок злобных чёрных линий. — Ну? — Энги требовал продолжения, препротивно гогоча и хлопая себя по коленям. — А она чего? — Чего-чего? Раскраснелась, бедняжка, как маков цвет… что я, не знаю таких, что ли? Приходят, понимаешь ли, со своих курсов, думают детей учить будут — ха! Все ещё такие наивные, «сделать мир лучше», мудаков на путь истинный поставить… ангел во плоти, ни дать ни взять. — Том хрюкнул. «Как нажравшийся жёлудей кабан», подумала Арья и записала эти слова в углу листа. Пригодится, когда в следующий раз будет писать бунтовские песенки. — Она на меня смотрит, а я мысли её читаю. Всё на лбу, над очочками. Ясно, что не хочет, чтобы я уходил, молодой же, кровь кипит, а ей как пить-дать, пока за учебниками сидела, никто так и не… ну… не всадил. Разве что толстяк старый, пузатый, а тут — я. Смельчак. А как сказать? Уволят же за… внеуставные отношения, так сказать, с учеником. Я тогда наклонился вперёд, вынул из-за уха бумажку со своим номером и дал ей… все на нас смотрят, а я ей: «Да вы не стесняйтесь. Я же знаю, что за книжками сидеть… надоедает…» Новый приступ гвалта. Арья закатила глаза и, прочистив горло, переложила ногу на ногу, пытаясь сосредоточиться на строчках в блокноте. В голову не приходил ни один синоним к слову «ждать», зато оскорбления мужского пола зашагали строем. Спермобаки, еблармотины, письколизы… Она даже подумала, не написать ли гимн радикальному феминизму — прямо здесь, прямо сейчас, когда он так необходим. — Так и сказал? — Том схватился за живот в порыве безумного хохота. Арья, громко причмокнув, заявила: — Да врёт он всё! Ничего такого он ей не говорил! Она не ожидала, что её слова прозвучат подобно грому, но так и произошло. Хохот умолк, только из Тома вырвался запоздалый смешок, но он тут же закрыл рот, будто хотел затолкнуть его обратно. — Арья, ты это чего? — спросил даже не Джендри, а Энги, будто расстроившись обманутым ожиданиям. Арья, впрочем, прекрасно осознавала что говорит: — Что слышал. Этому ушлёпку обидно просто, что нормальные девушки на него внимания не обращают, поэтому и хвастается перед вами тем, что нахамил обыкновенной, красивой, немного застенчивой девушке. Даже… — Да она просто завидует, — перебил Джендри неожиданно зло. — Потому что у меня хватило духу подкатить к биологичке, а ей только и остаётся на физрука слюни пускать и тайком его потные треники нюхать. Повисла тишина. Том присвистнул, и Арья бы запустила в него чем-нибудь, если бы только её лицо не становилось всё пунцовей и пунцовей. — Да как ты… — заикнулась было она, но собственное бессилие схватило за горло. Джендри перебил, отвратительно её передразнив: — «Мой нежный великан!» Ты что, думаешь, нам непонятно, про кого ты эту песню настрочила? Думаешь, мы поверим, что твой похотливый поклонник явился к тебе во сне, и ты проснулась влажная и вдохновлённая? — он фыркнул, не сводя с неё тяжёлого взгляда. — Как бы не так, не отделаешься и от правды не убежишь. От слона в комнате, так ты это назвала? Джендри и прежде бывал невыносим. Арья знала, что ему не чужд ни чёрный, ни сортирный юмор… но никогда прежде он не прикалывался так жестоко, не смотрел на неё как бык на красное полотно, не унижал её так намеренно, с такой хирургической точностью. Никогда прежде она не хотела сильнее ударить его за непроходимую тупость — а поводы бывали, и не раз. Никогда прежде она не проклинала его за слепоту, за то, с какой простотой он может представить её в объятиях мужчины, будь это физрук или кто угодно другой. Она бросила блокнот в спортивную сумку, всё ещё багровая от ярости; не сводя с Джендри взгляда, хлопнула дверью… дневной свет на мгновение её ослепил, непривычный после романтичного подвального полумрака… Арья была полна решимости уйти с репетиции, уйти надолго, но остановилась и устыдилась вдруг своей злобы. Какого чёрта она себя так ведёт? Да, ей тошно, когда о девушках говорят так пренебрежительно, но она слышала, что девчонки выражаются точно так же и, похоже, для ребят её возраста — это нормально… дело вовсе не в этом. Пусть сколько угодно петушится перед парнями — перед красивой девушкой он язык проглотит… выходит, дело вовсе не в её внезапно пробудившемся феминизме. Дело в том, о чём она сама себе боится признаться; в том, что вообще никто не должен видеть. В её слабости. В том, куда люди могут ударить, если узнают — даже, а, может быть, в особенности, самые близкие. То, о чём так громко трубило сердце, показалось предательством. Самой себя, своего счастья, одиночества; их с Джендри дружбы… Она отошла от подвальной лестницы, бросила сумку в кусты рядом с задним крыльцом, а сама села на ступеньки. Выудила сигарету из пачки, торчащей из кармана шорт, достала зажигалку из другого… — Не думал… не думал, не знал, — мямлил Джендри, валясь на ступеньки рядом с ней. Тёплая майская ночь, звёзды задыхаются от вездесущего фабричного дыма, царит мрак. В кустах, куда едва не съехал его пьяный зад, стрекочут сверчки. Арья не видела его лица, лишь чуяла невыносимый перегар. — Не знал, что ты куришь. От-тя вродь так… всегда пахнет прикольно. Не подумал бы, вообще. — Прикольно? — неверяще переспросила Арья. — По-твоему, бензин, касторовое масло и железо — это прикольно? Джендри расплылся в улыбке. — Это сексуально. Не розами же тебе пахнуть, в самом деле, ты… ты же рубишь метал! Нечего тебе переживать за это, тихо. Поделишься со старым приятелем-то? Арья могла только дивиться, как Джендри умудрился допиться до такого состояния — но, в конце концов, они праздновали. Полтора года ругались, ссорились, явно не готовые к дебюту, и вот, закончили на положительной ноте… — Как думаешь… — произнёс он, задумчиво уставившись на оранжевый огонёк во тьме. — Мы порвём хит-парады с этим альбомом? Выстрелим как… как… а, хуй его знает, Royal Blood, например, а? — Вот же пристал со своими Royal Blood. — Они с одним альбомом поднялись выше, чем твои Nothing But Thieves с тремя. Чтобы играть хорошую музыку, мало, знаешь ли, эксгумировать Джеффа Бакли. — Ну да, лучше использовать один сэмпл для каждого трека… Джендри затянулся. Задумчиво, философски. — Да похуй. Мы не Royal Blood, а Берик не твой ненаглядный Конор Мейсон, и слава Планту. Ну так как? Топ-40 Биллборда, м? — Конечно, — ответила Арья с едким сарказмом; Джендри же, из-за своего подпития, его явно не уловил, тут же обвив её плечо огромной ручищей. С тем, как долго они дружили, сколько вместе пережили, это не было чем-то из ряда вон выходящим… — Ты смеёшься, — прохрипел Джендри, дыша на Арью тёплым перегаром, — а я вот думаю… может, они посмотрят на тебя, скажут, что… у них такая злая сука на вокале, у-у-у, и что она всю толпу, ну… ты понимаешь… — Тебе всегда с трудом удавались комплименты, — пробормотала она, чувствуя странную дрожь по телу. Это дрожь знакомая, дрожь от мужских прикосновений, но… от Джендри? От выпитого? Может, дело в том, что она просто не видит, как он выглядит, и… Нет, момент, она ведь никогда не считала его уродливым. Быть может, он и бесил её время от времени потому, что чем красивее лицо и упёртей характер, тем сильнее по этому лицу порой хочется врезать. Подправить во имя баланса во Вселенной. — Да ты же знаешь, что я тебя люблю, где-то тут, в сердце, — отмахнулся тот. — И без дурацких комплиментов. — Ага, — произнесла Арья внезапно осевшим голосом. Теперь бы только скрыть это внезапное чувство, охватившее тело, а ещё лучше уйти, пока не поздно, пока Джендри чего-нибудь не заметил. Если так и хранить молчание, покажется ли это подозрительным? Но о чём говорить, если вместо разума — чистый лист, в горле стоит ком, а воображение рисует тесные объятия, влажные прикосновения языком… — А что… будем мы с тобой… э, ну… до пенсии играть? А? Седые металисты, — Джендри очень странно, почти застенчиво захихикал. — До того долабаемся, что… кого-нибудь из нас за порно с малолеткой и скандал выпрут… а? А? — Вот значит, что у тебя на уме, — вздохнула Арья. Она и тогда почувствовала укол обиды, хотя не придала ему особого значения. — Малолетки? — Которым я ничего не обязан… а, может, до этого не дойдёт. Может, мы пересрёмся все к третьему альбому, или… или кто-нибудь из нас передознется в 27… — Хочешь сказать, это будешь ты? — А ты хочешь поспорить? Давай, я не против. Можем даже наперегонки. На это Арья не нашла, что ответить. Дурацкий XX век, дурацкий клуб 27, теперь все думают, что помереть нужно обязательно молодым, и, хуже всего, Джендри достиг бы этого возраста быстрей, чем она. А что, если он передознется, а она останется? Соревнование странное, но оставаться в живых и проигрывать не хотелось. — Дурак, — пробурчала она, а вот Джендри рассмеялся. — Да ладно. Я ведь шучу. Шутит он. Ну да, конечно. А вдруг нет? — Арья, — позвал он хрипло; ей хватило дурости повернуться. Джендри склонился вперёд… прислонился к её лбу… он ведь всё равно ничего потом не вспомнит, я ничего не теряю… — Арья… мы с тобой… и с ними тоже, — не отпрянув от её лба, он махнул в сторону дома, — мы… мы выиграем Грэмми, а? Вот будем как… я не знаю, кто, кто… кто там выигрывал, ну… — Да нахуй Грэмми, — выдохнула она, слишком громко, слишком взволнованно. Какого чёрта он делает, почему руки кладёт ей на плечи? И смеётся, незаразительно, ласково; такой смех особенно ценен, ведь он так тих, что предназначен для неё одной. Арья уже съезжала по ступеням, уже чувствовала, как губы против её воли едва ли не заигрывают с ним. Тянутся в стороны, складываясь в дурацкую кокетливую улыбку, и быстро возвращаясь на исходную, надеясь прильнуть к самому Джендри. Это страшно неправильно, совершенно неуместно и даже опасно; отношения всегда заканчиваются одним и тем же, они изживают себя, оставляют горький привкус… не говоря уже о том, что работать со своим бывшим, играть с ним в одной группе — просто… цап. Она оказалась первой, и вместо обычного поцелуя укусила Джендри за губу. А ведь выпила-то, как ей казалось, всего-ничего… она ожидала злобы, ужаса, шока и возмущений, но вместо этого Джендри только засмеялся, тихо и соблазнительно, и на её крохотное заигрывание ответил бурей — накрыл её губы своими, повалил на ступеньки, больно врезавшиеся Арье в спину… — Знаешь, не будь Джендри таким дуболомом, — раздался голос над её ухом, — он бы давным-давно догадался. Арья подскочила — и выронила сигарету. Нед, их звукарь, лицезрел её с подвальной лестницы, покровительски и насмешливо-понимающе. — Ты это о чём? — Как это о чём? О «нежном великане», который не даёт ему покоя… — Нед прокряхтел, опускаясь на ступеньку рядом, и предложил Арье новую сигарету. Когда она отвернулась, Нед махнул рукой, но сам всё же закурил. — Я сразу понял, что песня не про физрука. Слишком многое указывает на дружеские чувства. — Да ну? И про кого же? — спросила Арья, скрестив на груди руки и стараясь не терять самообладания. Нед не обратил на её самоуверенность никакого внимания и пояснил тем же ровным тоном: — Ну, сама посуди. Ты говоришь что он… что этот человек, он всегда с тобой рядом. И… оглядываюсь я вокруг, по сторонам — хотя, быть может, я кого-то не знаю из твоих друзей, но… — И ты решил, что это про Джендри? — вырвалось у Арьи. — И ты будешь отрицать, что так оно и есть? Арья хотела бы сказать, что это неправда. Она хотела бы, чтобы песня была о мифическом парне, о том, о ком она мечтает, кого ждёт у собственной постели… но, лёжа на этих самых ступенях, с огромным усилием оттолкнув Джендри от себя, она уже знала, что прибежит домой и забьётся в самый тёмный угол, надеясь скрыться от правды. От страха потерять друга. Джендри кричал ей вслед, на следующий день вёл себя как ни в чём не бывало… может, оно и к лучшему, думала Арья, но всё равно избегала смотреть ему в глаза. Боялась снова почувствовать то, что — как она прекрасно знала — разрушило не одну клёвую группу. Paramore. No Doubt. Fleetwood Mac. В самом деле, из хороших примеров в голову приходили разве что Blondie и Sonic Youth — и то, она не была уверена. Она не хотела повторения истории и была уверена, что это пройдёт. Вот только стоило им увидеться на следующий день, как те места, где Джендри её касался, загорелись будто ошпаренные кипятком. Она могла усесться на диван и скукситься, отмахиваясь от вопросов, и всё бы ничего, но не смотреть на Джендри было очень тяжело. На его спину. На профиль. На тяжёлый взгляд, по счастливому стечению обстоятельств направленный не в её сторону… тяжело было не чувствовать странного, заведённого как мотор гоночной машины сердцебиения, тяжело