Записки для отчета

      С того самого памятного дня у Штормового берега Алларос не разговаривал с гномом больше недели. Лишь изредка пересекаясь с Варриком на собраниях, он по-прежнему сохранял свой невозмутимый вид, давал четкие указания в последнее время странно бледному Каллену и изредка сухо отвечал улыбающейся Жозефине. Была ли это едкая обида Инквизитора на что-нибудь, чего Варрик не знал, или все хорошее отношение между ними незаметно возвратилось к прежнему нейтралу — Тетрас не мог ответить, полностью погруженный в письма, которые приходили с завидной постоянностью.        Лежащая на столе горка писем очень медленно уменьшалась, пока Варрик про себя отмечал, что послания из прошлого, с непростых времён Кирквола, он читает с большим упоением, нежели раньше. И он уж точно рад письмам от старых друзей. Создаётся греющее душу ощущение, что нет никакой разлуки, длинною уже в год с небольшим. Ощущение, что все они рядом, как в прошлые времена, как одна команда и её несравнимый лидер. Но Тетрас сразу же одёргивает себя от подобной мысли и хмурится — уже ничего не будет так, как было раньше. От этого нельзя сказать, что горько, скорее непривычно и холодно в душе. В те времена там был покой и мир, который принес Защитник Киркволла, покой, который Варрик так желал и которого сейчас нет и в помине.       Маленький конверт с зеленоватым оттенком, испещренный по-детски небрежными рисунками-каракулями и пахнущий тягучим запахом диких трав, в котором сильнее всего ощущается запах клевера— послание Мерриль. Эльфийка пишет сжатым тонким подчерком с завитушками на концах букв; рассказывает, что очень скучает по каждому из бывших спутников, что расставание тогда было слишком суматошным и тяжелым, чтобы его так легко принять. Ее мысли, изложенные на бумаге, постоянно сбиваются и мешаются, но Варрик не может с ней не согласиться в одном — наверно, никто из бывшей компании Защитника Киркволла так до сих пор и не принял то, что случилось. Тогда, среди пылающего города цепей, все происходило в застилающем глаза дыму и с противнейшим привкусом гари на языке. Тетрас боится говорить о том, как ему было тогда страшно. Он молчит, стойко сохраняя в себе невысказанные слова, в которых отчаяние теряется между воспоминаниями хороших светлых дней. Но гном откладывает письмо эльфийки и обещает себе, что напишет ответ позже, а может и никогда.       Письма от Андерса чаще всего короткие, небрежные записки, на которых остаются следы чернил. До щемящей боли они напоминают рапорты солдатов к капитану, сухое содержание и редкие ответы. Варрик замечал лишь раз, что маг разоткровенничался и не сдержал порыва эмоций — когда в конце одного письма признался, как сильно скучает по Хоуку и как ему не хватает спокойной тихой жизни. Письма целителя написаны аккуратным каллиграфическим подчерком, едва уловимо пахнут дождем и сильнее — лекарствами. Андерс не пишет, где он находится и куда держит путь, а Варрик, вопреки всему, не особо хочет знать, даже если на чистом листе бумаги выводит «пиши почаще». Многие дороги расходятся, и иногда Тетрас позволяет себе считать, что дороги некоторых сопартийцев уже никогда не пересекутся с его извилистой тропой. Так легче отпускать прошлое, по крайней мере, именно этим пытается себя убедить гном.       Карвер пишет на удивление большие письма, рассказывает о непростой жизни Серого Стража и никогда не спрашивает про брата, хотя Тетрас с каждым посланием все чаще ждёт этого вопроса. Размашистый, небрежный подчерк, который сложно разобрать, а также крупные округлые буквы и заметный запах крови — в этом и есть все послания Карвера. Гном считает, что парень теперь слишком занят, вопреки его подробным описаниям местности и событий жизни, вопреки редким замечаниям об Инквизиции. Это письмо Варрик неторопливо откладывает в ящик стола — к другим письмам от младшего брата Хоука, на которых уже появился тонкий слой пыли.        Авелин никогда не пишет о том, как проходит ее личная, наверняка счастливая жизнь с мужем, не пишет, что она испытывает после событий Киркволла. Валлен никогда не говорит Тетрасу о Защитнике, а Андерса она называет пренебрежительным «отступник». Всё, из чего состоят ее длинные письма — это бесконечные вопросы к Варрику обо всем и сразу, на которые Тетрас лишь два раза нехотя ответил. Вопросы Об Инквизиции, об Инквизиторе, о Скайхолде и Корифее, о Конклаве и о планах на будущее. Но Тетрас не видит в её посланиях, пропитанных густым запахом шиповника, и грамма интереса. Ровные буквы без наклона и речь без излишеств и прикрас ничего не передают — кажется, что дальше всех от Варрика именно Валлен. Тетрас уже не хмурится, ему остается без колебаний бросить два листа с этим невыносимо сухим письмом в пламя камина. Авелин никогда не отвечала на его единственный вопрос. «Ты знаешь что-нибудь о том, где сейчас Хоук?»       