Бабочка.
10 декабря 2015 г. в 17:14
Когда он узнал её настоящую, вопросы отпали сами собой. В том числе это были вопросы к себе: даже его нутро чувствовало, что в этом мальчишке что-то не так, но разум отказывался верить в происходящее. Арри ничего не боится, Арри вечно лезет под горячую руку, Арри бегает справлять нужду от других, Арри — это Арри, и это утверждение могло бы и не подвергаться спорам, если бы вдруг Арри не оказался девчонкой. Вот тогда-то всё и встало на свои места, и Джендри наконец-то понял, что именно он нашел в этом потрепанном мальчугане. Арри не просто нуждается в защите, он еще и драться наверняка не умеет…
Вот только дерётся Арри куда лучше, чем Джендри, всегда побеждает, берет противника скоростью и хитростью, и Быка это вообще выбешивает. Он клянется до конца своих дней учиться сражаться на мечах, чтобы Арри наконец-то оказался проигравшим. Вот только проходит время, и Арри оказывается девчонкой. Как будто снова, стоит только Джендри забыть, кто перед ним, Арри напоминает об этом.
У Арри совершенно не мальчишеский блеск в глазах, когда Джендри снимает с себя одежду и начинает рубить дерево. Вот это да. Бык, конечно же, видел, что мальчишка совсем худой и маленький, но чтобы он вдруг оказался девчонкой… Несуразной, неказистой, с вытянутым лошадиным лицом. Он бы даже назвал её лицо лошадиной мордой, если бы не боялся нагрубить высокородной леди, коей Арри… Арья являлась. Она вечно лупила его, отрицала это, но Бык так был научен с самого детства. Есть знатные дамы, а есть он, никому не нужный подмастерье. Грустно, возможно, но такова жестокая правда.
— Когда миледи входят в комнату, подмастерье должен опустить голову, поклониться и говорить только тогда, когда спрашивают. Мы ничтожны для высокородных особ. Это правила хорошего тона, — учил Топхо Мотт, и Джендри всегда хорошо это помнил, вот только от всех этих миледи его тошнило. Мастер говорил, что все они сплошь красавицы, худышки, словно изящные птички, но Джендри видал леди, похожих на перебродившее тесто.
Особенно он не любил тех, кто смотрел на него оценивающе — но он кузнец, а не шлюха, а дело кузнеца — знай себе, куй железо, да не высовывайся, и говори только когда тебя спрашивают. Вот такой вот он был, этот Бык, и ни одна из так называемых «миледи» никогда не интересовалась, как его зовут.
Они все были покрыты шелками и бархатом, на их шеях висели ожерелья, ни один палец не обходился без кольца, но этот металл был груб, он скрывал ничтожную особу — гусеницу, притворившуюся бабочкой. Им всего-то стоило однажды завернуться в кокон: можно было бы представить, как они зарываются в собственную кожу и плачут в углу, мучаясь от своего перевоплощения, но сейчас их интересовали доспехи, оружие и его мускулы, но не более того.
— Меня зовут Джендри. У меня черные волосы и голубые глаза. Я люблю драться молотом. Я неведомо чей бастард. — Так бы он представлялся каждой из этих дам, стоило им спросить. Джендри выучил эти фразы на случай возникшего вдруг интереса, но случай так и не предоставился. Он так и оставался бы оружейником, тем самым, таким огромным, если бы не Йорен. Стоило какому-то благоухающему евнуху в плаще заплатить за Джендри пару серебряных оленей, и он мгновенно перестал быть кузнецом. Он теперь ночной дозорный, и едет на ослике в ряду мальчишек, слабых и худых, если не считать одного толстенного паренька, величиной с котел для плавки железа, которого звали Пирожком.
Они дети, но и он ребенок, если можно называть ребенком человека, у которого никогда не было детства. Мать когда-то пела ему, у неё были светлые волосы и прекрасный высокий голос, но мать умерла, а он оказался у мастера Мотта и даже не знал, кто его отец. А нужно ли было ему это знать? Боги с ним, с этим пьяницей и развратником — таким он наверняка и был, иначе бы Джендри его помнил и знал. Значит, он бросил мать, или просто изнасиловал её, как это и происходило в таких случаях. И он — лишь жертва очередного пьяницы, наверняка богатого, быть может, даже лорда, а кем была его мать? Да никем она не была, как и все эти шлюхи, обступающие его теперь в трактирах.
Джендри 16 лет, и они думают, что у него всё на месте, но в каждой из них он видит свою мать, и никому не хочет и не может отдаваться. Все их танцы и попытки очаровать пьяных путников только раздражают его, а Арья сидит рядом и не понимает негодования на его лице. К ней самой пристает какой-то толстяк, но Джендри встает на её защиту и прогоняет его прочь, но Арье, кажется, вовсе это не было нужно. Джендри оборачивается и снова обращает внимание на кружащих по таверне девушек.
Они вертятся вокруг него, как мотыльки вокруг светильника, крутят бедрами и трясут перед ним своими формами, но Джендри не видит их лиц и не слышит, что они говорят. Кто-то интересовался тем, над чем он работает, кто-то, что у него работает; и все они, несмотря на едва прикрывающие тела тряпочки, были перед ним голыми и практически несостоятельными, грубо говоря — никем. Гусеницами, ползущими по стеблю его жизни, слишком тяжелому, чтобы прогибаться. Гусеница лезет к бутону, но стебль, то ли при помощи ветра, то ли сам по себе, сгоняет её прочь и ждет только бабочку, которая вспорхнет на его лепестки и выпьет весь сок.
Но вокруг одни только гусеницы, а Арья — Арья всё равно, что мальчишка, хотя у неё уже отросли волосы, а в Братстве без Знамен, когда она уходит, ей даже дарят платье. Такое забавное, с желудями, только она очень неловко в нём выглядит, не по-свойски, не как Арья, а как настоящая леди, и Джендри даже смешно, а она — впрочем, как и всегда — бесится, бьет его и хочет испепелить взглядом.
Арья похожа на дубок, на дерево, и сегодня она уйдет, а Джендри останется с Братством. Может, они никогда и не встретятся, и он провожает подругу взглядом, когда Арья отходит к противоположному ему столу. С неё сняли порванное платье с желудями и дали другое, но менее красивой Арья от этого не стала.
Сейчас она девушка, хотя и не пытается быть на неё похожей, а леди Смолвуд улыбается и увлекает её в разговор. Том продолжает напевать свою песенку, а Арья неуклюже расправляет юбку и садится на скамью… Расправляет так же, как бабочка расправляет крылья, и весь вечер Джендри не отводит от неё взгляда.