Снова услышать ее голос

Тьма снова начала густеть — приближался вечер. В комнате гулял сквозняк, и мне захотелось, чтобы Мария быстрее принесла свечу, чтобы хоть немного разогнать тьму вокруг меня. Темнота стала для меня неизбежной, и темный кокон из пустоты и отчаяния окружал меня повсеместно. Слабо горящий камин не мог согреть эту пустую комнату, но для меня многое уже потеряло значение. Если бы она была со мной! Если бы я мог снова услышать ее голос, коснуться маленьких тонких рук, почувствовать нежные касания ее губ… Если бы мог хотя бы точно знать, что она жива, цела и невредима, что не нуждается, не скитается по миру в поисках подаяния… Джейн, Джейн, Джейн… Мой маленький эльф, мое горчичное зернышко, моя милая голубка… Тихие шаги становились все отчетливее, дверь почти бесшумно приотворилась, и Мария замерла на пороге. Тихий треск горящей свечи почти неслышен, но если ты слеп, все начинает звучать. Комнату взорвал лай Пилота — собака будто взбесилась, так громко она лаяла и так радостно скакала вокруг девушки. Тихий голос прошептал что-то, и собака затихла, лишь радостно урча. Голос показался мне знакомым, и я повернулся туда, откуда шел звук, но вокруг меня была лишь тьма с крохотным светлым пятном — горящей свечой. Я вернулся обратно в кресло. — Дай мне воды, Мария. — Я протянул руку, и в нее быстро лег бокал. Прохладная влага в мгновение ока освежила меня, и я потянулся, чтобы поставить бокал на стол. Пилот продолжал встревоженно ворчать, и я спросил: — Что такое? Голос — тихий, но прозвучавший громко, мягкий, но уверенный, знакомый, но такой призрачный, — произнес: — Лежать, Пилот. Сердце сжалось, будто бы его обхватила пламенно-горячая рука. Голос… Такой знакомый, отчаянно знакомый, голос, который снился мне по ночам, о котором я мечтал, как о самом сказочном из избавлений… Но ведь этого не может быть. — Это ведь ты, Мария? Сейчас она скажет, что это она. Мне показалось. Мне послышалось. Но голос, все больше и больше напоминающий мне тот, который я так люблю, ответил: — Мария на кухне. Это шутка? Розыгрыш моего сознания? Бред, вызванный ночью, или чья-то бессердечная игра? — Кто это? — Мой голос срывался, неизвестно почему я был странно встревожен, — Кто это? Кто говорит? — Не хотите ли еще воды, сэр? Я пролила половину… — Кто это? Что это? — этот голос, эти интонации, сами слова… Как похоже! Как похоже на сон! — Пилот узнал меня. Джон и Мария знают, что я здесь. Я приехала только сегодня вечером. Становилось тяжело дышать от нагнетающей сердце тревоги, я почти что сходил с ума, ибо невозможно было не узнать ее… — Великий Боже… Какой обман чувств, какое сладостное безумие овладело мною… — Никакого обмана чувств, никакого безумия. Ваш ясный ум, сэр, не допустит самообмана, а ваше здоровье — безумия! Неужели… Неужели это может быть правдой? Вот так, только так могло говорить мое видение, мой крохотный эльф, моя нежная голубка… Это ее голос! Это голос моей Джейн! Проклятая темнота, почему ты заслоняешь мне ее лицо? Почему я не могу увидеть ее ясного взгляда, мягких волос, нежной улыбки, почему они незримы для меня? Может быть, их и нет? — Но где же та, кто говорит? Может быть, это лишь голос? Я не могу вас видеть, но я должен вас коснуться, иначе мое сердце остановится и голова разорвется на части! Что бы и кто бы вы ни были, дайте мне коснуться вас! Моя рука блуждала в темноте, пытаясь найти ее, но хватала лишь воздух. Сердце стучало, каждым стуком подтверждая, что я сплю, но вдруг я почувствовал две руки, крепко обхватившие мою. Горячая волна прокатилась по мне, заставляя почти что забытые ощущения хлынуть в кровь и растечься по всему телу. — Это ее пальчики! Ее маленькие нежные пальчики! — те самые руки, которые обнимали меня, касались плеч и рук, те самые руки, которые так отчаянно отталкивали меня в нашу последнюю встречу и так нежно ласкали, пытаясь облегчить мою боль… Те самые руки лежали сейчас в моих руках. — Значит, и она сама здесь! Я рванулся из кресла, пытаясь быть ближе, удостовериться и заставить себя поверить. Мои руки находили ее плечи, тонкие, хрупкие, сейчас будто тихо вздрагивающие от какого-то внутреннего напряжения, ее шею, нежную, мягкую кожу, ее талию, туго затянутую в шуршащее накрахмаленными юбками платье… Я обнял ее и прижал к себе, понимая, что сон почти перестал быть сном. — Это Джейн? Кто это? Ее фигура, ее рост… Как бы я хотел увидеть ее! Как отчаянно хотел окончательно убедиться, что не сплю! Но голос лишь прибавил: — И ее голос… Она здесь вся, и ее сердце тоже с вами. Благослови вас Бог, мистер Рочестер, я счастлива, что опять возле вас! Голос, руки, тело, запах ее