С тобой или без тебя

Четыре долгих месяца Том вел с Викторией интенсивную борьбу за право увидеть свою дочь. Долгие часы разговоров, бесконечные телефонные счета за звонки в Эмираты, в которых работала Викки, но все было тщетно: женщина была непреклонна. Ви ничего и слышать не хотела о том, чтобы Гвендолин узнала, кто приходится ей настоящим отцом. Престон сыпала упреками, давила на чувство вины Хиддлстона и весьма явственно давала ему понять, что малышке не нужен отец, бросивший ее еще до рождения. К тому же, по мнению Ви, у Гвен уже был отец – Ромео – и другой ей не нужен. Безрезультатные разговоры с Викторией приводили Тома в уныние, расшатывали его хрупкую душу. С каждым днем он становился все молчаливее и задумчивее, сон частенько обходил его стороной, мысли и тревоги сжирали изнутри – актер стал выглядеть изнеможенным и усталым. Поклонницы со всего мира заваливали «Twitter» своего любимца сотнями обеспокоенных сообщении по поводу его здоровья и худобы. На снимках светской хроники его глаза больше не сияли, улыбка была вымученной и безрадостной, движения скованными и напряженными – от прежнего Тома не осталось и следа. Лишь несколько коротких секунд по утрам, когда его глаза только-только раскрывались, он чувствовал себя счастливым: во сне он был рядом с любимой женщиной и дочкой. Это мгновение дарило надежду, вселяло уверенность в будущем, но внезапно хрупкая завеса сна растворялась, и Том оказывался один на один с реальным миром, в котором был по-прежнему одинок. Каждый вечер он ложился в постель лишь для того, чтобы обрести семью и покой хотя бы во сне. Однако скоро сладостная греза превратилась в муку, а утра стали ненавистны: счастье приходило к актеру только во сне, наяву же оно не спешило переступить порог его дома. Мало того, что Виктория не спешила сменить гнев на милость, так на Хиддлстона свалилась еще одна напасть – роли, которые актеру предлагали сыграть в кино, абсолютно ему не нравились. Тому хотелось сыграть героя с серьезными жизненными убеждениями, борющегося за любовь, право слова, независимость, свободу – за что угодно, лишь бы борьба эта была обоснована и шла от чистого сердца. Но как назло ему предлагали сценарии, не блещущие здравым смыслом и логикой. Ему хотелось возвышенных диалогов о прекрасном, наполненных метафорами и аллегориями, хотелось отдавать свет и дарить человечеству истину, но нет. Слова предложенных героев были скупы, лживы и так противны актеру, что ему хотелось бросить фальшивый мир кинематографа и вернуться в театр. От столь опрометчивого поступка мужчину останавливали лишь слова Люка, настаивавшего на том, что эти трудности временные и очень скоро подопечный сможет найти для себя подходящую роль и Хиддлстону очень хотелось на это надеяться. А пока его внимание было направлено на будущие социальные проекты, в частности на помощь детям в Африке. Но забота о других детях не могла принести ему облегчения. Только не теперь, когда у Тома есть маленькая четырехлетняя дочурка, так похожая на него самого. Только не теперь. Утром нового дня Том широко распахнул глаза и встал с постели. Этот зимний день кажется ничем не отличался от предыдущих: серое небо все также низко висело над городом, западный ветер бродил по улицам, солнце блекло сверкало за облаками. Но почему-то актер был уверен, что третье декабря в корне изменит его жизнь. А между тем и Виктория стояла на пороге судьбоносных изменений. Ви, вернувшись вместе с дочкой из Эмиратов, разглядывала квартиру, которая как ни странно казалась ей чужой и необжитой. Пока малышка отдыхала в кроватке после перелета, ее мать, опустившись на диван, просматривала скопившуюся за время отсутствия почту. Большую часть посланий составляли счета, коммерческие предложения и рекламные проспекты, но попадались и приглашения на всевозможные праздники и вечеринки, но одно письмо особенно привлекло внимание женщины. Этот белоснежный конверт не имел адреса и отправителя, но по строгой подписи «Для Виктории» она сразу узнала приславшего письмо – отец. Женщина тут же разорвала упаковочную бумагу и взглянула на содержимое: еще один конверт, посланный на ее старый адрес, и короткая записка от отца. - Не нужно меня ненавидеть: я хотел, как лучше, - вслух прочитала она. Престон насторожилась: отец никогда и ни за что не просил прощения, считая извинения уделом слабых духом и виноватых. А эти слова (хоть и косвенно) просили о прощении – что бы ни гласило письмо, тема его была более чем серьезна. Во втором конверте лежало письмо, написанное неизвестным женским почерком, и какие-то машинописные документы. Свидетельство о смерти? Викки не могла поверить своим глазам. Перед ее глазами действительно было свидетельство о смерти на имя Гри Амбург Эккерсберг, датированное тринадцатым октября. Ее мать умерла, но это