было не хихикать в кулак и не улыбаться от одной только мысли, что это большое двухметровое нечто живо, дышит и продолжает материться, не в силах выбить нужный ритм. Всё бы ничего, если бы они не виделись так часто; но они пересекалась в школе и, что ещё хуже — на репетициях, где вынуждены были общаться. Должно было пройти, но хоть бы что. Внезапная страсть засела как сорняк, плющом разраставшийся по телу, и даже попытки самовыразиться через лирику то тут, то там, помогали мало. — И давно это у тебя? — спросил Нед без особой заинтересованности. Если бы Арья могла обсудить это с кем-то ещё, она бы промолчала, но ответить пришлось: — Нет. — Нед либо не ожидал, что она продолжит, либо давал время подумать. — Джендри, он… ты понимаешь… — Твой друг, ага. И ты… типа боишься, что все вот эти отношения, любовь и всё такое прочее… думаешь, они всё испортят? Так? — на этот раз Арья промолчала. — А! Слышал я это всё уже, и не раз. Детская боязнь близости, со всеми бывает. Чепуха это, хрень, трусость, хотя и не безосновательная. Любовь редко хорошо кончается, да и вообще, концы — это всегда… история печальная… — Да чего ты понёс? Какая ещё любовь? — пробурчала Арья, подскочив. — Если помочь не можешь, так и… не веди себя как Фрейд, я за сеанс психотерапии не платила. — А как я тебе помогу? Я бы предложил утолить твою похоть, но, боюсь, тебе не я нужен, — он даже засмеялся, бес озабоченный. Удивлённая очередной грубостью, Арья, не дожидаясь продолжения, решилась уже уйти, но Нед быстро подскочил за ней и, схватив за руку, произнёс: — Ну перестань, хватит. Я не такой придурок как Джендри, видишь? Я сразу всё понял… ты далеко? — За гитарой, чтобы треснуть тебе по башке. — Как неразумно бить гитару до первого гига на Уэмбли, — Нед покачал головой. И, немного подумав, добавил: — Пошли лучше за кофе сходим? Арья на компанию не напрашивалась, но, по крайней мере, если у неё будет стакан горячего кофе, и Нед снова начнёт городить чепуху, она всегда может плеснуть пару капель в его наглую рожу. И даже трёх фунтов для этого не пожалеет. Джендри пьёт темный, крепкий. Откуда ей это известно? Ещё он любит Эрл Грей и всегда чует запах, если она приносит его в подвал. Терпеть не может тёмное пиво и лондонский акцент. Она знает, что он мечтает об установке YAMAHA и не умеет играть на гитаре, о том, что однажды литавра слетела с подставки и ударила его по голове, после чего Джендри едва не бросил барабаны насовсем. Возможно, из-за этого он несколько туповат. Он играет на клавишных, хотя и посредственно, изучает звуковую инженерию, и Нед для него вроде учителя. Он мечтает научиться водить мотоцикл, в моменты сосущей тоски шутит про передоз или смерть от СПИДа. Он хочет продюсировать альбомы, хочет успеха, хочет, чтобы одуревшие от похоти девчонки бросали ему лифчики на сцену. Он обожает Led Zeppelin и регулярно шлёт в общий чат мемы про Оззи Осборна. Почему ей всегда нравится то, что он делает? Почему в его творчестве не находится ни одного недостатка; все его недостатки — в туполобом упрямстве? В слишком чёрных волосах, в больно голубых глазах, в гигантском росте в два раза больше Арьиного… во взгляде. Густых бровях, которые делают взгляд ещё тяжелее. Обладает всем этим и на полном серьёзе полагает, будто строчка про «нежного великана» описывает физрука, о котором Арья и заикнулась-то всего один раз… и то, единственно чтобы не ставить себя в неловкое положение в пьяной компании друзей. Она сказала, что убила бы Джендри, переспала бы с Якеном Х’гаром, физруком, и вышла бы замуж за Берика, потому что он был весь из себя такой правильный и ответственный… это было до того, как в тот же вечер она застала сестру за объятиями с этим самым Бериком. Эти двое даже оправдываться не стали, и стыдно им явно не было. Да и группа-то началась, если подумать, с Джендри и её подвала. Арья не планировала ни петь, ни писать, играла в своё удовольствие, а вот Джендри ни о чём другом и думать не мог — он хотел собрать группу (и он её собрал), забил на выпускные экзамены и аттестат. Она сама не заметила, как её окружили парни; подвал принадлежал ей, и поначалу она не принимала в их творчестве никакого участия: только следила, чтобы никто ничего не разбил или не пролил пиво на провода. Прошло время, Арья втянулась и стала с энтузиазмом, достойным любого желторотика, джемовать под любимую музыку парней и мечтать с ними обо всём, кроме, вестимо, оголтелых полуголых фанаток. Фанаты её привлекали немногим больше. Нед сел перед ней и придвинул заказанный ей капучино себе. Взамен он предложил чайник, источавший аромат зелёных листьев. И пояснил, прежде чем Арья успела испепелить его на месте: — Ты совсем разнервничалась. Тебе кофеин ни к чему. — В чае тоже есть кофеин, придурок, — огрызнулась Арья, заглядывая в чайник и с недоверием разглядывая плавающие в жёлтой воде листочки сомнительного вида. — Тьфу ты, а от этого вообще ссать хочется постоянно! — Ну и, в чём проблема-то? Притворишься, что тебе в туалет надо, если разговор вдруг зайдёт… не туда, — он прокашлялся, отпив своего кофе — судя по всему, капучино оказался слишком горьким, но обратного пути не было. Нед, с манерой горца постучав по груди кулаком, посмотрел на неё взглядом не менее прозаичным: — Итак… то, что я тебе скажу, я уже сказал одному придурку пару лет назад. Он, впрочем, моего совета не послушался, сказал, что… что слишком многое зависит от девчонки, в которую он был тогда влюблён. Правда, гляжу на него сейчас и думаю, что… ни черта не изменилось. Влюблён, как и прежде, и до него не доходит, что она от него тоже мокнет, и тупят, по итогу, оба. Он не осмелился, и я не знаю, осмелишься ли ты… — Не тяни кота за яйца, — скривилась Арья, отплёвываясь от попавших на язык веточек. — Раз привёл на кастрацию — не мучай. Нед примолк. Он сам мог выдать острое словцо, но манеры Арьи порой приводили его в замешательство. — В общем. Похоть — это вполне адекватное… нормальное, я бы сказал, человеческое чувство. Оно возникает не ко всем… точнее, если в тебе оно возникает к определённому человеку, а не ко всем сразу… это значит, что что-то тебя в нём привлекло. Что-то, знаешь… не только физическое, но и эмоциональное тоже, а может, и эмоциональное в первую очередь, ведь это, знаешь ли, разные этапы и уровни, и… если в тебе нет интереса к общефизическому, свойственному всем и каждому, ты жаждешь эмоций, и… у некоторых женщин это возникает годам к тридцати, я думаю, знаешь, когда… хочется не секса, а именно… — Кончай свою TED-лекцию, — пробурчала Арья, краснея до ушей. Неду вовсе ни к чему было знать о том, что Джендри всегда нравился ей внешне, и что их дружба здесь не причём. Впрочем, когда её собеседник паскудно улыбнулся, Арья пожалела, что не умеет играть в покерное лицо. — Гм, что ж, как скажешь. — Нед слизнул кофейную пену с губ. — Мы, впрочем, говорим о Джендри, а он, как известно, довольно привлекателен среди женского пола. — Ты это сейчас, конечно, на цацу его намекаешь, да? На биологичку? Нед усмехнулся. — Я не удивлён, что Джендри не хвастается тебе своими похождениями. Ты у каждой «цацы» найдёшь, к чему придраться. Оскорблённая правдивостью обвинения, Арья только надула губы и откинулась на стуле, даже не глядя в сторону Неда. Он же бесстыдно продолжил: — Вот только проблема, знаешь ли, в том, что ни одна из этих «цац», как ты их называешь, не бесит Джендри так сильно, как ты. Погоди спорить! Он ни на кого, клянусь тебе, не реагирует с большей пассивной агрессией, чем на тебя. Ты сама подумай, он же быдло. Пьёт, курит, матерится, шутит плохие шутки про девушек… Арья фыркнула. — Тоже мне, нашёл принцессу. — Любая девушка для мужчины — загадка… но хуже всего те, на которых у него встаёт. Эрекция обладает такой властью, что… порой не замечаешь того, что находится прямо у тебя перед носом. Даже если это твоё собственное отражение. Хочешь, объясню? — ничего не сказав, Арья лишь скосила взгляд в его сторону. — Зная, что ты его отошьёшь, он заранее выставляет защиту. Закрывается от тебя заранее, чтобы уколоть не слабее, если уколешь ты, ибо лучшая защита — это нападение. Он выбрасывает иголки, как ёжик. Тебе это, наверное, кажется нелогичным, но не торопись возражать; ты же его хочешь, так? — Арья взяла кружку, отвела взгляд и пила до тех пор, пока чай не опротивел. Поставила кружку, чувствуя, что Нед неотрывно смотрит. Нет, взглянуть в его сторону сама она бы не рискнула; но когда тишина стала неловкой, и Арья всё же бросила на него взгляд, на его лице играла вредная ухмылка. Арья взбесилась: — Ты не обалдел задавать мне такие вопросы? — Расскажешь об этом в следующей песне? Ну, о нарушении личного пространства? — Арья снова отвернулась, на этот раз — к прилавку со сладостями. Её взгляд скользил по пончикам, пирожным, выпечке, огромным тортам… Джендри любит пончики с яблочной глазурью, пожирает их горами… Проклятье, откуда она про это знает? Ах да, потому что зелёная глазурь постоянно липнет в уголках его губ, пока он не вытирает их рукавом… она что, действительно только что призналась себе в том, что постоянно таращится на его губы? Нет-нет, на рукава. Его хреновы рукава вечно измазаны глазурью! Как будто таращиться на руки не так крипово! — Слушай, если ты совсем не хочешь говорить об этом… — Да причём здесь я?! — не выдержала Арья. — Ты же назвался самым умным! Ты же думаешь, будто всё понимаешь. Ты хотел говорить, не я, ты и объясняй, что происходит, Фрейд. Нед помолчал. — Если ты так думаешь, то признаёшь правдивость моих суждений. Согласна? Вместо ответа Арья снова приложилась к кружке. Нед просиял. — Ты должна понимать, что терапия невозможна без согласия клиента вылечиться. — Пошёл ты! Нед засиял так, что Арья удивилась, как окружающие не ослепли. — В общем, моё… моё суждение, ты можешь… ты можешь возразить, сказать, что оно поверхностно, но… мне кажется, что ненависть — это форма невыраженной похоти. Как и пассивная агрессия. Слоёв очень много, и… потому-то их так занимательно разбирать. Вы злитесь друг на друга за то, что… ну… — Не можем быть вместе? — ровно предположила Арья. Нед скривил бровь: — Я вообще-то думал про «трахнуть друг друга», но что с меня взять? Ты об этом размышляла, что ли? — Да нет, это… в общем, с сестрой говорила, потому что она, ну… она вроде пыталась быть в отношениях с Бериком, но у них, кажется, ничего не вышло. — И она сдалась? — Нед обнажил ровные, здоровые зубы — Арья едва в них не двинула. — Это удивительно, я… мы с Бериком работали над текстами, которые приходят ему в голову, у него это выходит хуже, чем у тебя, поэтому ему нужна помощь, и… я невольно читаю всё, что он пишет. Арья скривила бровь. — Уверен, что имеешь право об этом рассказывать? — Да ладно, это же не секрет. Его сердце походу до сих пор не зажило от появления некоего рыжего ангела, с которым… о которого он боится обжечься, как в пламени, понимаешь, да? И с которой… хочется быть, но которую страшно потерять, поэтому предпочитаешь не обладать вовсе. Классический страх любого парня, хотя ни один в этом не признается. Арья сощурилась, даже не пытаясь скрыть подозрительности. — Какого чёрта ты мне это всё рассказываешь? Ты что, внештатный психолог, и всё читаешь между строк? С хрена ли тогда дорожки сводишь, а не пары на грани развода, когда они не могут определиться, кому сегодня убирать говно за котом? Нед сдержанно улыбнулся, облизывая кофейные усы. — Я пытаюсь приносить людям счастье. Жаль, мне за это сверхурочные не платят. Я же знаю вас, наблюдаю, пока вы джемуете или из-за партий срётесь. Вот я и объясняю то, что вы не видите, интерпретирую слова, которые… вырываются даже против вашей воли. Помогаю заметить слона в комнате, даже если ты всячески пытаешься его игнорировать… — Арья смотрела на Неда так долго и так спокойно, что и он предпочёл сменить издевательский тон на мягкий. — Ты просто должна признать его. Скажи себе: «Мне нравится Джендри. Я хочу с ним переспать». Может, ты ещё чего хочешь, я не в курсе, но признаешься себе — и станет легче. Затем — дело… дело за тобой. Признаёшься Джендри, и… — И теряю того, кто когда-то был одним из моих лучших друзей, — перебила Арья, пожимая плечами. — С этого ведь всё начиналось, понимаешь? С меня, с Джендри, когда вас ещё даже не было… ну, в смысле… — Да я понял. Ты продолжай. И Арья продолжила. Она рассказала, что с Джендри её познакомил Джон — ещё до того, как решил связать карьеру с недвижимостью. Рассказала, как они постоянно собирались в