***
Кэрри решилась немного увеличить дозу снотворного, ровно на одну таблетку. Одна лишняя таблетка — пять миллиграммов надежды, что ночь придавит её мертвецким сном без всяких кошмаров.***
— Перечитайте ваши показания, мисс Мэтисон, и ставьте подпись, — дознаватель протянула ей бланк. «Дыши, просто дыши, не чувствуй ничего, ещё одно повседневное дело». Взгляд мельком цеплялся за строчки. «Я позвала Питера Куинна, т.к. мы долго работали вместе и он блестящий оперативник», «Питер Куинн, я и президент Кин…», «Поскольку нельзя было сказать, кто стоит за покушением на президента, мы выехали из подземной стоянки втроём», и ещё десятки предложений, всё что она наговорила на камеру, диктофон и лично в глаза дознавателю, темнокожей женщине с идеальным каре. — Всё верно. — Кэрри кивнула и поставила корявый росчерк внизу. Рука не дрожала. Слёзы не подступали. Она затолкала эмоции в самый дальний чулан своего сердца. — Это не моё дело, Кэрри, — сказала женщина, укладывая лист с показаниями в тонкую папку, — но если бы вы всё ещё служили в ЦРУ, вас бы принудили пройти курс у психолога, и это определённо… — Это определённо самое ужасное, что предоставляла служба в ЦРУ, — Кэрри улыбнулась, и, судя по выражению лица дознавателя, вышло неуместно жизнерадостно. Улыбка сводила скулы. За годы службы Кэрри твёрдо усвоила только одно — прыжок в работу лечит куда лучше, чем сотня часов у психотерапевта. Она схватила телефон, едва выйдя из кабинета. Предстояло встретиться с новым помощником Кин. Ещё президент что-то говорила про список сенаторов, хотела, чтобы Кэрри глянула. А к вечеру назначена встреча с социальным работником — та предлагала перенести, но Кэрри настояла. Дел невпроворот. Кэрри Мэтисон не оставляла ни единой свободной секунды, чтоб подумать о Куинне, последние минуты жизни которого превратились в сухие строки отчёта.***
Кэрри составляла для себя мысленный список дел на каждый день, пункты, разветвлявшиеся в подпункты — так легче заставить себя вставать с постели. Когда она вернёт Фрэнни, станет легче, правда? Она возвращалась в пустой дом далеко за полночь, кружившись целый день в водовороте дел, и падала на кровать без сил, глотнув снотворного. Конечно, дом не был пустым. Если уж на то пошло, подвал, полноценный нулевой этаж её квартиры, точно не был, ведь там жили призраки. Дверь в подвал превратилась в декорацию. Кэрри внушила себе, что двери нет. Не замечала её. Она не готова туда спускаться. Она не хотела видеть вещи Куинна, узнать, какой беспорядок он там устроил, прикасаться к толстовкам, которые он никогда больше не наденет. Кэрри не собиралась признаваться даже самой себе — она пиздец как боится того, что почувствует.***
Все почётные похороны казались похожими друг на друга: несколько рядов сослуживцев на белых стульях; трибуна, на которую восходят, чтобы толкнуть пафосную памятную речь; никаких рыданий, лишь сожаления «ах, он умер таким молодым» или наоборот «что ж, он успел пожить». Разнятся лишь фотографии на подставке, обрамлённые венком. Сейчас — спокойное, красивое, молодое лицо, притаившаяся смешинка в уголках губ и серьёзный взгляд голубых глаз, целившийся прямиком в сердце Кэрри Мэтисон. «Это был его выбор, он сам хотел этого, он не хотел жить». «Но ты виновата, виновата, виновата», — упрямо настаивал голосок из того подвала в сердце, куда она запихала ебучие чувства. Кэрри сидела в первом ряду, сложив руки на коленях, в расслабленной, открытой позе. Кэрри старалась отрешиться от очередного «Питер был отличным парнем, отличным солдатом» в исполнении полковника Сандеса, а ещё до этого от лести кабинетных мартышек из ЦРУ, а ещё до этого от сухих выжимок сослуживцев из Сирии. Всё сливалось в единый панегирик. Куинн бы в ответ на столь убийственный пафос только насмешливо усмехнулся и послал всех прогуляться нахер. — Ты не хочешь произнести хотя бы несколько слов? — Сол сжал её руку, Кэрри дёрнулась, вздрогнув всем телом. «Не произноси про меня глупых речей», - эхом раздалась строчка из письма Куинна. — Нет, — ровным голосом ответила она, мотнув головой. — Возможно, тебе стало бы легче. — Со мной и так всё нормально, — повторила она с той же интонацией, ровно, без особых эмоций. Взгляд Сола поверх очков тоже пронизывал насквозь — всё, что творилось в её душе, для него словно под микроскопом. Какую бы маску она ни нацепила, как бы хладнокровно не выглядела, всё разберёт и увидит её настоящую. Больше Сол ничего не спросил, лишь тяжко вздохнул. «Не рисуй для меня звезду». И не понадобилось. Кэрри перестала смотреть новости, читать газеты и слушать радио, слишком много упоминаний, воспоминаний, елея и лжи. Слишком много сожалений в её собственной душе. Сол будто решил высказаться за них обоих, но не глядел на Кэрри, только поверх голов, в дальнюю точку зала. Она пропускала все слова мимо. «Дыши, просто дыши, ничего не чувствуй. Ты всё равно не знала его так хорошо, как думаешь, ты его не знала, Куинн просил отпустить его». Церемония подходила к концу, и всё больше взглядов летело в сторону Кэрри, мол, поднимешься, скажешь что-то? Расскажешь всем нам, какой Куинн был хороший, расскажешь, как он много раз спасал тебе жизнь, как ты всегда чувствовала, что тебе есть на кого опереться и кому довериться? Или, может, рассказать всем, как искала его по наркоманским притонам, забирала из больницы, поселила у себя дома? Или как вывела из комы в Берлине, или как позволила умереть, не защитила в очередной раз? Всё происходившее между ними не уложить в несколько предложений, и Куинн, смотревший на неё с фото, этого бы не хотел. «Я хочу быть для тебя путеводным маяком, что помогает тебе миновать скалы». Она собиралась следовать его последнему желанию, горела этим и жила последние дни. Кэрри сжала кулаки, до боли в суставах, до ногтей, впившихся в кожу. Она изо всех сил убеждала себя, что не горюет, что смогла пережить ещё одну смерть — и она не заставила собирать себя по осколкам, не оставила шрама. Никакого ёбанного шрама. Кэрри Мэтисон достигла совершенства во лжи. Ещё чуть-чуть — и сумеет обмануть себя окончательно.***
Кэрри снился день после похорон отца. Она ехала в машине с Куинном, а на заднем сиденье в детском кресле смешно балакала Фрэнни, тянув ко рту любимую резиновую игрушку — зайца. Кэрри согласилась уйти из ЦРУ. Они с Куинном направились прямиком в новое будущее.