событие ни капли не тронуло ее душу. По словам отца, Гри Эккерсберг бросила свою новорожденную дочку и больше никогда не появлялась в ее жизни. Так стоит ли печалиться о смерти человека, который был так холоден и безразличен к собственному ребенку? Для Виктории ответ был однозначен – нет. Маленькая Викки долгие годы ждала, что ее мать когда-то вернется и больше никогда-никогда не уйдет, но время шло, а мама не возвращалась. От глубокой обиды девочка часто плакала и винила себя за то, что она попросту не смогла понравиться собственной матери. И пусть Ви никогда не была обделена любовью и вниманием отца и бабушки, ей всегда хотелось, чтобы после школы ее, как и остальных девочек в классе, встречала мама, роль которой в ее жизни играла бабушка. Роуз Престон научила внучку читать, рисовать, готовить и даже кататься на велосипеде, именно Роуз была с девочкой, когда та была огорчена или больна, именно с бабушкой Викки делилась своими секретами и радостью. Но едва девочке стукнуло девять, как ее бабушка умерла, - теперь воспитанием Ви занимались многочисленные няни, которые сменялись так быстро, что она не успевала запомнить их имен. Со временем Виктория выросла из маленькой девочки в озлобленного подростка. Ви больше не надеялась на то, что мать вернется и у семьи Престон все будет хорошо, вместо этого она винила исчезнувшую родительницу во всех своих бедах. Будучи тинэйджером, Престон надеялась разыскать Гри Эккерсберг и сказать ей все наболевшее, а главное спросить, почему та бросила свою дочь. Долгие месяцы она горела этой идей, рылась в документах отца в попытках найти хоть что-то, пока Генри Престон не поймал ее за руку. В тот день он впервые накричал на свою дочь и посадил под домашний арест на три месяца, в течение которых мужчина безвылазно присутствовал в Лондоне. В тот день он сказал, что Гри никогда не любила дочь и бросила Викки, едва та появилась на свет, он сказал, что мать никогда не вспоминала о ней, не писала писем и завела новую семью в Норвегии. Тогда Ви обозлилась на нее еще больше. Она никак не могла понять, что же толкнуло Эккерсберг бросить одну семью и завести другую. Неужели дело было в отце? Неужели он плохо обращался со своей невестой, а может, даже избивал? Ответ на этот вопрос ей так и не суждено было узнать, как и то, кем была ее мать. О Гри Виктория знала немного – ее мать была норвежкой, жила в городе Ставангер, училась на лингвиста и познакомилась с отцом, когда приехала в Лондон по обмену. Скудные знания, но это все, что у нее было, и их Викки бережно хранила. С возрастом боль и обида забылись – Виктория даже забыла, что когда-то была одержима мыслью найти свою мать. Вспоминала она о Гри всего лишь раз до этого момента: когда Ви было девятнадцать, она получила письмо из государственного архива, в который посылала запрос полтора года назад, с данными о матери. На куцем листе бумаги значился адрес и телефон фрекен Эккерсберг в Норвегии. Престон пробежала глазами по данным и безжалостно разорвала бумагу. В детстве она больше всего мечтала позвонить матери и услышать ее голос, но в девятнадцать сама эта мысль казалось глупой. Это маленькая Ви чувствовала себя одиноко и нуждалась в поддержке и любви матери, а взрослая Викки не нуждалась в ее советах и сострадании. Нынешняя же Виктория не знала, что ей чувствовать, и не знала, стоит ли ей читать письмо, завещание и данные медицинской экспертизы. Женщина тяжело вздохнула и прикрыла глаза, обдумывая происходящее. С одной стороны, мать была ей безразлична, как и ее смерть, но с другой, - Викки все еще хотела найти ответы на вопросы, мучавшие ее с детства, и найти их она могла только в этих бумагах. Дрожащими пальцами женщина аккуратно вскрыла письмо и достала листок бумаги, исписанный мелким витиеватым почерком. Манера письма матери очень походила на стиль написания Викки: такие же маленькие аккуратные буквы, украшенные завитушками, вот только Гри нажимала ручкой на бумагу куда сильнее. Дорогая Виктория! Не знаю, имею ли я право обращаться к тебе спустя столько лет, но все же надеюсь, что ты прочтешь это письмо, если нет, - то я пойму и это решение. Я хочу, чтобы ты знала правду, какой бы неприглядной она ни была. В мае восемьдесят третьего года, будучи девочкой из провинциального городка Норвегии, я приехала учиться в Лондон по обмену. Большой город быстро поглотил меня. Еще бы! Музыка, танцы, рок-концерты на стадионах и дух безграничной свободы. На одном из таких концертов в июле я и познакомилась с твоим отцом в очереди за газировкой. Мы были неразлучны и проводили вместе каждую минуту, мы были счастливы от переполнявшего нас счастья. В декабре я забеременела тобой - Генри на радостях сделал мне предложение, но я отказалась: мне хотелось быть свободной, вне всяких рамок. Мы с Генри все чаще