их подвале просто музыку послушать, и о моментах просветления, когда проплывавшие перед её глазами слова вдруг оказывались на бумаге. Джендри всё время заглядывал ей через плечо, но Арья то и дело отмахивалась, не зная, что пишет слова к будущим песням; он, видимо, думал, что она пишет дневник, и начинал на неё дуться — какого мол, хрена, она пришла тусить с друзьями, а занимается девичьей хернёй? Арья уже тогда поняла, что он из вспыльчивых, и она же сказала, что злобу ему нужно вымещать на барабанах — и Джендри послушался. Арья вспомнила, как в голову пришла идея собрать из стихов песню — Джендри отбил ритм кедами, а Джон наиграл мелодию на акустической гитаре. Она замолчала на несколько секунд, пропуская в голове все эпизоды ссор с матерью, пытавшейся быть понимающей и всё такое… удавалось с переменным успехом — мама пыталась поддержать её, говорила, что всегда будет любить, какой бы путь дочь ни выбрала, но подвох всё равно чувствовался — за показной лаской сквозило желание быть идеальной, никак не искренность, и её дочь, всячески окружённая заботой, никогда не жаловшаяся на несчастливое детство, чувствовала, что мать она всё равно не устраивает. Стоило Арье только попробовать написать об этом, и строчки превратились в то, что Берик позже назвал подростковым бунтом и потребовал сделать лид-синглом дебютного альбома. Арье оставалось лишь надеяться, что мать так и будет оставаться в блаженном неведении о своём вкладе. Берика, Неда, Тома и Энги Джендри нашёл сам — Арья так толком и не поняла, где именно, но новые музыканты напоминали ей случайные находки с блошиного рынка — так хороши, что недоумеваешь, кому только в голову пришло от них избавиться. Конечно, она стала проводить наедине с Джендри меньше времени, зато их музыка стала гораздо богаче, насыщенней, и они наконец-то поверили, что из этого может что-то получиться. Джендри рассчитывал, что Берик займётся клавишными, но у него оказалась огромная страсть к вокалу. Арья подозревала, что они могут запросто поцапаться на этой почве хуже «Oasis», но, когда сообщила об этом Берику, он только рассмеялся, потребовав себе сольную карьеру Ноэля, и заявив, что пока не научится играть на гитаре сам, без волшебных ручек Арьи и её же волшебной способности слагать эмоции в текст не обойдётся. Берик выигрывал в том, что ходил на курсы экстремального вокала, а она тогда даже дышать толком не научилась. Вот большинство партий на её строчки и ушло к нему. И даже тогда, она знала, что её отношения с Джендри изменились. Она узнала его ближе, пила с ним пиво, ругалась из-за песен, звучания, даже порядка треков на альбоме… — Что дальше было, ты и так в курсе. — Вы были отвратительны, — произнёс Нед со странным сладострастием, зажевав торчавшую из молочного коктейля трубочку. (В середине Арьиного рассказа капучино закончился, и да, Нед купил себе коктейль.) — Я, можно сказать, жизнь вам спас знанием Pro Tools. — Нед порой сильно её раздражал, особенно когда пытался состроить из себя всезнающее око; того самого молчуна в групповом чате, который всё видит, но не взаимодействует с окружающими, а наблюдает со стороны — и делает выводы… но спорить с тем, что Неду свыше было даровано сводить воедино звуковые дорожки, было бесполезно. Если бы не он, их песни так и звучали бы как довольно посредственное наложение партий друг на друга. Для молодой группы, не давшей ещё ни одного концерта, найти даже неплохого звукаря — уже удача. — Так ты что, никогда прежде не замечала, что… испытываешь к Джендри определённые чувства? Арья соврала бы, сказав, что никогда не задумывалась о Джендри в том самом смысле. Ей казалось, что она знает его целую вечность и, болтая с подружками, слышала их слюнявые комментарии — Джендри то, Джендри сё, а потом пыталась понять, есть ли в нём хоть капля того шарма, который все в нём видели. Может, она просто знает его как облупленного, и с ней он не носит этот защитный панцирь замкнутого в себе очаровашки? Такой молчаливый, что это даже мило. Парень-загадка с тяжёлым грузом на сердце. Она слышала, как он матерится, ломая палочки, слышала недалёкие разговоры, типично считавшиеся «мужскими» (разговоры, ведомые пенисами, а не языками), и знала, что многих из потенциальных поклонниц Джендри отпугнул бы ослиным упрямством хуже её собственного. К тому же, он был горд, и никому — тем более женщине — не позволил бы и слова поперёк сказать. Горд, силён, отважен… и непроходимо глуп. Временами. Арья соврала бы, заявив, что не представляла его своим бойфрендом, не наслаждалась воображаемыми завистливыми комментариями подружек и не отвечала, что зря они его так превозносят, ибо в хозяйстве он тот ещё дуб; не видела его голым в своей постели, не представляла себе все эти банальные сценарии — случайный секс, внезапное прозрение, Бонни и Клайд, Сид и Нэнси, Адам и Ева, Кортни и Курт, Дейв Грол и Верука Солт, которой он посвятил «Everlong»… Дело разве что только до принцессы и рыцаря не дошло, хотя Арья и воображала себя Шрэком, а Джендри — принцессой, запертой в башне общественных ожиданий и потому принимавшей свою истинную природу за проклятье… В судьбу, конечно, верила Санса, но было в Джендри что-то такое, что притягивало, заставляло мечтать о хорошем конце для них обоих — даже в извращённой мечте о смерти молодыми, чтобы не успеть постареть и надоесть друг другу. Она задумывалась об этом и прежде, правда, не всерьёз, видела сны, где он обнимал её, и слышала людей, отвешивавших злобные комментарии вроде «Да начните же уже встречаться!» Джендри всем отвечал, что подумает, но когда они оставались наедине, всё время давал заднюю — экватор они не пересекали даже во сне. А эта его интрижка с Джейн Хеддль? Джендри как-то спросил у неё совета, один-единственный раз поинтересовался, стоит ли ему надеть на свидание футболку с Куртом Кобейном (ибо какая здравомыслящая девушка не будет в восторге от Курта Кобейна?). Арья и без того была не в духе, и ляпнула что-то о том, что Джейн ему не подходит, что она его охомутает и заставит сидеть дома с детьми или устроиться работать скучным бухгалтером… Джендри обалдел и больше никогда таких вопросов не задавал. А потом случился тот вечер. Если бы Арья могла с ним поговорить, стало бы ей легче на сердце? Но разве она может ему в этом признаться, если боится, что он поднимет её на смех и позже использует против неё? Оскорбит. Как-то слишком несмешно пошутит — он же вообще порой не соображает и грани не видит. Теперь он ещё и болтает про эту свою училку, швыряет свои половые подвиги старой подруге в лицо, словно хочет напомнить, что она для него — пустое место. Он просто спустил пар, взял то, что ему захотелось по пьяни — а она себе всё придумала, и нет между ними ничего, и не будет, нечего на это даже надеяться. Так она решала с утра, включала Джоан Джетт, жалела, что не родилась лесбиянкой, а вечером, таращась в потолок, начинала подвывать под «Love Hurts» Nazareth и едва только не задыхалась от одиночества. На другое утро она вспоминала, что Джендри ничего такого не сделал, этой кильки из школы даже пальцем не коснулся, а её, Арью, целовал, ласкал, касался… Может, и это она тоже придумала? Может, эта килька всё же ему позвонила? — Арья? Ты загрузилась. — Ага. Извини. Ты что-то спросил? — Я спросил о твоих чувствах. Замечала ли ты, что… неровно дышишь в его сторону? Она прекрасно знала, что должна ответить, но молчала, уставившись в жёлто-зелёную воду. Признаться значит больше, чем открыть рот и сказать «да» или «нет»; это значит выпустить зверя наружу, признать его существование, власть. Обретая плоть, животное тебе больше не поддаётся; и приручить его, не ведающего, сколько в нём силы… — Арья? — снова позвал Нед. — Да отстань ты! — выпалила она и, не допивая чай, подскочила и ринулась к выходу, даже не думая обернуться. И какой идиот решил, будто нужно пить зелёный чай, чтобы успокоиться? Дурость какая-то! Она неслась по тротуару, вперив глаза в землю и замечая только людские пиджаки и ноги; пару раз её взгляд скользнул мимо маленьких головок в кепочках и панамках. Лето, дети, семейные прогулки… она не слушала ничьей болтовни, надеялась никого не встретить и слышала лишь, время от времени, сигналы машин и автоматического диктора, разрешавшего перейти дорогу… Музыку она услышала, спускаясь в переход. Переносные барабаны, акустика; невысокая девчушка на вокале. Играют что-то простенькое, что ей неизвестно, но Арья всё равно копошится в карманах — молодых музыкантов она всегда поддерживает. Гитарист, на мгновение отрываясь от грифа, подмигивает ей, а вокалистка продолжает петь что-то о девчонке на каблуках против девчонки в кедах… и о глупом парне, который не понимает, кто по-настоящему ему подходит… Арья отвернулась и зашагала к метро так быстро, как только позволяли ноги. Ноги в кедах, да, ну и что с того?! Да, Джейн Хеддль носила каблуки и претендовала на титул капитана чирлидерш, и что с того?! Джендри с ней расстался, напомнила себе Арья, бросая рюкзак в угол и падая на кровать. Джоан Джетт, Хейли Уильямс и Тейлор Момсен смотрели на неё с потолка; не осуждающе, понимающе. «Мы все там были, подруга», казалось, говорили они. Джендри сказал, что сам решил, что они с Джейн друг другу не подходят, но Арья слышала обратную версию — видимо, они оба приложили усилия к распространению слухов, и правда так и останется скрытой… Она отвернулась к стене. Из-за угла выглядывал Моррисси, напоминавший, как важно продолжать верить. «Верь во что-то, даже если это сделает из тебя мудака». Арья зажмурилась. Моррисси шестьдесят, он не женат. Большего мудака музыка не знала и вряд ли узнает, зато у него целая стая кошек… её ведь это тоже ждёт, да? Рано или поздно она тоже будет писать не музыку, а монологи старого пердуна перед старым телевизором? Так тянулись дни. Медленно, тягуче, словно смола; Арья чувствовала, как прилипает к рутине, как её всё бесит, как ходить на репетиции становится труднее и труднее. Джендри, к счастью, о своих подвигах больше не заговаривал; Арья сомневалась, что он вообще смотрел в её сторону, но ей его всё равно не хватало. Не хватало друга. Не хватало его тупых и порой пошлых шуток… за неделю до официального релиза она принесла новую песню. Берик, взявший на себя обязанности лидера, даже не взглянув на текст, заявил: — Мы не можем её выпустить, ты же знаешь. — Поместим в делюкс-версию или оставим на потом. — Она метнула взгляд в Джендри, но он демонстративно смотрел в другую сторону. Прекрати мои страдания, прочти мои мысли, пойми, что ты — в каждой строчке… Нед прочистил горло: — Чёрт подери, снова о разбитом сердце? Тебе нужно к психологу. — Не совсем так. Она о похеренной дружбе. Джендри даже не дёрнулся. Висевший на её двери календарь был заполнен красными крестиками, отсчитывавшими дни до релиза. Их первый крупный тур по летним фестивалям, интервью, знакомство с другими группами — всё это уже дышало им в спину, звало за собой и обещало тонну приключений. В последний день перед отъездом родители устроили прощальный ужин, пригласив всех участников группы, и мать не смогла сдержать слёз, описывая, как гордится дочерью. Санса расплакалась следом, но на вопрос сестры, о чьём отъезде она жалеет больше — её или Берика, ответить так и не смогла. На следующее утро, когда они загрузили оборудование в автобус и, зевающие, сели завтракать, Арья рассказала об этом Берику. — Твоя сестра — чудесная девушка. Боюсь, я просто ей не подхожу ввиду своей… склонности к скитаниям, видишь ли. Он улыбнулся, сжимая в руках чугунную кружку с противоядием от бессонницы — кофе. Судя по кругам под глазами, ночка у него выдалась беспокойная. — Не подходишь? Да она тебя обожает и… не замолкает никогда! — Возможно, Арья и приврала насчёт чувств Сансы, но раз уж у неё есть шанс наладить сестре личную жизнь, почему бы им не воспользоваться? Берик был много лучше всех, кого Санса воображала своими молодыми людьми; особое отвращение у Арьи вызывали братья Джонас. — Брось. Ты преувеличиваешь. — Вот и нет… — Может, не станешь давать друзьям советы об их личной жизни, не разобравшись со своей? Арья застыла, будто увидев перед собой Медузу Горгону. Никак Нед проболтался, нужно будет его проучить… Берик усмехнулся и, делая ещё глоток, произнёс: — Да ты не переживай так. Джендри ничего такого про тебя не говорил. Я сам догадался. Он допил кофе, швырнул пустую кружку в раковину и ушёл в репетиционный отсек. Когда дверь за ним закрылась, Арья сглотнула и уставилась