Всё, кроме денег

      Обычно, если человек копает бункер в лесу, можно предположить, что делает он это явно не от избытка человеколюбия. Бункер в лесу в принципе предназначен не только для того, чтобы защитить своих хозяев от возможной угрозы, но и для того, чтобы его не нашли. Поэтому лесной бункер, в который непрерывно кто-то наведывается со стороны и в стенах которого с завидной частотой случаются всякие драматичные сцены, можно считать скомпрометированным. Так вот. По результатам последней недели Бункер оказался скомпрометирован.       Достаточно привести в пример случай Альке.       После того, как Гугель вынужден был рассекретить дверь в основные помещения Бункера, визит туда Альке стал лишь вопросом времени. Даже при наличии новых знакомых, не вызывавших у неё раздражения одним своим существованием, ей скучно было всё время сидеть в трёх комнатах, обрыдших ей ещё за прошлую «отсидку». Предполагалось, что обучение Тэ-сона азам человеческого поведения должно было как-то её занять, тем более что некоторые навыки уже были отработаны ею на Мистере Бобе (не сказать, что с ошеломительным успехом, но всё же), однако равного собеседника в нём ей было совершенно точно не найти, а перспектива заниматься непрерывно одним только его обучением из занимательной задачки довольно быстро превратилась в каторгу. Общение с Сэ-ён тут тоже помочь никак не могло, потому что в присмотре Тэ-сон не нуждался только тогда, когда спал (и то спорное утверждение), да и по самой любимой теме Альке – информационным технологиям – Сэ-ён знала только необходимый обычному человеку минимум. А когда приключения не находят храбрых, храбрые идут искать приключения самостоятельно и, что характерно, обычно их находят, правда, не совсем те, какие искали. Главное искать достаточно настойчиво.       Улучив момент, Альке улизнула. Справедливо рассудила она, что в лабиринтах основной части Бункера её точно не найдут – хотя бы потому, что не будут искать, в конце концов, не каждый догадается, что вот у этого шкафа, который выглядит так, словно стоял тут ещё со времён Большого взрыва, и достаточно надёжен для того, чтобы пережить в нём ядерный апокалипсис, а то и парочку, задняя стенка снимается (потому что Магда выдрала её с гвоздями), и открывается проход если не в Нарнию, то, по крайней мере, в некое соседнее помещение. Не учла Альке только одного – чтобы из приключения ей попасть в убежище, необходимо пройти через хорошо просматриваемую зону прямо напротив входной двери, а поскольку она ни с кем не обсуждала свои планы (хотя и оставила Сэ-ён записку, чтобы не беспокоилась), то некому ей было и указать на это неприятное обстоятельство, тем паче что мимо Шпигеля она прокралась на цыпочках, вполне справедливо предположив, что он её поймает, отругает и водрузит назад в убежище.       И потому в то самое мгновение, когда явившийся в Бункер без предупреждения Раск вежливо, но настойчиво расспрашивал Шпигеля о событиях вокруг нападения горгузюбриков и продовольственной поставки (Шпигель действительно почти ничего не знал, потому что он только обрисовал проблему Фабиану, с которым случайно столкнулся у столовой, а тот организовал всё сам), заигравшись и потому не обращая внимания на окружающую обстановку, Альке резво и уверенно распахнула дверцу шкафа и выскочила наружу, только что не сопроводив своё появление громким «ТА-ДАМ!». От открывшегося зрелища Раск просто потерял дар речи, поэтому приказ Аргайл следовать за юркнувшей обратно в шкаф Альке он отдал жестами. Шпигелю то ли не хватило смелости, то ли хватило ума, но он сразу поднял руки и самоустранился от процесса. Не то, что бы у него имелись хоть какие-то шансы против профессиональных военных, и не то что бы даже если бы Альке в этот раз скрылась, проблему удалось бы замять – на