Писателя совсем не смущает, что он сам разрывает прежние отношения с сопартийцами. Он, в определенном смысле, даже доволен этим, пока в груди его разрастается непередаваемая словами тоска, а серые глаза на мгновение заволакивает пелена.        На пятом письме, автором которого неожиданно является Фенрис, Варрика прерывает осторожный стук в дверь. Тетрас отрывается от письма, которое густо пахнет дорогим вином, поднимает голову вверх и ровным голосом произносит:       — Входите.        Писатель почему-то даже не удивляется, когда видит встрёпанного и бледного Лавеллана. Происходящее не кажется Варрику необычным и тем более странным. В конце концов, он ведь тоже скучал по молчаливому эльфу, в руках которого лёд становится покорной, но разрушительной силой.       — Привет. — первым нарушает молчание Алларос, даже не вспоминая про свой официальный холодный тон и про серьёзное выражение лица, а потом его рассеянный взгляд замечает горку писем и брови едва заметно хмурятся. — Надеюсь, я не помешал?       — Вовсе нет. — отмахивается гном. — Все равно все это уже в прошлом.       — Ты можешь меня выслушать? — сразу же переключается на другую тему Инквизитор, потеряв всякий интерес к письмам, чему Тетрас несказанно рад. — Вернее, мне нужен тот, кто меня выслушает.        Варрик дружески усмехается и склоняет голову, пряча взгляд. Неужели все снизошло до того, что Лавеллану не к кому обратиться и не с кем поговорить, и именно поэтому он пришёл сюда? Тетраса поражает нелепость происходящего. Его, казалось бы, уже мало что может удивить, кроме как сам Алларос, который сейчас с плохо скрываемым беспокойством кусает бледные губы и терпеливо ждёт ответа, пока его бездонные синие глаза не отрываются от фигуры гнома.       — Могу ли я дать совет? — наконец интересуется Тетраc. — Ну… по крайней мере, никто не отказывался от моих наставлений за кружкой эля. И да, советы по части любви не даю. Даже не проси.        Алларос ничего не отвечает на это, берет первый попавшийся под руку стул и садится напротив Варрика, прижимаясь грудью к деревянной спинке и положив голову на сложенные руки. Тетрас находит такое положение не самым удобным, однако никак не комментирует чужое действие, а лишь утвердительно кивает, намекая на то, что готов слушать.       — Знал бы ты, Тетрас, как мне все осточертело. — тихо пробормотал Алларос,. — До жутких мигреней осточертело вести за собой людей, ослепленных моей мнимой избранностью. Ужасно надоело каждый раз решать чужие проблемы, до которых мне нет дела. Спасать и защищать Тедас только потому, что в моей ладонь брезжит зеленоватый свет. Как же я устал. Устал от вечных советов, бесконечного соблюдения этикета перед орлейцами, от нескончаемого потока людей, которые искренне верят в то, что Инквизиция одолеет Корифея. Это почти невозможно.       — Почему ты считаешь, что мы его не одолеем? — с толикой едва заметного раздражения интересуется гном. Прежде Лавеллан никогда не сказал бы подобного — он всегда собран и незыблем, даже перед лицом неминуемой опасности, даже на пороге томительно медленно приближающейся смерти. Своим ледяным спокойствием, своим проницательным взглядом синих глаз он вселяет в людей искру веры, подобно самой Андрасте, в которую Варрик ни на грамм не верит и никогда уже не поверит. Но, каждому свойственно когда-нибудь сомневаться в себе, теряться в потоке собственных мыслей, по сотне раз обдумывать одну и ту же мысль, колеблясь. Правильным ли было решение, принятое давным-давно? Аллароса грызут его же собственные сомнения, а Тетрас лихорадочно думает о чужих проблемах, которые не должен бы решать.        Варрик понимает ледяного чародея, как никто другой — в его жизни уже был человек, хороший друг, которого со всех сторон окружила нежеланная им слава. Для всех Инквизитор — Вестник возлюбленной Создателя, живая легенда и икона, глава Инквизиции, лик могущества, защитник от надвигающейся угрозы. Но только для Тетраса он — уставший, сгорбленный Алларос Лавеллан, эльф, который безмерно любит море и свободу, презирает свою расу и искренен во всем — в словах и в мыслях. В этом есть большая разница, как считает писатель — отличия между безликим, величественным силуэтом в ореоле ослепляющего света и между высоким беловолосым эльфом, которого, наверно, только собственное упрямство и держит в Скайхолде. Который никогда не признавал титул Инквизитора, никогда не давал себе поблажек, но стойко переносил все, что так стремительно свалилось на его плечи.       — В самый ответственный момент, когда необходимо будет сделать последний выбор, способный перевернуть все — именно тогда я сдамся. — едва слышно отвечает Лавеллан, устало закрывая глаза. — Резко сломаюсь, как до предела сжимаемая тугая пружина выскакивает из сжимаемых ее… рук. Считай, что в тот миг меня не станет. Я рухну под грузом разрушенных чужих надежд, которые возлагают на меня люди и Инквизиция. Я проиграю в этой войне, а вместе со мной проиграет и мир, медленно разрушаясь под возрастающей властью Корифея.        Варрик шумно сглатывает, кладёт слегка дрожащими пальцами перо, пачкая чистый лист каплями чернил. Тетрас не знает, что говорить — слова прочно засели в горле, а каждая секунда молчания тяжелее отзывается в сердце. Слыша торопливый стук в груди, он упорно пытается собрать ворох мыслей воедино.       — Рядом будем мы, — отвечает Варрик, не замечая, как начинает в волнении запинаться. — Кассандра прикроет крепким щитом, а потом долго будет ворчать, просто потому, что так она выражает свое переживание за других. Железный Бык блокирует очередной удар недруга тяжелым молотом и усмехнется, пока в его глазах будет пылать огонь азарта — он слишком любит битвы. Дориан использует свои молнии и мастерство некроманта, взяв под контроль противника и играясь с ним, как с безвольной куклой. Сэра пустит в ход свои стрелы, будет кувыркаться, а самой гуще и не забудет про бомбы с пчелами, ведь она сама их придумала. Коул, славный малый, подкрадётся и незаметно нанесет удар острым кинжалом, разворачивая его в ране, сочащейся багряной кровью. Не останется в стороне Блекволл, рядом с ним почти как за настоящей стеной — никакой удар не страшен. Вивьен применит колдовство и встанет на защиту, даже не смотря на то, что она хрупкая чародейка из показушного Орлея. Появятся духи — посланники Завесы, подчинявшиеся воле Соласа. Ты сам прекрасно знаешь, что никто не оставит тебя в решающую минуту сражения, и никто не уйдет, пока мы все вместе не свергнем Корифея с его придуманного трона. Ферелденцы и орлейцы, чародеи и храмовники, бродяги и короли — Тедас верит в тебя, а ты до сих пор сомневаешься?        Лавеллан вскидывает голову и долгим, затравленным взглядом смотрит на Тетраса, изредка моргая покрасневшими глазами. Его губы дергаются в слабом подобии улыбки, вымученной, но все же благодарной.        — Мне будет в разы спокойнее, если рядом со мной, защищая этот рушащийся к Архидемону мир и закрывая разрывающую небеса Брешь, будешь стоять ты. Ты, Варрик, вместе со своей Бьянкой и неизменными шутками, с самодовольной ухмылкой и сотней чудесных историй в голове.        Тетрас смеётся, выдыхает легко и непринужденно. Впервые ему так хорошо за прошедшую неделю, впервые он улыбается искренне, слегка краснея.       — Если для того, чтобы ты никогда не сомневался в нашей победе требуется лишь мое присутствие рядом, то я готов идти за тобой куда сам захочешь. Хоть в Тень, хоть в пасть Архидемону! Только скажи.       — Не надо давать мне таких обещаний. Иначе я непременно ими воспользуюсь. Но сейчас немного о другом. — резко сменил тему Алларос, однако на его губах теперь были расслабленная, спокойная улыбка. — Мне Жозефина письмо для тебя передавала. Сказала, мол, ты будешь приятно удивлен.        Эльф опустил руку в сумку, что свободно болталась у него на плече и вытянул оттуда белый, запечатанный конверт.        — С каких же это пор Инквизитор стал посыльным? — фыркнул Тетрас, смахивая со стола кипу испачканных в пятнах чернил бумаг и взяв в руки письмо.        — Наверно, с этих самых. — непринуждённо пробормотал Лавеллан, скрестив руки на груди.        Варрик улыбнулся и обратил взгляд на конверт. Небольшой, аккуратно сложенный, даже не помявшийся. Истинная педантичность. Алеющая, отливающая у краев темно-багряным печать, которую Тетрас мгновенно узнал и похолодел от холода, даже не смотря на то, что в его комнате горел камин и было тепло.        Это была печать Амеллов.        Не думая и не колеблясь, гном быстро сорвал печать и влажными пальцами раскрыл конверт, доставая бумажку с одной лишь надписью. Выполненная каллиграфическим, ровным тонким подчерком с небольшим наклоном влево, она отзывалась отдаленными, смешанными чувствами в неспокойной душе Тетраса. Письмо пахло сладким запахом меда и корицы, и этот аромат пробуждал одни из самых приятных, нежных воспоминаний в насыщенной событиями жизни Варрика.        «Я скоро буду в Скайхолде. Ты ведь соскучился, не так ли?» Гаррет Хоук, Защитник Киркволла.