в окно. Мимо понеслись поля, деревья, биллборды, разгуливающие между трав коровы, лошади, овцы… куда они едут? Навстречу чему несутся? И что вообще происходит?.. Начались концерты. За пять минут до первого выступления Арью хватила паника; она была уверена, что людям в незнакомом городе они точно не понравятся. Срать все хотели на разогрев, это всем известно. Энги, растирая ей плечи, заявил, что так оно и будет; что толпа пришла смотреть на других, что на то он и фестиваль. И напомнил, что они сами смогут поглядеть на тех, кто будет после, и что это должно придать ей сил. Арья фыркнула, задавшись вопросом, почему не собрала группу из девочек, но когда выступление закончилось, она, разгорячённая, ещё долго скакала за кулисами и кричала, на что ребята, чувствовавшие себя ничуть не хуже, только смеялись и просили замолчать, иначе оглохнут — после отыгранных сорока минут голос Арьи не охрип, но, наоборот, стал сильнее. Джендри, впрочем, так и остался грубым, неотёсанным мужланом, каким был и всегда. Пробурчав что-то о том, что ей следует сохранить связки, если не хочет онеметь, он спрятался в капсуле и задёрнул шторку. Арья на следующее утро действительно проснулась с першением в горле и кашляла весь день, а Джендри — на то он и Джендри — только ржал над её попытками вести разговор, не входя в образ старухи-астматика. В те редкие минуты, когда автобус вставал на светофоре, и в автобусе не было слышно ничего, кроме журчания мотора, сквозь шторку Джендри приглушённо жужжало что-то особенно тяжёлое. Арья старалась не прислушиваться, но всё же не удержалась — и спросила, что Джендри слушал. Тот фыркнул красноречивое: «Песнопения Сатаны». Когда Арья шлёпнула его по затылку, неожиданно засмеялся и посоветовал скачать Spotify — как только они поймают сеть. — Они позволяют 24 часа в сутки наблюдать, что слушают твои друзья, — пояснил он, играя бровями. — Мы все под колпаком, принцесса. — Не зови меня принцессой, — фыркнула та в ответ. Без того шаткое равновесие было нарушено; допив колу, Джендри сжал алюминиевую банку и бросил в стоявшую под столом мусорку. Арья едва не открыла рот, чтобы попросить его остаться; чтобы сказать, что он может звать её как ему вздумается, хотя бы и деткой или малышкой… но не открыла. Джендри уже не слушал. Она надеялась, что постоянное соседство приведёт к сближению, но не тут-то было; на каждом фестивале группа разбредалась кто куда, обычно приползая за полночь к вящему неудовольствию Тороса, не имевшего права отлучиться с водительского кресла. Берик так и вовсе несколько раз приходил под утро и, забираясь в капсулу, время от времени выкрикивал проклятья в адрес лейбористов — ибо какой смысл побеждать на выборах, если они даже дороги положить нормально не могут? Пару раз он опаздывал к автобусу, из-за чего выступления приходилось отменять или откладывать. В такие дни телефонная трубка орала такой крепкой матершиной от их менеджера, что даже лицо Джендри вытягивалось — но Берику всё было нипочём. Несколько раз, выглядывая из окна с утра, Арья видела ждавших у автобуса фанаток и знала, что они пришли к Берику, но на просьбу выйти и уважить их вниманием он отмахивался, притом со всё нарастающим раздражением. Том как-то раз пошутил: — Чувак, да ты же сам об этом всегда мечтал. Я понимаю, конечно, что фанатки на завтрак не остаются, но… — Вот именно, — пробурчал Берик тоном, не допускавшим возражений. Парень он был приятный и грубости не допускал, потому-то все и удивились: — Отвали от меня, будь добр. Не беси. Впрочем, когда Берик выходил на сцену, он выкладывался по полной, каждый раз как в последний; голос его изменился, на сольных партиях он не просто развлекал толпу, он с ней откровенно флиртовал. Пресса на перебой величала его то новым Остином Карлайлом, то потерянным братом Энди Бирсака, то — от этого заголовка у Арьи мурашки побежали — реинкарнацией Честера Беннингтона. Нед сказал Арье почти по секрету, что так он заедает тоску по одной небезызвестной им обоим рыжей особе. Арья даже не могла набраться смелости сообщить об этом Сансе — что, если бы это что-нибудь между ними изменило? Что, если бы это не изменило ничего, и она дала бы сестре ложную надежду? Она и сама чувствовала, что меняется. Что выходить на сцену с каждым разом становится проще, что толпа теряет очертания, и что любые её возгласы, будь то критика или восторг, проходят мимо и разбиваются о растянутое за ними полотно — единственное знамя для их группы, «Братства без знамён», без ярлыков, братство, в котором она — единственная сестра. Они давали интервью, и, изредка захаживая на сайты таблоидов, Арья то и дело натыкалась на заголовки, спекулирующие на тему сексуальных отношений в группе. Том как-то раз отшутился, что они все асексуальны, и даже предложил написать об этом песню; единогласно было принято решение сделать её интро к следующему альбому, а до того — проверить эффект на толпе. Берик, смурневший с каждым днём (не считая моментов на сцене), только фыркнул, что с песнями о «нежных великанах» доказывать асексуальность придётся очень долго, и одного альбома, что уж говорить о песне, на это точно не хватит. — И вообще, — произнёс он неожиданно громко, — что вообще этих асексуалов в жизни интересует, а? Наверное, политика? Или окружающая среда? Саморазвитие? Ну да, получается, они волнуются, чтобы мир стал лучше — для других людей. Людей, на которых им насрать. В чём их философия, я не понимаю? — В том, что чтобы любить людей, необязательно хотеть их трахнуть, — мудро-занудно (как обычно) изрёк Нед. — В том, что асексуалам нет дела только до одной физической потребности, то бишь, до секса, но есть дело до других? — скептично предположил Энги. На что Берик покачал головой: — Да ну. Чепуха это. Асексуальности — нет. Придётся что-нибудь другое придумать. Или тебе, Арья, выйти замуж за кого-нибудь, чтобы эти заголовки превратились из дурацких в совсем отвратительные. «Верна ли Арья Старк, звёздная фронтвумен Братства Без Знамён, своему мужу, незаметному гитаристу из группы такой-то такой-то?» Арья натянуто посмеялась. Она думала, конечно, что было бы неплохо обратить внимание на кого-нибудь другого, но как только они доходили до «Нежного Великана», она неизменно таращилась в пол, чувствуя себя шугейзером даже в самых громких и нервных местах песни. Она не видела толпы. Ей казалось, что глаза в этот момент перебираются на затылок — и наблюдают за Джендри. За Джендри, отказавшимся от партии в песне после того, как чрезмерный выплеск энергии сломал ему пять пар палочек. Менять их приходилось очень скоро, но к концу песни техники никогда не успевали — и вскоре группа приноровилась играть песню совсем без барабанов. Арья, читая «Твиттер», могла только благодарить небеса за то, что их скромная фан-база делает из этой регулярной оказии шутку, и не гадает об её истинной причине. Что было плохо, впрочем: теперь каждый в группе понимал, что происходит; до того, что после одного концерта, шибанув рукой по столу так, что подскочили лежавшие на нём столовые приборы, Торос крикнул: — Возьмите уже этого слона в комнате за яйца, чёрт бы вас обоих побрал! Его внезапный взрыв не привёл ни к чему, кроме благоговейной тишины. Арья, непривычно тихая и скромная, смотрела на колени, а вот Джендри, цыкнув, произнёс как ни в чём не бывало: — Чёрт бы тебя побрал, приятель. Этот самый нож мог мне в яйца прилететь! — Ты всё равно ими не пользуешься, так какая разница? — фыркнул тот. Джендри, прикусив щёку, пожевал её и размял пальцы. — Я устал, ты понимаешь, каждый вечер проверять, в порядке ли твои палочки, или нет. А от твоего злобного сопения посреди ночи мне порой хочется выпрыгнуть прямо в ночь, на открытую дорогу… — Это я соплю, — нервно огрызнулась Арья. Разговор начинал ей надоедать, и она предпочла бы вовсе не обсуждать это так открыто. Чего там, она предпочла бы не говорить об этом вовсе… Торос рассмеялся. — Ты и понятия не имеешь, о сопении какого рода я говорю, правда? Ибо крепко спишь, пока… — Джендри попытался встать; сидевший рядом Энги попытался его удержать, но без толку; Джендри тяжело затопал в единственное место, в котором мог спрятаться — в капсулу. Арья тяжело вздохнула и едва не пошла за ним, но, не желая себе компрометировать, осталась. Том спросил с осуждением: — Торос, ну какого хрена? Мы же не «Братство без онанистов». — Скорее уж братство онанистов, — пробурчал Нед. — Братство без секса, — пробубнил Энги. — И песню про асексуальность вы забраковали, — обиженно подтвердил чавкающий Том. — Да меня раздражает, что у нас туалет аккурат с водительской кабинкой, — фыркнул Торос. — Можно подумать, у него одного женщины нет. Не знал разве, на что соглашался? Никто не ответил, и разговор медленно, но верно сошёл на обсуждение прелестей музыканток, с которыми парням довелось делись сцену. Берик отмалчивался: влюблённые фанатки его уже не ждали, а группа знала, как он реагирует на эти шутки — и относилась с пониманием. Арья поначалу пыталась принять участие, но быстро потеряла интерес — её куда больше занимало то, о чём эти музыкантки пишут, да и, время от времени общаясь с ними за кулисами, пыталась хоть немного понять саму себя. Конечно, она никому не рассказывала больше необходимого; всем было известно, например, что Миранде Болтон из «Bathtub Talking» не только поёт о пользе слухов, но и продаёт инсайдерскую информацию в музыкальную прессу — на доверии ей попались Мирцелла Баратеон и Тиена Сэнд: с обеими Арья общалась и обеим ничего такого не пожелала бы. Миранда и к ней подбиралась как-то раз, но на вопрос, как дела в её личной жизни, только пожала плечами. Стоило парням в очередной раз заспорить, кто круче — Хейли Уильямс или Лззи Хейл (как будто это не было очевидно!), она наконец нашла повод уйти от них в капсулу, чем не преминула воспользоваться. Заперлась и, пока было тихо, принялась раздумывать. В самом деле: что происходит в её личной жизни? Ей ни разу не везло в отношениях. Вот просто так, ни разу не было такого, чтобы рядом с парнем она чувствовала покой, тепло и многое другое, о чём поют песни и складывают стихи. Её бесило чужое внимание; бесили разговоры о замужестве, детях, совместной покупке недвижимости, взрослой жизни, старении. Бесили банальные ухаживания, цветы, обязательные вопросы, на ответы на которые обоим было насрать, бесили походы в кино, шутки и рассуждения, мгновенно обнажавшие интеллект, достойный лучших одноклеточных. Бесило, что парни высказывали интерес к тому, чем она занимается, и забывали об этом в ту же секунду, если только тема не становилась поводом поблистать собственными знаниями по вопросу. Бесили, в конце концов, парни, их тупые однотипные ухаживания, попытки вести светскую беседу — пустую, как их мозги. Она уже была готова поклясться себе никогда не выходить замуж, когда случился Джендри. Случился «Нежный великан». Джендри, такой холодный, чужой, далёкий, усмехающийся ей в лицо и щеголяющий половыми подвигами… Арья сжала кулаки. Никто не заметит. Джендри ей не принадлежит и принадлежать не может; какая злая шутка от кого бы то ни было, пускай и от Купидона — просто какое-то издевательство! Злорадная мысль закралась ей в голову: «Стоит мне погибнуть, и он тут же одумается, спохватится и станет обвинять себя в том, что не спас, не уберёг, не заметил…» Парализующий ужас хватил Арью далеко не сразу. Спустя три секунды она повторила мысль слово в слово, вслушалась… «Стоит мне погибнуть…» Неужели она и вправда задумалась об этом? Нет, погибнуть в 27 — это, конечно, престижно, но глупо, и всё равно как-то страшно. Это ещё нескоро, но много ли она успеет? И неужто она задумывается об этом только из-за Джендри, из-за парня, который и мизинца её не стоит? Не только, впрочем, из-за Джендри, если так подумать. Ещё из-за мамы, сестры, неуверенности в будущем. Причин много, в общем-то, и не каждая из них исчезает после того, как Арья споёт об этом. Не потому ли она отправилась в дорогу — чтобы избежать ответственности, которой не ждала, не желала? Не потому ли её так привлекала жизнь в дороге — потому что она не хотела обосновываться на одном месте, чтобы каждый день видеть одно и то же лицо опротивевшего за годы ссор из-за мытья посуды мужа? Плюс-минус лица в ближайшем продуктовом магазинчике, лица родственников и сумятица физиономий в офисе. Маски вежливых эмоций над квадратиками белых блузок и рубашек. Воротнички. Деловые встречи. Люди, которые игнорировали бы её существование, чрезмерно