побелевшем и перекосившемся лице Раска достаточно легко читалось всё, что он думает о происходящем. В конце концов, это только ушибленный обитатель Парацельса сначала бы подумал, что это какая-то генетически модифицированная мартышка или что ещё в том же духе, и только потом, при предъявлении неопровержимых доказательств, согласился бы, что это и вправду человеческий ребёнок. Мировосприятие же Раска, не затуманенное научными степенями, позволило ему сразу прочесть ситуацию верно: на Парацельсе, режимном объекте повышенной опасности, где несовершеннолетним находиться строго запрещено во сохранение их же жизней, без всякого контакта с нормальным человеческим социумом, доступа к нормальному человеческому здравоохранению, образованию и общению со сверстниками, воспитывается маленький человеческий ребёнок. Дополнительными штрихами к картине вопиющего злодеяния стали пыль, грязь и паутина, после вылазки покрывавшие Альке ровным толстым слоем, и то обстоятельство, что она вылезла из шкафа. Раск понял, что должен спасти ребёнка, и что Флакк абсолютно прав, раз уж на Парацельсе творится такое. То, что «жертва» драпанула от своих «спасителей» на первой космической, его не смутило.       Пассивность Шпигеля компенсировал Вертер, немедленно сообщивший о происходящем в Обезьянник и вообще всюду, куда только можно. Благодаря этому к тому времени, как Аргайл вытащила брыкавшуюся Альке из шкафа и усадила её на гугелевское кресло, Клюг уже был в Бункере. И немедленно совершил самую большую ошибку в своей жизни, с самого начала неверно избрав направление беседы.       — Руки прочь от моей дочери! — с порога рявкнул он.       Замени бы он «дочь» хотя бы на «мартышку», и всё могло кончиться совсем по-другому. Для Раска в том числе, но никто этого уже никогда не узнает.       — Так это ваш ребёнок? — пугающе тихо уточнил Раск. Он уже успел понять, что Клюг с его экспериментами – один из самых криминальных элементов округа, но только теперь осознал всю низость и подлость его характера. — И каким местом вы, уважаемый папаша, думали, притащив ребёнка на Парацельс? Мне напомнить вам правила внутреннего распорядка вашего же места работы? Находиться здесь несовершеннолетним запрещено не просто так, но ради их же собственной безопасности. Или у вас есть лишние дети?       — Вы – первая угроза её жизни, с которой ей пришлось здесь столкнуться.       — У неё нет чипа, — объявила Аргайл, придирчиво изучив запястье Альке. — И нет шрама от операции, если бы его удаляли. Конечно, его могло не остаться, но, может быть, её вообще не чипировали.       — Иначе говоря, юридически этого ребёнка вообще не существует, — подытожил Раск. — Итак, доктор… Клюг? Для каких адских экспериментов вы пытаетесь загубить этого ребёнка?       — Это моя дочь, а не лабораторная крыса, — набычился Клюг. — И вы вернёте её мне немедленно.       — Отнюдь. Думаю, сейчас я просто забираю этого ребёнка, докладываю в соответствующие инстанции, и она отправляется в детдом, а вы – на Иосиф.       — Не смейте! — Альке попыталась броситься к отцу, но Аргайл вжала её в спинку кресла.       Раск её проигнорировал:       — Вы, доктор Клюг, нагло нарушили все возможные права этого ребёнка, и после всего этого делаете вид, что это вы её защитник. Вы биолог, верно? В свободное время и биороботами увлекаетесь? Человек самых широких научных интересов и высшей степени компетенции во всём, за что ни брались. Мне интересно, если я попрошу сделать соответствующий анализ, какая степень родства у вас окажется?       У Клюга на скулах заиграли желваки. Он сжал руки в кулаки до такой степени, что чуть не разрезал ногтями себе ладони, и бросил нервный взгляд на Альке.       — Папа, — она протяжно шмыгнула носом, — папа, я люблю тебя, — она закусила губу, пытаясь сдержать слёзы. — Я люблю тебя и всегда буду любить тебя, и ты всегда будешь моим папой, что бы ни случилось.       — Очень трогательно, — Раск поджал губы. — Вы всех лабораторных животных так дрессируете?       — Сколько раз мне надо повторить, что она не лабораторное животное, а моя дочь?       — Столько, сколько хотите, ваши слова всё равно ничего не изменят. А потом вы сдадитесь – потому что иного выбора у вас всё равно нет – мы проедем в Совет округа, там всё оформим и отправим вас в соответствующие инстанции.       — А ты думаешь, мы вам позволим? — нарочито скрипучим механическим голосом поинтересовался Вертер.       — Вы собираетесь поднять бунт? И на какие последствия вы рассчитываете?       — На понимание, думаю. Бунт против оккупантов – это нечто само собой разумеющееся, тебе не кажется?       — Мы не оккупанты, а, судя по всему, оплот закона в этом насквозь криминальном округе.       — Спасибо, Вертер, — начал Клюг, собираясь с духом, — но, боюсь, у нас действительно нет выбора. Я согласен отправиться на Иосиф хоть прямо отсюда, если вы не станете отправлять Альке в детский дом. У меня есть брат, он не учёный и не имеет никакого отношения к Парацельсу, я попрошу его оформить опекунство – или удочерение, если потребуется.       — Нет, папа! Не надо!       — Тише, Альке, тише. Со мной всё будет хорошо.       — Оставить ребёнка в семье уголовника? — Раск поднял брови.       — Вообще-то, мой брат не в курсе происходящего. И он офицер полиции, известный своей принципиальностью.       — Да вы совсем совесть потеряли…       — Положим, когда Альке только родилась, я действительно беспечно, безответственно и аморально отнёсся к этому как к ещё одному эксперименту. Но с тех пор прошло десять лет, люди меняются. Я тоже. Альке моя дочь, которую я люблю всем сердцем. Я признаю, что совершил ужасную ошибку, и всё это целиком и полностью моя вина. Моя, а не её. Поэтому, майор Раск, за что вы хотите наказать её?       — Где её мать?       — Я не знаю.       — Она такой же учёный где-то на Парацельсе?       — … Нет.       — Работник из персонала? Из администрации?       — Нет.       — Вы привезли младенца извне?       — Нет.       — Тогда откуда здесь вообще взялся ребёнок?       — Она здесь родилась. Вы же знаете о добровольцах?       — Заключённых.       — Одна женщина думала, что если она попадёт на Парацельс беременной, то её не станут привлекать к экспериментам, а сразу отпустят. Это было так мерзко, что её отправили назад на Иосиф – но сначала дали родить, отчасти потому, что здесь для этого условия лучше, чем на Иосифе, отчасти в рамках эксперимента. Было не совсем понятно, что делать с самим ребёнком, и её взял я.       — Ну и не надо мне такой мамы, зато у меня есть лучший папа на свете! — Альке показала Раску язык. К счастью, он стоял к ней спиной, а потому не увидел.       Зато он увидел ворвавшегося в Бункер Фабиана с пожарной лопатой наперевес, а следом за ним Мелькора с ведром песка и Вертера с ведром попкорна. Конечно, со стороны Вертера всё это было в высшей мере грубо, но не то что бы он сделал это специально – просто пока Фабиан и Мелькор ломали пожарный щит, он схватил первое, что попалось ему под руку. С другой стороны, при наличии такой мускулатуры носить с собой ещё и какое-то оружие далеко не всегда так уж и обязательно.       — А ну руки прочь от нашего округа! — скомандовал Фабиан, угрожающе потрясая лопатой.       — Это вооружённое сопротивление властям? — холодно уточнил Раск.       — Это вооружённое сопротивление оккупантам!       — Мы не оккупанты, — Раск устало потёр висок.       — Вы просто мерзкие приматы, и уже одного этого достаточно, — парировал Мелькор.       