Insane like me

Кривая звёздочка, нарисованная чёрным маркером на мраморной поверхности стены, до сих пор никуда не делась. Она почти незаметна и, если особо не присматриваться, даже не выбивалась из стройного геройского ряда таких идеальных, таких отвратительных в своей симметрии звёзд, навечно впечатанных в камне. Но кому вообще придёт в голову пялиться на мемориальную стену? Естественно, этот её маленький акт неповиновения и почти ребяческого вандализма никто и не приметит! Кэрри вздохнула и недовольно поджала губы. Каков герой — таков и знак отличия, верно? — Ты чего тут стоишь? — Куинн остановился рядом, перекидывая с одного плеча на другое сумку для документов на широком ремне, и пытливо глядел, вопросительно вскинув бровь. — Любуюсь на своё художество, — саркастично ответила Кэрри. Питер проследил за её взглядом, слегка прищурившись, и безошибочно нашёл то, о чём шла речь. — И давно она тут? — Сразу после церемонии. — Мэтисон серьёзно кивнула. — О, ну ещё можно было положить пакет с собачьими какашками под порог руководства, — Питер чуть улыбнулся. Она вздохнула. — Я понимаю, насколько это тупо. — Нет, ты что, это вовсе не тупо. Кэрри искоса на него посмотрела и уличила странную смесь иронии и сочувствия. Как ни странно, это не вызвало раздражения, хотя иногда ей хотелось Куинну врезать за его опеку и волнение за неё. Но иногда хотелось и расплакаться у него на плече. — Врёшь же. Всё, заткнись. — Я больше ничего не собирался говорить. — Да выражение лица твоего уже всё сказало, — без права на возражение парировала Мэтисон, взмахнув руками. Куинн покорно оставил её выпад без комментариев, лишь хмыкнув. Мимо пробежал, словно вечно опаздывающий кролик из сказки про Алису, очкастый паренёк с увесистой стопкой пластиковых папок в руках — не иначе, как спешил на очередную летучку. Кэрри и Питер синхронно и одинаково рассеянно кивнули знакомцу, тот лишь поморгал в ответ, конечности были заняты, а кричать на всё фойе как-то неловко. Ага, работаешь-работаешь на благо ЦРУ, а потом тебя вздёргивают при всём честном народе арабы, и оказывается, что нихрена ты недостоин даже самого мизерного знака почёта. Кэрри сжала кулаки, хотя, казалось бы, прошло столько времени, эту тему уже стоило закопать и поставить сверху охеренно тяжёлое такое надгробие. — Все эти звёзды — это просто хрень собачья, — нарушил молчание Куинн. — Да ну? А как же уважение, признание почести? — После смерти оно никому не сдастся. — Он вдруг серьёзно на неё посмотрел. — Если меня запомнят дорогие мне люди, если я оставлю в их жизни ощутимый след — вот что будет важно. А на хронику ЦРУ, о которой никто через пару дней не вспомнит, наплевать. Броуди будет помнить семья. Ты. Говнюку крупно повезло. А это, — он кивнул и на книгу с именами умерших героев страны, и на стену, — это уже полная бессмыслица, которая абсолютно никого не интересует. Кэрри выдохнула, будто вместе с воздухом из лёгких выталкивая и клокотавшую злость. — Ага, то есть для тебя я с чистой совестью смогу вандализмом не заниматься? — несмотря на серьёзность темы, она не смогла сдержать улыбку. — Два кривых рисунка рядом — это уже перебор. Кэрри кивнула и машинально стряхнула белую нитку с серой рубашки Питера, одной из тех немногочисленных и абсолютно одинаковых на вид. — Даже, блин, думать о подобном не хочу, — задумчиво протянула она. Подняв глаза, она перехватила взгляд Куинна, долгий, спокойный, и сама не зная почему, вдруг резко отдёрнула руку, даже немного смутившись. Она вновь посмотрела на стену, довольно-таки неумело маскируя возникшее замешательство. Кэрри не знала, заметил ли её реакцию Куинн — она порой испытывала странную неловкость, когда он вдруг так на неё смотрел, особенно в последнее время. Как бы там ни было, сейчас мемориальная стена и та косая звезда, её личная награда для Броуди, нежданно-негаданно стала неким спасением. И всё же эта детская выходка, возможно, и была совершенно никому ненужной, а в первую очередь, конечно, ушедшему из жизни. Но одного Питер в своих рассуждениях всё-таки не учёл: все эти звёзды, почести, награды придуманы вовсе не для мёртвых. Они больше для живых. С каждым чёрным штрихом маркера чувство вины, разгрызавшее её мысли и душу долгие недели, ненамного, всего лишь на краткое мгновение, но пряталось в тень. Так что одно Кэрри усвоила точно: каждый подписанный приказ о награде, каждая такая отметина на стене — это не только знак почёта умершему, отдавшему свой последний кровавый долг стране. Так же это и чья-то бьющаяся в конвульсиях совесть, невыносимо громкие и мучительные вопли которой лишь слегка приглушили, запихав в рот кляп. Это чьи-то попытки жить дальше, постоянно утешая себя, что всё случившееся было не зря.