занятые сами собой… зачем выбирать душный офис, когда она может каждую ночь притягивать взгляды сотен, а то и тысяч людей, большинство из которых восхищается ей и платит исключительно за то, чтобы на неё посмотреть? Но одну проблему она разрешить всё же могла — ей нужно было сказать Джендри правду, и как можно скорее. Прошло уже много времени, чувства не ослабевают, а Джендри с каждым днём становится от неё всё дальше и дальше. Если она с ним не объяснится, то обязательно потеряет — и друга, и парня, не говоря уже о группе, только-только набравшей скорость. Арья и рада была бы поговорить с Джендри как можно скорее, но он, словно чувствуя её решимость, делал всё от него зависящее, чтобы даже взглядом с ней не пересекаться. Мало этого; Эйегон Таргариен, гитарист «Sunday Lizard», с которым они часто пересекались за кулисами, начал оказывать ей неприкрытые знаки внимания, а как-то раз даже ляпнул Берику, мол, круто бы было однажды потурить вместе. Говоря это он, впрочем, не сводил глаза с Арьи, и Берик, как разочарованная мать, отчаявшаяся выдать дочь замуж, обнял её за плечи и сказал: — Да, отличная идея. Тур по Европе, а — что скажешь? Арья всегда хотела посетить Амстердам. — Амстердам?! — спросила она чуть позже, когда Эйегон вернулся к стоянке грузовиков. Они были на Гластонбери; время выступлений закончилось, и все разбрелись по палаточному лагерю. Берик потащил Арью за собой — и, швыряя в рот попкорн, они болтали о создании песен, когда Эйегон прервал их, отбив у Арьи аппетит. — Какого чёрта ты вытворяешь? За наркоманку меня держишь? — Чем тебя так не устраивает Амстердам? Мне всегда казалось, что оранжевый — твой любимый цвет. Нет? Неужто чёрный? До чего банально. Арья фыркнула, проводив взглядом пару: родители громко спорили, пойти ли им на Muse или на The Killers, пока карапуз, висевший у отца на груди, вертел туда-сюда головой, лишённый слуха из-за огромных, явно звуконепроницаемых наушников. И задумалась: как много браков развалилось, потому что влюблённые не могли решить, концерт чьей группы им важнее? — Если тебя это успокоит, у них огромная фан-база. Уже! Выступить у них на разогреве значит привлечь внимание других, и… к тому же… с разогрева для многих групп карьера начинается по-настоящему. Вспомни Twenty One Pilots. Они выступали у Paramore на разогреве, ты разве не помнишь? И где они теперь, что те, что другие? — Как же не помнить. Санса, глядя на Хейли, повторяла, что её волосы — крашеные, а вот её — её-то как раз натуральные… тьфу ты! Погрузившись в лицезрение не очень-то приятных сцен, пускай и потенциальных, совместных гастролей с «ящерками», Арья даже не заметила, что Берик погрузился в печальную задумчивость. Они промолчали с несколько секунд, когда она увидела — Берик опустил голову, замедлил шаг, да ещё и пнул случайно подвернувшийся под ноги камешек… Арья открыла рот, чтобы спросить, что не так, но ответ пришёл сам — наверное, зря она упомянула Сансу… должно быть, нужно извиниться, сказать, что она не хотела сыпать соль на рану, но Берик её опередил: — Думаешь, доберёмся до дома к концу сентября? — и тут же скривившись, поняв, что вопрос прозвучал неправильно, отвернулся. Арья ждала. — Ну, то есть… вернуться-то мы вернёмся, а вот… я просто не знаю, есть ли в этом хоть какой-то смысл. — Тебя что, никто не ждёт? Родители, или… — Арья прикусила губу. Берик же старше, он наверняка уже сам за себя, и живёт в одиночку. Словно прочтя её мысли, он улыбнулся: — Они скорее удивятся, что я не сторчался по дороге. Ну, и то хорошо. Возьму заработанное, да и… верну им залог за то время, что жил под их крышей. Уверен, они только этого и ждут. Арья не нашлась, что ответить. В тот же момент её отвлекла стайка девчонок в коротких шортах — изрядно выпившие, они едва не ударили её по голове мотком сахарной ваты, и Арья громко выругалась; но то ли шум фестиваля, то ли собственное веселье отвлекли девчонок от её недовольства. Берик даже не глянул в их сторону, хотя, стоило Арье откровенно прокомментировать их выходку, как пробормотал что-то в духе: — Веселятся… что с них взять? Право имеют. Хоть кому-то хорошо. Это уж было совсем нечто из ряда вон выходящее. Они ехали вместе в одном автобусе, смотрели, бывало, одни и те же документальные фильмы — и прекрасно знали, сколько музыкантов кончали жизнь самоубийством. По глупости ли, по настоящим ли причинам, по святой ли вере в то, что умереть молодым — почётно, а стареть — очень страшно. Ещё больше музыкантов связывались с наркотиками; от тоски ли, депрессии, якобы во имя творческого прорыва… и всё это под стройный хор психологов, заявлявших об их вопиющей духовной пустоте и духовном же голоде. Стоит ли упоминать, что придумал это всё Нед Дейн, считавший, что совместный просмотр кинофильмов сплотит их как команду, да еще и послужит неплохим назиданием? — Забавно, что Торос ругается на Джендри, а виновны, по большому счёту, все мы. Арья закатила глаза, не сразу сообразив, что от Берика нечто подобное услышишь нечасто. — Давай опустим эту тему, а? Если бы я хотела поболтать о членах, я пошла бы к пресс-центру. Журналисты любят один громче другого спрашивать, у кого я сосу или хочу отсосать. Берик то ли хрюкнул, то ли хмыкнул. — А что, стесняешься темы гениталий? Стесняться нечего, они у всех есть. Арья пропустила это мимо ушей. Дело же не в гениталиях, а в том, что ей смертельно надоело их обсуждать. Она собиралась ускорить шаг, отделаться от Берика и его сомнительных попыток вести задушевный разговор, какую бы тему он ни предложил, но пауза продлилась лишь несколько секунд: — Ты всё гадала, наверное, чего у меня с Сансой не получилось? Я и сам… не сразу понял, чего греха таить, почему так… зол был на неё. Неоправданно, конечно, она… ничего не сделала. Просто я не знал, что сказать, а… потом всё произошло как-то слишком… быстро. А теперь я гадаю, как бы мне так извернуться и заслужить её прощение. Попросить-то я его могу, но… заслужить? Это совсем другое. Я должен что-то сделать, причём сделать… правильно. Арья не была уверена, что Берику вообще есть дело до того, кто его слушает. Он понурил голову, смотря под ноги, и даже слепой заметил бы битву, бесшумно происходившую внутри. Пока она раздумывала над ответом и, вообще, над его необходимостью, Берик поднял голову резко и вопросительно, так что Арья ляпнула первое, что было в мыслях: — Сансе всегда нравились… братья Джонас и… Джастин Бибер. Знаю, банально, ты на них не очень-то похож, но… вот если ты ей песню напишешь… Ей больше и не понадобится. Берик недоверчиво скосил на неё глаза. — Понятно, почему ты вместо открытого разговора песни строчишь. Сублимация, своего рода? Когда не дрочишь, идёшь и строчишь? АРЬЯ! — он схватил её за запястье, кусая губы, чтобы не рассмеяться. — Ладно, извини, не знаю, что на меня нашло. Я сам не свой какой-то, честно. Всё это… В ночном небе рассыпался фейерверк, вызвавший охи и ахи у окружавших их людей, но Берик и мускулом не дрогнул. — Надоели ваши разговоры про дрочку, — фыркнула Арья, и Берик виновато улыбнулся: — Ну… дрочка — это извращённый, или… скорее, эволюционный способ справиться с разбитым сердцем. Арья скривилась. — Не гони. Просто, вы, мальчики, думаете только об одном. Берик улыбнулся. — Женская мастурбация — это миф, хочешь сказать? — Арья не ответила. Не шибко понимала людей, хваставших о путешествиях своих пальцев и гениталий по телам — чужим или собственным. — Да ладно тебе. Ты можешь — и должна расслабиться. Ты же в мире рок-н-ролла… — Тебя это как-то счастливым не делает. Когда его паскудная ухмылка погасла, Арья даже пожалела о своих словах. Ему же и так тяжело, зачем она подливает масла в огонь? — Да, это так. Дело в твоей сестре, гораздо… я не знаю. Что бы я ни делал, с кем бы ни разговаривал, я везде вижу её лицо, и… это притом, что у нас… ничего не было. — Как это так? А цветочки, свидания, ужины и… — Арья умолкла, увидев ехидную ухмылку Берика. И отвернулась. — Тьфу ты! Почему каждый из вас считает своим долгом хвастаться об этом или… — Так нечем же хвастаться. — И ты всё равно об этом говоришь! — Что поделать, мне больше не с кем этим поделиться, — Берик пожал плечами. — К тому же, ты знаешь, о ком я говорю, можешь объяснить мне некоторые её… привычки, которые остаются для меня чем-то вроде романтичной пелены загадок, напущенной как… ядовитый туман, в котором легко затеряться… ты знаешь, как твоя сестра любит всю эту муть. Мозги так пудрить — это в её духе… думать о романтике, астрологической совместимости и прочем… о судьбе. Она мне сказала, раз я Телец, а она — Весы, мы с ней несовместимы. Распереживалась вся. Думаешь, я не знаю о её увлечении Джастином Бибером? Знаю, да и… даже думал, не предложить ли вам записать кавер на какую-нибудь его песню. Она остаётся для меня загадкой, и… хуже всего то, что именно такой она и хотела оставаться. А меня это бесило. Берик тяжело вздохнул. Хоть он и просил Арью раскрыть ему секрет Сансы Старк, она не сомневалась, что это были вопросы риторического характера — да и сама не была уверена, что может объяснить некоторые из сестринских привычек. Действительно, зачем пудрить парню мозги, когда можно говорить прямо и не задалбывать его всякой этой женской чепухой?.. Впрочем, разве женщинам остаётся что-то ещё? В те несколько секунд, пока Берик молчал, в Арье взбурлила привычная волна феминистического негодования; почему это, когда мужчины говорят о сексе, им это сходит с рук, а вот девушек все обязательно считают извращенками, но не успела она облечь это в слова, как Берик заговорил: — Твоя сестра примерно так же отреагировала. Мол, какого чёрта мы разговариваем о сексе, я ещё не готова. Поначалу. Я смирился, думаю, хорошо, раз… раз для неё это будет впервые. А потом она приходит ко мне и говорит, мол… чёрт с ним, ладно, давай, попробуем… ты же не против, что я тебе это всё рассказываю? Арья неуверенно покачала головой, не глядя на Берика; хотя и не была уверена, что готова и вообще хочет это слушать. — В общем, да… пробуем. Должны были, но она… зажалась вся. Застеснялась меня и… себя, должно быть, тоже. В углу села и сидит, грудь прикрывает. Едва истерику мне не закатила, когда я помочь пытался… касался там, знаешь, говорил всякое. С трудом сдерживал раздражение, хотя, ты знаешь, я обычно спокоен… Я простил, подумал, а… простил, тьфу ты, ну… ты поняла меня. Я думаю, может… и правда подождать нужно, но… но потом-то, сама знаешь. Гастроли, и всё такое, и не знаешь, как долго женского тела не вкусишь, ну и… — Не знала, что ты такой ценитель, — заметила Арья неожиданно для самой себя. Берик засмеялся. — Да я сам не знал. Чем недоступней плод, тем слаще… Думал, что… бездна девушек, которые швыряют в тебя бюстгальтеры — это нечто само собой разумеющееся, и, раз столько баб хотят с тобой переспать, хоть ты и не Хэтфилд и не Плант, значит, ты крутой. До меня не доходило раньше, что им не я нужен, а только повод клёвую историю рассказать, знаешь? Или это ощущение рок-н-ролла. Умереть завтра, ни о чём не думать, трахаться как в последний раз… Мы станем крутыми музыкантами, я запишу песню об алкогольной зависимости, к примеру, и она получит Грэмми, и какая-нибудь дрянь обязательно скажет, что переспала со мной — а я-то ведь простой алкаш! Да, на меня смотрят тысячи людей, но я буду простым алкашом. Талантливым, богатым, и всё равно, алкашом. И знаешь, что хуже всего? Она ведь будет права! Понятно, конечно, что это не самое главное, главное — музыку писать, и всё такое, но… это приятный плюс, так мне казалось. Да и какая бездна вдохновения! Ты только представь себе: в каждом городе, в котором ты был, в котором переспал с какой-нибудь фанаткой, ты пишешь песню, ну и… потом собираешь компиляцию и играешь в каждом городе только ту песню, которую вдохновила одна местная девушка лёгкого поведения. А она стоит в первом ряду и ухмыляется так, плотоядненько, мол, «он меня трахал». Коэн походу так и делал. И никто, ни одна живая душа, даже ты сам не знаешь, как её вообще звали и помнишь-то так… смутно. — Что за развлечение такое — баб как марки собирать? Вагины-то у всех одинаковые. — Да, но… предпочтения-то разные. Да и поведение в постели… разная доступность. В какой-то момент замечаешь, конечно, что… чем дальше она от тебя встаёт, тем… тем выше стоит у тебя. Чем дальше сирена, тем дальше ты готов проплыть, пусть даже с каждой секундой твоё тело холодней и холодней. Вода-то ледяная, понимаешь? — Арья не была уверена, что понимает, но