волос, всегда заставлявший меня трепетать, а теперь и слова… Все это так похоже на правду, что я решился дать ей имя. — Джейн Эйр… Джейн Эйр… Как давно я не чувствовал этого, как давно не ощущал ее подле себя, как долго мучился, пытаясь вернуть рассудок… Темнота вокруг меня перестала иметь значение. — Да, дорогой мой хозяин, я Джейн Эйр. Я разыскала вас, я вернулась к вам! Сколько радости было в ее словах! Неужели я все же грезил? — На самом деле? Ты цела и невредима? Ты живая, Джейн? — Вы же касаетесь меня, сэр, вы держите меня довольно крепко, и я не холодная, как покойница, и не расплываюсь в воздухе, как привидение, не правда ли? Знакомые интонации, знакомое лукавство! Как похоже это создание на то, которое я так любил! Как похожа эта сильфида на ту, которую я никогда не смог бы позабыть! Я касался ее плеч, снова и снова прижимал ее к себе, пытаясь продлить эту грезу и запомнить счастье, наполнившее меня так полно и неожиданно. От такого большого счастья мне стало больно, но терпеть эту боль я был готов вечно. — Моя любимая со мной! Живая! Конечно же, это ее тело, ее черты! Но такое блаженство невозможно после всех моих несчастий! Это сон; мне много раз снилось ночью, что я прижимаю ее к своему сердцу, как сейчас, и что я целую ее… — Мои губы нежно касались ее лица: лба, щек, нежных губ. Нега пронзила меня всего, и я застонал, оторвавшись от нее. Как же крепко я сплю? Сколько еще продлится этот сон, и хватит ли у меня сил жить, когда я проснусь? Я тихо шептал, — И я чувствовал, что она любит меня… И верил, что она никогда меня не покинет… Самый прекрасный из голосов печально и трепетно откликнулся: — И я никогда не покину вас, сэр. — «Никогда не покину…», так говорит видение. Но я каждый раз просыпался и понимал, что это обман и насмешка… Я был один и всеми покинут, моя жизнь мрачна, одинока и безнадежна. Душа томилась жаждой и не могла ее утолить, сердце изголодалось и не могло насытиться. Милое, нежное видение, прильнувшее ко мне сейчас, добрая, сладкая греза — ты так же улетишь, как улетели твои сестры… Сердце томительно стучало, переполняясь болью и отчаянием. Сейчас ветер донесет до меня последнее дыхание ночи, и это видение испарится, воспарит на крыльях эфира и исчезнет в небесной дали… Сейчас она покинет меня, как покинула тогда. Сейчас я снова останусь один. Но сон не кончался. Вместо этого я почувствовал, как ее руки потянулись к моей голове, чуть наклонили ее и ласково отвели пряди волос со лба; мгновение — и нежные губы коснулись моего шрама, будто бы на мгновение снимая застарелую боль. Голос моей Джейн зашептал: — Разве это похоже на насмешку? Это вы называете сном? Теперь я был совершенно уверен, что это она. Она была реальна, как был реален я, эта комната и мир вокруг нее. Она была настоящей, и она была со мной. — Это вы? Правда, Джейн? Значит, вы вернулись ко мне? — Вернулась! — И вы не лежите мертвая в какой-нибудь канаве или на дне реки? И не скитаетесь на чужбине, отверженная всеми? — Нет, сэр, теперь я независимая женщина. Голос, произносивший эти слова, был полон какого-то наслаждения, вот почему я слышал, как она улыбается. Джейн улыбалась… Как я скучал по ее улыбке… — Независимая! Что вы хотите сказать? — Мой дядя, живший на Мадейре, умер и оставил мне пять тысяч фунтов. — О, вот это звучит реально, это настоящая действительность! — Деньги всегда имеют неприятное свойство превращать любой сон в печальную действительность, но сейчас я был как никогда рад этому. Не только тому, что Джейн была здесь и разговор о деньгах окончательно убедил меня в правдивости происходящего, но и тому, что голос Джейн ничуть не изменился, когда она заговорила о своем состоянии. — Мне бы никогда это не приснилось. И потом — это ее голос, такой оживленный и волнующий и все такой же нежный; он радует мое омертвевшее сердце, он оживляет его… Фигура в моих руках затихла, однако мне вспомнились ее последние слова: — Как же это, Джейн? Вы независимая женщина? Вы богатая женщина? Голос с тихой улыбкой продолжал звенеть совсем близко, но слова, которые доносились до меня, с каждым словом становились все холоднее и холоднее. Джейн… Джейн… Теперь она богата, у нее есть друзья, которые не позволят ей калечить жизнь рядом с уродливым слепцом. Голос моей феи уверял меня, что она останется, но это было не то, совсем не то, чего я хочу. Она будет приходить раз в несколько дней, а может, и каждый день, здороваться со мной, читать мне, шутливо поддерживать беседу — она будет делать все, чтобы урод, слепец и калека не чувствовал себя брошенным. Это жалость. Жалость к больному, уродливому существу, которое должно докоротать свой век. В