ссорились и ругались: наши взгляды на жизнь сильно отличались - я хотела бросить все и первым же рейсом отправиться навстречу приключениям, а он хотел осесть и завести семью. Мы были очень разными, но очень упрямыми и темпераментными, поэтому нам было так нелегко вместе. Второго августа восемьдесят четвертого года ранним утром родилась ты. Когда я впервые увидела тебя, мне хотелось заплакать, такой ты была хорошенькой. Я знаю, каждая мать говорит так, но ты была самым красивым ребенком и ты была так похожа на отца. Уже четвертого числа нас выписали из больницы - в тот день я видела тебя в последний раз. В двадцать лет я не была готова обрести семью и посвятить себя воспитанию дочери: мне хотелось увидеть и открыть для себя мир. Дух свободы восьмидесятых годов вскружил мне голову - я сделала неправильный выбор, о котором жалела всю свою жизнь. Когда тебе исполнилось семь, я умоляла Генри о возможности увидеть тебя, но он ничего не хотел слышать и прогнал меня с порога, до того как ты вернулась из школы. Я писала тебе письма, которые ты никогда не получала. Возможно, сейчас твой отец отдаст их тебе, и ты будешь знать, что я никогда не забывала свою девочку. Я ни в чем не виню твоего отца. Возможно, он был прав, запрещая нам видеться. Я никогда не была хорошей матерью и примером для подражания: я бросила своего ребенка и отправилась колесить по свету вслед за любимой группой - не самое правильное решение. Когда ты будешь читать это письмо, меня уже не будет, но я хочу, чтобы ты знала, что я всегда любила свою маленькую Викторию. Викки часто заморгала, пытаясь не расплакаться. Разнообразные эмоции словно душили ее изнутри, пытаясь выбраться наружу и найти отдушину. Гри променяла свою дочь на мировое турне рок-группы? Разве такие истории бывают в реальном мире, разве существуют вне сериалов и ток-шоу? Как же больно было узнать, что кучка каких-то всклоченных мужчин оказалась дороже ребенка. Как же больно было узнать, что их маленькая семья была обречена с самого начала "духом свободы восьмидесятых". Каждое слово матери причиняло сердцу Виктории нестерпимую боль, каждым словом она лишь оправдывала себя и свою ложь. Викки заплакала и плакала в ней маленькая девочка, брошенная мамой. Но чем больше слез она проливала, тем очевиднее становилась одна простая истина - выбор сделан, прошлое не вернешь. Глупо винить Гри в поступках давно минувших дней, глупо винить ее в том, чего уже нельзя исправить. Виктория могла лишь попытаться со временем простить мать и молиться за покой ее грешной души. И пусть Престон было трудно поверить в то, что мать ее хоть немного, но любила, она решила, во что бы то ни стало прочесть все те письма, что прятал Генри. Викки понимала своего отца и его стремление оградить дочурку от тревог и разочарований, но при всем уважении она не понимала, как он мог так безжалостно врать и скрывать подарки и письма бывшей возлюбленной. Неужели он и дома возомнил себя вершителем судеб и все решил за Ви? Имел ли он на это право? Пожалуй, нет, но то, что сделано, уже сделано - Викки остается только принять то, что всю ее жизнь отец скрывал от нее правду, а мать, умершая от рака, бросила ее ради сомнительных удовольствий. Таковы ошибки ее родителей, с которыми сама Виктория ничего не могла поделать. Она могла лишь одно - не допускать подобных ошибок и дать своей дочери сделать выбор. Только Гвен могла решать хочет ли она общаться с настоящим отцом или нет. Однако Виктория еще до разговора с малышкой прекрасно знала ее ответ: она сама когда-то была маленькой девочкой, мечтавшей узнать о своей матери. Когда-то Гвен подрастет и все равно узнает, что Ромео никогда не был ей настоящим отцом, поэтому лучше сказать ей правду сейчас и никогда не обманывать. - Привет, Томас. Надеюсь, я не слишком поздно? - на одном дыхании протараторила она, как только услышала мужской голос. - Привет, - его голос звучал удивленно, - нет, я еще не ложился. - Если ты все еще хочешь увидеть Гвен, то можешь приехать в эти выходные. Я поговорю с ней. - В эти выходные? - не веря своему счастью, переспросил актер. - Я могу приехать в субботу? Скажем, в полдень? - он смерился со своим расписанием. - Можешь, - Ви кивнула. - Предупреждаю, Томас, никаких конфет! - Хорошо, - Хиддлстон рассмеялся. - Спасибо, Виктория. - Не нужно меня благодарить: я делаю это ради Гвен. - Я знаю. Спасибо тебе. Я позвоню в пятницу. - Пока. - Пока, Виктория. Гудки в трубке стихли, Викки, довольная собой, отправилась в спальню. Сегодня было принято много трудных решений, хотелось бы думать, что верных. Вот как-то так. Теперь мы еще больше знаем о прошлом Викки и о ее матери (свершилось, да, через миллион глав). И в новой главе мы увидим Тома, Викки и Гвен вместе. Думаю, что это будет веселее, чем обычное чтиво) Всем отличной недели!