сознавала глубину метафоры, и всё же кивнула. — Марки-то хотя бы всегда под рукой, а бабы… можно их локоны собирать, конечно. Некоторые придурки собирают бельё, а смысл? Лифчики те же самые. Но ты представляешь, как я был разочарован, когда лица каждой из них стали смешиваться в одно? Когда даже в лирике… рыжие волосы, рыжие волосы, пламя, названия городов теряются на карте, и ты боишься, что вот сегодня… сегодня у тебя концерт в Ливерпуле, на завтра у вас в паром в Голоуэй, например, и ты, перепутав всё на свете, назовёшь ирландский городочек английским. Захочешь обратно в свой дождливый и смрадный Манчестер, к девушке, благоухающей последними духами Ку-Ку Шанель. И… насрать на её астрологическую муть. Я не думал, что гастроли могут так осточертеть, как и новые города, и… что мне будет так не хватать одной-единственной девушки, которая не смогла мне отдаться. Сирены, до которой я так и не доплыл, пока отвлекался на рыбёшек, которые так и ждут, чтобы их поймали. Я не думал, что она будет иметь значение. Не думал, что её отсутствие ощущается как… самое гнетущее присутствие. Берик, кажется, и сам осознал, что ляпнул нечто глубоко поэтичное, потому что замолчал и уставился вдруг в звёздное небо. — Думаешь, больше не хочешь гастролировать? Хочешь… хочешь семью, уютное гнёздышко? — Берик так опустил голову, словно чувствовал себя виноватым; Арья не удивилась бы, если бы в её голосе и правда прозвучало осуждение. И она поспешила исправиться: — Нет, то есть… по-моему, это тоже достойное дело. Каждому своё, и не каждый рождён стать рок-звездой, чтобы собрать Уэмбли или там, Мэдисон-сквер. Ты можешь играть в пабах или… — Или каверы на вечеринках, — улыбнулся он, полный жалости к самому себе. — Это как, знаешь, не писать книги, а переводить их. Или, ещё хуже, заниматься критикой, потому что ты бездумная аналитическая машина, не способная создавать музыку сердцем… Не песни свои писать, а исполнять то, что кто-то уже сделал известным… до тебя. Продолжать традицию, а не создавать новую. — Ну… кто-то же должен этим заниматься, — сказала Арья, но сама быстро поняла, насколько это глупо. Для себя она бы такой судьбы не хотела. — Потребуется изрядно умерить тщеславие, если поставишь себе цель признаться, что то, что так манит всех истинных рокеров, тебя не манит совершенно. Как же это, ты разве не истинный рокер? — Те, кого ты зовёшь «истинными рокерами», многие из них — просто позёры. Депрессивные алкоголики с кризисом среднего возраста или непережитой подростковой травмой… — Шпилька в Хоппуса, — вставил Берик с усмешкой, и Арья развела руками. — Они трахают всех подряд просто потому что это счастьезаменитель. Ты же смотрел все эти документалки, ты меня понимаешь. Чем больше девушек, тем выше их вера в собственную значимость. Они в музыку-то идут поэтому, а не потому что их музы в покое не оставляют… каждый из них так занят лицезрением собственного отражения в глазах других, что до них не доходит, что единственный, кто на тебя должен смотреть — это ты сам. Твои мысли, желания, мечты. То, чем ты будешь заниматься, когда постареешь и не сможешь трахать девок направо и налево… — И прямо, — вздохнул Берик. — И под прямым углом, да. Суть, в общем-то, та же — эти придурки не знают, чего хотят… а вот тебе повезло узнать это, прежде чем появится первый седой волос. Это ведь невероятно ценно. — Думаешь? — Арья остановилась, взглянув на Берика в упор, со всем достоинством человека маленького роста. Санса ему по плечо, поэтому они отлично смотрятся вместе… — Ну… может, ты и права. Нужно об этом подумать, в любом случае. Мысли Арьи без её ведома и, уж тем более, безо всякого желания обратились к собственному будущему. За плечами несколько месяцев гастролей, и она, хотя и скучала по дому, по горячей ванне и душу, струи которого не тряслись каждое мгновение, заряжая то в глаз, то в рот, то по сиськам, но всё же не подумывала отказаться от выступлений в угоду домашнему очагу. Как она могла отказаться от вечного бегства, бездомности, свободы не иметь ни крыши над головой, ни твёрдой земли под ногами? Не думать о будущем, жить настоящим, искренне наслаждаться каждым моментом… Всё это время, впрочем, ей казалось, что и Берика, и остальных всё устраивает… теперь, получается, придётся искать нового клавишника? Какая жалость. Да и Берик оказался приятным малым, несмотря на редкие плоские шуточки; с ним всегда можно было поболтать… он может, конечно, стать членом её семьи, подумала Арья. Она будет видеть его за семейными застольями, и их будет объединять нечто, чего другие могут и не понимать. Нет повода прекращать общение, даже если у них с Сансой ничего не срастётся, хотя ожидать этого немного пессимистично… должно быть, если Санса его дождётся против своей воли, нарисовав в голове образ принца, он будет ценить её куда больше прежнего, и… — А что насчёт тебя? — вдруг спросил Берик. — Ты уже думала, чем займёшься, когда гастроли закончатся? — Как раз об этом задумалась, и… не знаю. Я не хочу, чтобы это заканчивалось. — Может, скажем Джендри, что Эйегон тебя в тур с собой позвал? Ну, то есть, не тебя, конечно, а всю группу… — поспешил добавить Берик, заметив, как Арья сморщилась. Но лукавство из взгляда никуда не исчезло. — Взревнуется засранец. Сразу приползёт. — Да нет… знаешь, обычно женщины говорят, что… хотят, чтобы мужчина их на руках носил. Так вот. Единственный поворот событий, при котором Джендри возьмёт меня на руки — это если рядом будет бассейн, в который он сможет меня швырнуть. Так что он скорее улыбнётся грустно-тупо, плечами пожмёт, — Арья показала, как Джендри пожал бы плечами, — и скажет, «Ну, раз такое дело…» Берик засмеялся. — Ты его очень хорошо знаешь. Клянусь, говоришь точь-в-точь как он. Так бы он и сказал, как… — …как пить-дать! — не удержалась Арья, вызвав у Берика ещё смешок. Ей, впрочем, смешно не было: она как раз услышала знакомый голос, закричавший вдруг: «Да не играю я!» и взглянула туда, откуда он доносился. Джендри сидел на потёртом уже кресле-мешке, окружённый кучей штампованных длинноногих девок, отличавшихся друг от другом, разве что, цветом волос да маркой кроссовок. Арье показалось, что некоторых она даже видела в Instagram, когда просматривала публикации по гео-тегу… они скучковались вокруг Джендри, державшего гитару и несмело перебиравшего аккорды; Арья скривила бровь и взглянула на Берика: — Помяни дьявола… я думала, он гитары как смерти боится. — Даже смерть для музыканта не так страшна, как новый инструмент, — улыбнулся тот. Джендри нервно махнул по струнам, но промахнулся и пробормотал что-то злобное. — Ты сама же знаешь, что… гитара — инструмент нежный, с ней аккуратно нужно, почти как с девушкой, а Джендри девушку скорее удушит, чем приласкает… его ладонь два грифа обхватит, так что барабаны для его ярости самое… Арья? — девчонки залились отвратительным хохотом; так хохочут ведьмы, насылающие на добрых воинов диарею. — Всё хорошо? — I'm in a business of misery, — фыркнула та, увидев, как одна из кукол, отодвинув гитару в сторону, вдруг уселась к Джендри на колени и, под всеобщий благоговейно восторженный «о-о-о», замурлыкала: — Крепкие руки. Я всегда говорила, что у гитаристов крепкие руки, которыми они могут обхватить тебя и… «Вот же драная курица!», подумала Арья, чувствуя, как широко распахнулись глаза, и слыша ехидное Бериковское похихикивание. — Я не играю, — буркнул Джендри, тщетно стараясь не смотреть на её открытую ключицу. Арья поджала губы, чтобы не закричать, жалея, что не может остановить поток гневных мыслей — ведь она просто девушка, просто девушка, как и Джейн Хеддль, услужливо подсказало воображение, а той ты была готова волосы вырвать. Помимо её воли, голос молодой и борзой Хейли Уильямс заиграл в голове пуще прежнего. — Правда? Так сразу и не скажешь… — Джендри отвернулся, поэтому, естественно, не заметил, как эта змея потянулась к его лицу; когда губы коснулись его щеки, он дёрнулся в сторону, гриф взмыл вверх и ударил девушку по затылку — Арья заржала. Среди прочих наблюдателей раздался разочарованный «ох». — Да ты! Не лезь, я ж, ж-ж-ж… ж-женат! Вообще-то, я тут сидел и пытался ей песню написать, пока вы не заявились… Словно ударивший в голову гриф совсем лишил её рассудка, девушка продолжила: — А кольцо ты, значится, в грязи потерял? Не надеть, не исчезнуть… а хоббита где прячешь? В карманцах, а может… — Её ладонь застыла у Джендри на паху, а пальцы ловко пробрались под брюки. — То, о чём она не узнает, ей не помешает… муз было девять, чтобы ты знал, одной как-то… маловато для истинного полёта, а у меня есть и… ещё кое-что… — Не так быстро! — закричала Арья, мгновенно привлекая внимание остальных. Она никого, впрочем, не видела, кроме Джендри — краска схлынула с его лица, глаза выпучились как у дохлой рыбины. Девица, в кои-то веки проявив чудеса рассудка, поднялась и, по-индюшачьи вздёрнув нос, заявила: — Нечего разбрасываться такими сокровищами. Уведут ещё, чего доброго. — Чай не конь, не уведут. Ещё не совсем осознав, что творит, Арья шагнула вперёд. Остаться сейчас на месте значит оставить Джендри в этой дурацкой ситуации, в которой его — ну серьёзно! — хочет изнасиловать незнакомая девушка. — Следи за собой, милая, с такой задницей не ровен час, и проснёшься на задрипанном матраце, усыплённая сильнодействующим снотворным… Что же она такое несёт?! Джендри уже совсем рядом, курица кудахчет, кажется, от хохота, толпа негодует… этой, быть может, и за радость будет так проснуться. Механически, не чувствуя ни ног, ни рук, Арья садится к Джендри на колени — гитару он заботливо отставляет в сторону. Себя она не чувствует, в глазах мутит, но его член стоит как железный — и это и бесит, и возбуждает одновременно. Арья не рискует поднять на него взгляд, когда соперница противно хохочет и говорит: — Ты так уверена, что проснусь именно я? — Не уверена, что ты вообще проснёшься, — процедила Арья сквозь зубы и отвернулась от Джендри; смотреть на него было невыносимо, а вот этой курице захотелось парочку перьев повыдёргивать. «Из-за таких, как она, равенство никогда не будет по-настоящему возможно», пробежало в её голове, «потому что она думает, раз у неё вагина, раз Вайнштейна посадили, это даёт ей право вести себя ничуть не лучше его». Курица захохотала, толпа безумствовала; Арья вскочила было, наступив Джендри на ногу, и гитара брякнула о землю — и она обязательно полезла бы в драку, обязательно показала бы, чему её научили на фехтовании, если бы Джендри не схватил её за руку и не потащил силком прочь. Она закричала было «Пусти!», в ответ на что соперница заверещала: «Наслаждайся своей пре-е-е-е-е-елестью, мерзкий хоббит!» — Если Кортни Лав каждый день устраивала Курту такие скандалы, неудивительно, что он решил покончить с собой, — сказал Джендри, когда они, протопав с добрых минут десять, наконец-то нашли тихое местечко позади какого-то особенно цветастого шатра. Изнутри несло чем-то вонюче-азиатским, что Арья учуяла сразу, попытавшись перевести дух, и, сморщившись, отошла в сторону, наступила в грязную лужу и разразилась отборной матершиной, достойной самого толстого словаря. Внешне ей полегчало, но в душе всё так же хотелось ударить ту пигалицу и… — Что это ты там пытался курицам этим наиграть? — А ты как думаешь? «Californication», ясен хрен. Работает безотказно, ещё ни одна девка не устояла. Арья закатила глаза. Терпеть не могла весь этот его пренебрежительный лексикон. — Серьёзно? Я-то думала, «Wonderwall». Или там… «Everlong». Арья очень любила «Everlong». — Ничего ты, женщина, не понимаешь в рок-музыке. — И в съёме девок. — Да. И вообще, не надо было мне мешать. У нас с ней всё… на мази было. — Да я уж поняла, — Арья гневно сощурилась. Даже сейчас, будучи с ней наедине, этот бычий лоб умудряется отворачиваться от того, что они оба чувствуют… Джендри смотрит на неё долго, странно, кривит губами. Она же не может не гадать, стоит у него до сих пор или уже нет; стоял ли на неё, или на эту дуру. Рекомендации Берика расслабиться поперёк воли всплыли в уме. «Это же рок-н-ролл, пиво, тёлки и угар…» Может, ей и правда не стоит относиться к этому так серьёзно. Ни к Джендри, ни к Берику, ни к обыкновенной девушке, хотевшей хорошо провести время с тем, кто ей приглянулся. Может, ей и правда стоит расслабиться. И вместо разговоров и предположений просто засунуть руку Джендри в штаны и проверить, стоит у него, или нет. Джендри зажмурился, покачал головой и махнул рукой: — Да… ладно. Хуй