глубине души что-то во мне захотело прогнать ее — пусть уходит, раз у нее для меня найдется только жалость! Пусть уходит и живет той жизнью, которой заслуживает! Но неужели она уйдет? Неужели Джейн, так доверчиво застывшая в моих руках, исчезнет как сон, которого и не было? Неужели я завтра встану и буду бродить в этой темноте один, зная, что сам оттолкнул ее? Не слышать ее… Не ощущать ее запаха, не касаться ее… Нет, это выше моих сил! Внезапно фигура в моих руках начала робко высвобождаться, пытаясь выбраться из кольца моих рук, однако я лишь крепче сжал их. Джейн часто читала мои мысли — неужели прочла и эту, неужели я задел ее? — Нет, нет, Джейн, не уходите! Нет! Я коснулся вас, слышал вас, испытал прелесть вашей близости, сладость вашего утешения…я не могу отказаться от этих радостей. Мне так мало осталось в жизни… Вы должны быть со мной. Пусть надо мной смеются, пусть называют безумцем, эгоистом — мне нет дела до этого! Моя душа жаждет вас, и надо удовлетворить ее желание, а если нет — она жестоко расправится со своей оболочкой. Слова лились как вода из опрокинутого сосуда, я не мог остановить этого. Рядом с ней мне не нужно было сдерживать мою природу, становиться кем-то еще и пытаться обречь свои мысли в вежливую форму. Она всегда понимала меня с полуслова, внимая мне с той серьезной полуулыбкой, которую я запомнил до последней черточки. В тишине лишь потрескивал огонь в камине, когда я услышал тихий голос, отвечающий мне. — Нет, сэр, я останусь с вами, ведь я вам уже обещала. Дрожь прокатилась горящей волной, когда я продолжил, пробегаясь пальцами по ее плечам и складкам платья. — Да, но, обещая остаться со мной, вы имеете в виду совсем не то, что я. Может быть, вы решили быть при мне неотлучно, ходить за мной как сиделка — ведь вы добры и великодушны и готовы принести себя в жертву тем, кого жалеете, — она тихо вздохнула — так, будто бы я говорил о чем-то неважном, несущественном, — и я, конечно, должен бы довольствоваться этим. Мы молчали. Какая неуютная тишина! Как будто и нет рядом моей Джейн, за беседами с которой в вечность уходили часы! Мой голос был близок к тому, чтобы сочиться болью и ядом, когда я тихо спросил: — Вероятно, теперь мне следует питать к вам лишь отеческие чувства? Вы, верно, так считаете? Она молчала. Перед моим внутренним взглядом всплыли образы Джейн с плотно сжатыми губами, смотрящей на меня так открыто и просто… — Ну, говорите же! Она торопливо ответила тем вежливым тоном, которым принято говорить ничего не значащие вещи. — Я буду считать, как вы захотите, сэр: я готова быть только вашей сиделкой, если это вам больше нравится. Я лишь покачал головой. Почему она не понимает, о чем я говорю? Характер Джейн удивителен, ей свойственно держаться за свое мнение, отвергая все остальные. Стараясь, чтобы в голосе не прорывался гнев, я продолжал: — Но вы не можете всю жизнь быть моей сиделкой, Дженет. Вы молоды, вы, конечно, выйдете замуж. Зачем я назвал ее полным именем? Оно такое чужое и холодное, ведь она для меня — всегда Джейн… Конечно, она выйдет замуж… Она молода, добра и трудолюбива, тут еще и состояние дядюшки — любой дурак ухватится за этакую невесту… Интересно, сколько я протяну после ее свадьбы? Милый голос ответил: — Я не хочу выходить замуж. Как холодно. И как пусто. Как будто колокольный звон в день нашей несостоявшейся свадьбы. — Но вы должны хотеть, Джейн! Будь я таким, как прежде, я заставил бы вас захотеть, но… Калека. Без руки, слепой, искалеченный, кого я сейчас смогу убедить? Слабая, ничтожная тень самого себя. — Слепой чурбан… Она затихла, но вскоре вновь защебетала как птичка. Ее тонкие пальчики касались моего лица и волос, а голос перескакивал с темы на тему. Ее спокойная и уверенная забота казалась к месту и совершенно не ощущалась: я не заметил, как она прочистила камин, принесла для меня ужин, который мы разделили — совсем как раньше, долгими вечерами в Торнфилде или в ту последнюю мирную ночь. Она была так же остроумна и общительна; я снова и снова спрашивал ее о том, как она жила этот год, как нашла меня, но получал лишь короткие или уклончивые ответы. Присутствие ее быстро наполнило меня чем-то, как я думал, навсегда потерянным: казалось, и не было этого года, не было тоскливых холодных вечеров, не было боли в отсеченной руке и темноты, которую я стал так ненавидеть. Жизнь вошла в мою комнату вместе с ней и коснулась меня, будто бы говоря, что моя история не закончится во тьме и унынии. Джейн, моя Джейн была рядом, однако стоило ей замолчать, как я начинал искать ее прикосновения и звал ее — казалось, сейчас этот сон развеется, если я позволю ему улететь.