с ней. Одной больше, одной меньше. Без разницы. И без них неплохо. Не глядя в её сторону, он склонился у шатра, рассматривая землю, и сел. — А гитару откуда взял? — спросила Арья уже мягче, но всё равно раздражённо. — Да на земле валялась, не знаю. Это же Гластонбери, детка. Чего тут в достатке, так это грязи, сифилиса и бесхозных инструментов. Он похлопал рядом с собой, приглашая присоединиться, но Арья отвернулась. Сколько сейчас времени? Летний рассвет занимается очень рано, и раз вокруг светло, может быть и три, и четыре… но фестиваль всё равно живёт. Том рассказывал, что его родители познакомились именно на одном из таких фестивалей, и что так уморились после ночных тусовок, что на следующий день пропустили концерт Тома Петти — и, в качестве извинений, назвали первенца в его честь. Где-то далеко люди играли музыку, смеялись, пили, танцевали, занимались любовью… — Не знал, кстати, что в тебе померла Мерил Стрип. Арья медленно развернулась, пытаясь осознать, что он только что сказал. — Да не притворялась я, дубина ты двухметровая! — Джендри сидел в недоумении, освещённый балдёжными рождественскими гирляндами, развешенными по периметру шатра; не хватало только снега, промозглого холода и Фрэнка Синатры на заднем плане. Арья жалела, что у неё нет фотоаппарата, чтобы сфотографировать его физиономию, и, едва сдерживая смех, бросила: — И «нежный великан» — тоже ты, прикинь! Ты и дубина, и, и… и, ха-ха, и нежный великан в одном лице! Ох-хуеть просто! И вообще, вся эта песня, она… она не про Якена, она про тебя, идиота ты кусок! Вот умора же! Звоню в книгу рекордов Гиннесса, Джендри, ты по тупости превзошёл САМ СЕБЯ! Как обычно и бывает с любой шуткой, хорошей и не очень, вместе с ней закончилось и желание смеяться. Арья сама задавалась вопросом, что это вдруг на неё нашло; и решила, что всему виной — незнакомка и её курятник. Так, словно испугавшись его потерять в толпе незнакомых баб, Арья была обязана сделать хоть что-нибудь, чтобы Джендри остался с ней, даже если пришлось бы внезапно признаться в том, что ещё час назад она с превеликим удовольствием сохранила бы для себя одной. Джендри-то остался, только с вытянутым лицом, офигевший, не знающий, что делать дальше. В шатре начали тихонько насвистывать «Here Comes The Sun». Осторожно передвигаясь, лишь бы не запачкаться ещё больше, Арья подошла, вытерла грязные подошвы о траву и, ощупав чистое место ладонью, села. Земля была на удивление тёплой. И потянулась тишина. В шатре произносились здравницы, играли The Beatles и буддистские песнопения. Благоухали благовония. Она думала даже подпеть, но гул голосов был неразборчив, а слов она не помнила. Когда они затихли, она стала мурлыкать под нос «Sound Of Silence», лишь бы не помереть со скуки и страха неизвестности. Её прервали стоны, последовавшие за исполнением, как ни удивительно, «All You Need Is Love», вперемешку с возгласами одобрения, тостов и вскриков. Арья откинулась, закрыла глаза, позволила себе расслабиться, воображая себя внутри… рядом с Джендри. «Это рок-н-ролл, детка». Вот только в этом мире ей не хотелось быть ни с кем, кроме него. Неважно, кто их окружал, неважно, с чьими потными телами они бы соприкасались, главное, что он был рядом. И нечего было бежать. Она скосила взгляд — Джендри всё ещё сидел истуканом, уставившись в землю. Может, он заснул, пока она ждала? Можно проверить. Она придвинулась ближе; даже почувствовав, как попала ягодицами во влажную землю, не обратила внимания. Джендри лишь слегка повернул голову, когда Арья опустила подбородок на его плечо и прижалась боком к его телу. Снова закрыла глаза. Думая, что уже ничего не теряет, опустила ладонь на его штаны — член стоял. Ей не хотелось большего, не хотелось любить его на улице, в грязи, и она лишь провела ладонью вверх и вниз. Подняла голову, легко коснувшись его шеи губами. Да. Это было правильно. Это было верно. Джендри положил руку на её и, немного поколебавшись, словно хотел её убрать, сжал её пальцы. — Я должен был догадаться. У тебя… есть глупая привычка, я… ни у кого другого её не наблюдал. Ты когда думаешь о ком-то очень много, и когда тебя… волнует что-то особенное, какая-то беда или проблема, ты… ты слушаешь очень много музыки только об этом, и ни о чём другом. — Он помолчал. — Я должен был догадаться, что «You Belong With Me» Тейлор Свифт ты своему физруку петь не стала бы. — Ты что, следишь за моим плейлистом? — Должны же быть хоть какие-то плюсы от доступа к твоему личному аккаунту на Spotify. Мог бы сливать эту инфу в прессу, но она не очень, знаешь… не сдалась никому, в общем. Да и Тейлор клёвая, я бы с ней… Неудивительно, что… в общем… да. Снова замолчали. Хор голосов в шатре стал каким-то менее стройным. — А чё ты молчала-то? Ты вроде обычно не ломаешься, ну… не ждёшь, что я перед тобой ковёр из роз выстелю и всё такое прочее. Ты же нормальная… Арья усмехнулась. — Думаешь, что мы упустили кучу времени? — Меня не это волнует. Она подняла голову — только чтобы увидеть, что Джендри старательно избегается смотреть в её сторону. Неудивительно — ей тоже не верилось, что это всё же происходит. Ещё полчаса назад она была готова вырвать язык у незнакомой девушки, а теперь вся сжалась, прижала уши и… — Честное слово, — вздохнул Джендри, склонив голову в её сторону, но так же не поднимая взгляда, — под кайфом же всегда как-то проще. Не находишь? — Арья промычала что-то утвердительное. — Ну, это самое, я… может, сгоняю пока, а? Ты не уходи, я быстро… Арья не стала возражать, прекрасно понимая: ему нужно время всё осознать. Он тугодум, а уж когда дело касается чувств… что до неё, то вплоть до того момента она была уверена, что хочет сказать, но стоило ему наступить, и слова растаяли, а горло сковал страх. Быть может, ещё не поздно отступить? Снова излить себя в стихах и принести к Джендри, чтобы он разгадывал её метафоры?.. Нет. Глупо. Чем она тогда лучше Сансы? Ничем. Может, все люди любят одинаково. Боятся говорить прямо и надеются, что второй поймёт их без слов. Она могла бы, когда Джендри придёт, посмеяться, сказать, что пошутила, и что это неправда — не любит она его и вообще, терпеть не может, что это он себе удумал?! И Арья была готова произнести именно это… но стоило Джендри вернуться, подать ей бутылку, уже открытую, и всякое желание отвергнуть его пропало. — Ты принёс тёмное? — Я же знаю, что ты пьёшь тёмное, — пожал он плечами. — Хотя, по-моему, так это моча ослиная. Это было так похоже на Джендри, что Арья не смогла сдержать улыбки. Нет. Ничто на свете не заставит её отказаться от него по собственной воле, раз уж он даже её пиво любимое помнит. — Ты-то лучше всех знаешь, какова ослиная моча на вкус. Джендри хмыкнул, но ума не отвечать ему всё же хватило. Пиво Арью расслабило, но всё равно недостаточно. Да и Джендри, вовсе забывший, каково это — пьянеть, похоже, чувствовал себя не особо-то лучше. Он вдруг спросил: — Как тебе сет Пилотов? Давно хотел на них посмотреть. — Неплохо, — сказала Арья, хотя в тот день Пилотов пропустила. — Хотя зря они на синт-поп перешли, по-моему. — Да. Мне как-то тоже не очень. Они снова принялись молчать, изредка делая глотки пива и, не поворачивая голов целиком, склоняясь в сторону другого. И, хуже всего? Молчание не казалось неловким. Арье было тепло. Спокойно. Тихо, в конце концов. Она понимала, наконец, о чём поётся в песнях о любви. Ей хотелось, чтобы ночь длилась вечно, хотя вокруг беспощадно светало. Когда Джендри поднялся и заявил, что его бутылка закончилась, и хорошо бы сходить за новой, она вдруг ляпнула: — Так и будешь всю ночь бегать? То за пивом, то отлить? — Не устраивает? Отлить при тебе? — Давай поговорим. Или ты мало выпил? — Ну, это ведь я вопрос задал, — смущённо пробормотал Джендри, опускаясь обратно на землю поодаль от Арьи. — Ага. Вот только я то же самое хотела спросить. Какого чёрта ты не признаёшь то, что так явно происходит прямо у тебя под носом? Арья знала, что на признание собственной недальновидности у Джендри уходят недели, а то и месяцы — поэтому не торопила. Если бы разговор продолжился через три недели, она бы и за это была благодарна. В тишине всё равно было спокойнее. Без будущего. Без определённости. Без рисков, ошибок, ссор, расставаний… — Обещаешь ответить, если я начну? — Арья кивнула, хотя всё ещё не была уверена. Это Санса обожает точить лясы, разбираться в отношениях, «расставлять все точки над и», но не Арья и, наверняка, не Джендри: — Арья, ты… ты никогда не понимала, что ты… ты… другое. — Другое, значит? — Арья фыркнула. Да, мать тоже всегда говорила, что она не такая как и все; да и не она одна, по большому счёту, но хорошего в этом было мало. Джендри удивился: — Ну да, ты же… ты… ты талантливая, умная, тебя… тебя не хочется унижать тем, что мы… ну… ты понимаешь. — Он вдруг отвернулся, будто поняв, что не может найти нужных слов. Но Арья не отвечала, не оставляя ему права молчания. — С тобой не хочется просто переспать, и… поэтому я должен быть осторожным. Правильным. Хорошим, не знаю… Что, если я… или… да и не просто… не просто должен быть осторожным, я должен… должен дать тебе что-то большее, понимаешь? Именно то, чего ты заслуживаешь. Счастья, не знаю. А у меня ничего нет, я ничего тебе дать не… — Да что ты заладил?! — не сдержавшись, Арья перешла на крик и даже испуганно оглянулась — не замолчали ли хиппи и не появятся ли ни с того ни с сего, дабы преподать им урок любви. Но те, слава Богу, были слишком заняты любовью собственной. — А что ты мне должен дать? Что мне, по-твоему, нужно? Большой дом, сад, три собаки вместо детей? «Грязный секс на земле в Гластонбери и тайная свадьба в Калифорнии по пьяни, вот и всё, что мне нужно», подумалось ей. «И тебе, я знаю, хотелось бы того же». — Да хотя бы и это! — пробурчал Джендри. И Арья поняла, что погорячилась. — Я… я же не такой хороший, как ты думаешь. Я могу тебя разочаровать, и… вообще, со мной очень сложно… — Разочаровать? Меня? — Арье казалось, что разочарования хуже, чем она, придумать нельзя. — Ну да. Ты же не знаешь, какой я, и чего могу… — Арья рассмеялась; Джендри нахмурился: — Ну и с хрена ли ты ржёшь? — Да потому что ты придурок, Джендри, вот почему. Сколько мы с тобой знакомы? И ты будешь тыкать мне в то, что я не знаю, какой ты? — Не в отношениях же, — пробурчал тот. — Может, я другим стану. Изменюсь, если буду… если мы с тобой будем… ты поняла меня. Если мы дружим, это… не опасно, и… я не могу сотворить с тобой ничего… непоправимого. — Ну, да, если будем, — Арья подавила смешок, не в силах поверить, что Джендри так неловко, что он даже фразы не заканчивает. Правда, если он поймёт, что она смеётся над ним, ей несдобровать, да и разговор ни к чему не приведёт… — Послушай, мне… мне тоже ни к чему такие… в смысле, я… я хочу, чтобы мы были друзьями, вот что. Чтобы остались ими, но… но есть вещи, с которыми я просто не могу справиться, как бы ни пыталась. Ты понимаешь? Бесполезняк. Абсолютнейший. — Джендри наконец взглянул в её сторону, и Арья поняла, что должна говорить прямо, но звуки застревали в горле, прежде чем успевали стать словами. — Да и вообще, я же… любовь, она, все эти отношения, ну… тьфу ты, блядь. Мне это тоже ни к чему, но… но ты, ну… как бы это сказать-то? Джендри таращится на неё выжидательно, теперь это он мучает её терпением, не даёт ей права молчать. Ей от своих чувств никуда не деться; она почувствовала это раз, она не имеет права от этого отказываться. Санса сказала бы, что подавление чувств — верный путь к душевной смерти. Выходит, теперь ей быть с Джендри просто друзьями — значит духовно умереть? Джендри-то, может быть, и справится, а вот она? «Внезапная похоть», «слон в комнате». Ей ведь никого другого, кроме Джендри, не хочется. Да и захочется ли, если он и впредь будет в задней части сцены, бить по барабанам, ломать палочки… До чего же это всё сложно. Нечего и надеяться, что он всё поймёт. Арья отворачивается. Говорить дальше не хочется, она сама себя презирает за слабость. Она слышит его лёгкую усмешку. — Вот именно, принцесса. Вот именно. — Безумие какое-то. — И я это от тебя слышу? — Арья не ответила, прикусив губу. Джендри поднял голову, будто пытался придать себе уверенности. — Ты этого правда хочешь? Невзирая на то, чем это может закончиться? — А ты? — парировала Арья, не готовая взять на себя ответственность. Джендри лениво перекатил голову с плеча на плечо: — Ты настоящий ребёнок. — Может быть. Но не настолько, чтобы тебя посадили за совращение малолетних. Да и ты, извини меня… не пердун старый. — И слава Богу. Но мне им и не быть никогда. Можно было юлить, играть и притворяться в песнях, не требовавших называть вещи своими именами. Страсть — слоном в комнате. Джендри — нежным великаном. Великан встал, подошёл, вырос над ней, накрыл своей тенью, и спросил, глядя сверху вниз: — Если серьёзно, принцесса, пути обратно не будет. Каким-то странным образом, Арья сама не замечает, как, и не понимает, одно только это слово, «принцесса», пробуждает в ней эмоциональное цунами, захлёстывающее с головой и отбрасывающее прямо на Джендри — к нему на грудь, на шею, прямиком в его крепкие объятия, чтобы разрыдаться от счастья, совсем как в глупых любовных романах. Но рыдать Арье не хочется, ей хочется, чтобы всё было хорошо, чтобы Джендри остался, чтобы их отношения не развалили группу и не вылились в альбом, полный горечи и обоюдных шпилек между строк. Да и прыгать на шею чертовски банально. Джендри подаёт ей руку, и Арья встаёт, не совсем решительно, всё ещё укутанная страхом… — Давай у нас всё будет хорошо? — спрашивает она, нерешительно, слабо, будто умирающий котёнок. — Давай, — кивает Джендри и приободряюще улыбается. Голову Арьи как магнитом притягивает к нему на грудь, этого она уже не замечает, как и того, как закрывает глаза, греется, успокаивается… ей хочется, чтобы все страхи остались позади, чтобы дурацкий реализм отношений и святая уверенность в том, что она непригодна для счастья, отмерли, исчезли как звёзды по наступлении рассвета. — Знать бы ещё, что я такое творю, — он снова тяжело вздохнул. — Куда мы с тобой лезем, принцесса? Зачем?.. — Потому что это правильно, — сказала Арья, чувствуя, как засыпает. — Правильно… ну да. Джендри её обнял. Огромный, словно скала. Паззл был собран. — Кажется, я напишу об этом ещё одну песню… или не одну? — Да хоть целый альбом. Только нас в это не впутывай.

***

Делать из своих полу-узаконённых отношений большой новости они не стали. Да и для них самих, в общем-то, изменилось немногое; общение как и прежде состояло из взаимных подколов, разве что более жёстких, чем прежде, и куда чаще заканчивавшихся обоюдным хохотом и долгими объятиями, нежели недовольством. Арье самой не нравилось, как она то и дело к нему лезет, не отлипая как репейник, но ничего не могла с собой поделать — словно хотела наверстать упущенное за всё то время, в которое не имела ни возможности, ни права его обнимать. Остальным, казалось, не было до них никакого дела, даже назойливая пресса перестала ими интересоваться; Торос, как и прежде, вёл автобус и ворчал, что ведро с гайками скоро развалится, Нед копался в оборудовании и каждый вечер подчищал ящики с музыкальными инструментами. Берик всё чаще стал искать уединения, хотя и с переменным успехом; от фанаток же, табунами бегавших за ним прежде, не осталось и следа. Когда близился конец гастролей, он наконец собрал всех участников за столом, сложил перед собой руки в кулаки и набрал в лёгкие побольше воздуха. В тот день он объявил, что уходит из «Братства». — Мне действительно нелегко далось это решение. Вы все… вы все, особенно ты, Торос, мой близкий друг, знаете, как сильно я этого хотел. Всегда. Играть в группе, ездить по городам… — Том фыркнул. — Да. Глупо звучит, знаю. — Глупо звучит? Да это хуже романов Николы Спаркс! — Николаса Спаркса, — поправил Торос с грустной усмешкой. — Один хрен банальщина! — не унимался Том. — Сейчас он ещё скажет, что принял это решение из-за девчонки, и это будет ещё хуже! Берик и Арья переглянулись. Том воспринял это ошибочно: — Что, и она тоже валит? — он тут же зыркнул на Джендри. — И ты небось? Джендри покачал головой. Берик прокашлялся. — Нет. Вообще-то, я… собирался передать Арье свою… свою позицию. Она и так поёт большую часть партий, и… уверен, справится с нашим репертуаром не хуже меня. — Если же кто не согласен… — угрожающе начал Джендри, потирая кулаки. — Ну, сами знаете. Междоусобицы нам в группе ни к чему. Принцесса будет петь. Арье хотелось возразить, заявив, что не нужна ей его защита, но она лишь зарделась и промолчала. Будь она менее привыкшей к комфорту, к тому, что им с Джендри не нужно прятаться, она бы сообразила, что уж лучше ей возразить открыто, но, чересчур увлечённая смущением, она не заметила, что и Том, и Энги, и даже Нед ожидали от неё так и не наступившего ответного выпада. Энги даже спросил: — Ты что, даже его не ёбнешь? — на что Том усмехнулся: — Ты подумай. Переспали наконец. Вот только я против. — Это ещё почему? — тут же спросила Арья. — Всё очевидно. Мы ещё даже популярности не добились, фанаток, которые хотели бы, чтобы мы у них на груди и попах расписались, их ещё не так много, понимаете? Потом они все будут у Джендри на шее висеть, а ты, Арья, будешь беситься. Ты же собственница. — А ты не подумал, — вступил Берик, — что это у Арьи на шее все будут висеть? — Не, — покачал тот головой. — Она ж баба. Над бабами смеются, баб не уважают… Повисло молчание. Берик и Джендри переглянулись, словно решая, кто должен заступиться, хотя оба прекрасно знали, что «бабе» помощь не нужна. Арья встала перед Томом и резко вырвала чипсы из его рук, бросила на землю и наступила под восторженный возглас Джендри и протестующий крик Тома. — Да ты ебанулась! Я же не говорю, что бабой быть плохо, я говорю, что… — Ебанутая баба на вокале — залог успеха любой тяжёлой группы! — Джендри подхватил Арью за живот и поднял в воздух, заставив её вскрикнуть, и заржал. — И пускай она визжит как поросёнок когда её так хватают! Свинья тут всё равно ты, Том. Том хрюкнул, хотя и в знак протеста. — Тебя, Том, я хотел, вообще-то, попросить сесть за клавиши, — сказал Берик. — Но это потом. Сейчас тебе лучше тут прибраться. О сексе они не заикались, хотя мысли преследовали обоих; и как бы ни романтично было сделать это где-нибудь в дороге, посреди ящиков с оборудованием, под отдалённые, словно гром, звуки метала слабого или не очень — рядом вечно кто-нибудь был. Да и Джендри с присущим ему самодовольством говорил, что принцессы лишаются девственности на пуховых перинах, а не в грязи, и не в тесных кабинках общественных туалетов… но вот потом, говаривал он, «если доживём — тогда всё попробуем». Он заикался даже о посещении пресловутой оргии, о существовании которых говорили многие, а участвовали единицы — и то, чаще всего, сидя на больничных койках после диагностирования целого перечня венерических болезней — но Арья всё время отнекивалась, заявляя, будто стоит им туда прийти, и она и думать забудет про Джендри. Могла ли она признать открыто, что на самом деле ей не нужны никакие оргии, даже если порой она поёт об обратном? Пела она не в пример больше, чем прежде — и не в пример лучше. Было ли дело в её новоявленном статусе любимой девушки или фронтвумен, она не знала, но к концу гастролей она насобирала достаточно материала для второго альбома. Спустя неделю после возвращения домой они с Джендри всё же переспали — и это породило ещё пару песен, большую часть которых Арья заранее решила включить в расширенную версию. Джендри, ознакомившись с лирикой — в особенности его зацепило сравнение спермы с первым снегом — предложил кое-что ещё: — По-моему, песни с таким названием должны выйти отдельно. В альбоме под названием… как же, как же… — «Большая тень маленького стручка», — зевнула Арья, прикрывая рот. — Слышь! — он толкнул её плечом, но ответной шпильки не придумал, продолжая читать. — «Дёргаю ногами как полудохлая муха… лежу ослабленная, как ватный манекен…» Вот те раз, тебе нравится, когда я кусаю твои ушки? — Прикусываешь, а не вгрызаешься в них так, словно оторвать хочешь… — Де-е-е-е-етка… да после таких песен Зомби с его «Pussy Liquor» как пить-дать на пенсию уйдёт. Отвечаю и сам пну под зад по возможности. Дорогу молодым и не менее ебанутым! Арья даже не стала возражать. Его собственническое, мудацкое «детка» звучало приятней бесконечных, пустых клятв и заверений в вечной любви. «KERRANG! Альбом недели: «Братство Без Знамён — СКЕС» XES — второй альбом относительно молодой команды из Манчестера, прежде вяло показывавшей тяготение к металу и скорее повторяя за героями эмо-сцены десятых годов (имея в составе фронтвумен, избежать сравнений с Paramore, PVRIS и Tonight Alive не предоставляется возможным; Арья Старк, 23, и сама не раз выражала своё почтение Хейли Уильямс, старшему товарищу по вокальному ремеслу), в котором музыканты начинают нащупывать собственный стиль. Пускай привычный ярлык «панк-рока», навешиваемый на юные формации, загорающиеся и падающие столь же скоропостижно, как ночные звёзды, не вводит вас в заблуждение — такого острого, возмутительного и озабоченного панка Соединённое Королевство не видело со времён легендарных Sex Pistols. Однако вместо классического для панка боя политическому строю, Братство Без Знамён, иронично возглавляемое женщиной, борется с ханженством и пуританством. Альбом открывается бурной гитарной интерлюдией об асексуальности — бомбой, брошенной в жёлтую прессу, и продолжается «The Amazing Sounds of Orgy» («Потрясающие звуки оргии»), единственная строчка которой: «Я признался ей в любви под потрясающие звуки оргии, о-о-о, о-о-о!» Хотя название — очевидная (и, давайте будем честны, бесстыжая) аллюзия на композицию Radiohead, от самой песни неотделимо влияние Oasis: поставив «Sounds» в один ряд с «Fucking In The Bushes» («Потрахушки в кустах»), можно решить, что их написал один и тот же человек. Ходят слухи, что именно за эту партию, изначально написанную для клавиш (не за разгульное веселье, достойное Дейва Мастейна), Берика Дондарриона выставили из группы. (Читайте также: Берик Дондаррион, экс-клавишник ББЗ, заявил о сотрудничестве со студией звукозаписи в Манчестере) Авторство строчек на альбоме разделено между Арьей Старк и Томом Семёркой, прежде не проявлявшим в себе данный талант. Очевидно, именно участие последнего помогло сделать альбом настолько острым и едким. Титульный трек «XES» высмеивает попытки группы втайне удовлетворять сексуальные потребности в тур-автобусе, «Full Drunk Under a Half Moon» («Полнопьяный Под Полумесяцем») крайне ярко изображает музыканта, на ватных ногах возвращающегося к своему грузовику после того, как «голые нимфы поили его винным нектаром». Достаётся и музыкальным журналистам, собирающим слухи, и закулисным сплетням фестивалей; тем мощнее на подобном фоне звучит ядовитая и саркастичная «Dinopunks» («Динопанки»), высмеивающая 40-летних музыкантов, по сей день поющих о подростковых проблемах. Хотя Семёрка, очевидно, занял главенствующее место в студии, поэтический талант Старк при его помощи заиграл новыми красками — в гимноподобных «Say» («Говори») и «The Nine Of Yours» («Девять твоих») та же девушка, прежде певшая о сложностях отношений с лучшим другом, негодует, почему им запрещено проявлять чувства публично, и призывает девушек не бояться сексуальности. Лид-сингл «EQVALITEA» («РВНСТВА») демонстрирует редкую для современной музыки смесь мужского с женским; Старк и Семёрка призывают оба пола поочерёдно защищать друг друга, не показывая клыки, а работая сообща; ведь только тогда будет достигнуто истинное равенство, и все заживут по-настоящему счастливо. Наивность подобного суждения кажется завидной с высоты взрослого человека; но именно в этом, в бойкой и наивной энергии юности — непередаваемая прелесть этого альбома. Лишь закрывающая песня альбома, «Tour Bus Musings» («Грёзы в тур-автобусе»), целиком противоположная вступительной, выбивается из общей канвы. Написанная Арьей Старк в соавторстве с Джендри Уотерсом, барабанщиком, она напоминает печальную балладу, звучащую в подозрительным контрасте с мажорной тональностью. Как ни пытайся, избавиться от повторных ассоциаций с Oasis невозможно; да и Старк самолично жонглирует образом Салли, появляющейся в самой ротируемой песне Oasis «Don't Look Back In Anger». Чтобы работу двух групп было не отличить, остаётся назвать третий альбом «What's The Story? Morning Boner» («Что по телеку? Утренний стояк») или переименовать группу в «Wonderhornies» или «Братство Без Согласия». Надеемся, впрочем, что этого не произойдёт, и на третьем альбоме мы услышим больше «ББЗ» и меньше очевидного влияния мастодонтов британской сцены. Пускай это лишь второй альбом; он раскрыл нам таланта Тома Семёрки и Джендри Уотерса как авторов музыки, а Арьи Старк — как экстрим-вокалистки, и нам не терпится услышать, на что их вдохновит дальнейшая музыкальная карьера».