Раск слегка подвис. Во-первых, он никогда не задумывался, примат он, шерстокрыл или, скажем, руконожка, он вообще биологией интересовался по минимуму школьной программы. Во-вторых, по этому пункту он не видел особых различий между собой и своими подчинёнными с одной стороны и обитателями Парацельса с другой. Но больше всего его сбило с толку, пожалуй, то, что недоумение эта претензия вызвала только у него одного, в то время как все остальные были с Мелькором как будто даже согласны. Аргайл поступила гораздо разумней: она уже давно поняла, что мир сошёл с ума, а на Парацельсе особенно, поэтому если что-то не понимаешь, то просто принимай это как данность и действуй по обстоятельствам.       — Эде, я благодарен тебе за поддержку, но у нас действительно нет особого выбора, поэтому, пожалуйста, не усугубляй ситуацию, иначе на Иосиф я полечу не один, а Альке всё-таки отправят в детдом, — попросил Клюг.       — Пусть только попробуют, — Фабиан перекинул лопату из руки в руку.       — А, может, всё-таки попытаться решить дело миром? — робко подал голос Шпигель, по молодости лет ещё не утративший наивную веру в способность людей договариваться.       — В принципе, — задумчиво начал Вертер, — можно изобразить налёт на базу данных и сымитировать пропажу части записей, поэтому, если вшить Альке чип сейчас, то можно подать заявление на создание новой записи ввиду пропажи данных. Тем более что прецедентов навалом.       — Вы что, с ума все сошли?! — не выдержал Раск.       — Да, — вырвалось у Аргайл. Смутившись, она кашлянула в кулак.       — Вообще-то, если так разбираться… я действительно должен понести наказание, — пробормотал Клюг.       — Ага. А Альке отцом-уголовником ты за что наказываешь? — отмахнулся Фабиан, чуть не убив лопатой Мелькора.       — Ну, я…       — За всё надо нести ответственность, а за такие выходки – тем более, — прошипел Раск.       — Вот и неси ответственность за то, что ты самец примата! — встрял Мелькор.       — Мы все здесь приматы!!!       — А я тупайя, — ляпнул Вертер.       — Заметно.       Вертер обиделся.       — Так, майор Раск, вы в любом случае не имеете права кого бы то ни было здесь арестовывать, точно так же, как и забирать эту девочку, — на пороге появился Илиев, задержавшийся в основном потому, что он не умел гонять по парацельсовким ухабам на скорости света (и ещё потому, что он долго отговаривал ехать Жеку). — Вы можете лишь доложить в соответствующие органы, а там уж судебная машина запустится сама.       — Добрый день, доктор Илиев, — Раск оскалился, потому что вежливо улыбаться у него уже не оставалось никаких моральных сил. — Что, скажете, что и это тоже биоробот?       На принятие решения Илиеву потребовалось пять секунд, и он, в отличие от Клюга, их выждал:       — Да.       Рука Раска предательски потянулась к кобуре.       — Вы издеваетесь?       — А каким образом я должен реагировать на ваше самоуправство? Вы явились туда, куда вас никто не звал, и принялись наводить порядки, о которых вас никто не просил. Парацельс не случайно особая территория.       — На которой запрещено находиться детям.       — Но если они на ней находятся, значит тому есть веская причина, и вы не вправе вмешиваться, особенно если даже не в состоянии её понять.       — Так уж и не имею? Вскоре всё изменится. Доктор Флакк намерен радикально преобразовать Парацельс, призвав его, наконец, к порядку.       — Это если он станет Президентом.       — Вы правда думаете, что он может им не стать?       — Вы боретесь с одним правонарушением, но поддерживаете иное?       — Если оно необходимо для общего блага…       Бункер наполнился неловкими смешками. Громче всех усмехнулась Альке, сделавшая это особенно нарочито.       — Что бы ни делал я, это не отменяет вашей вины.       — Верно, — Илиев с готовностью кивнул. — Так что пишите заявление на весь округ. Мы все сообщники в этом преступлении.       — Пытаетесь смутить меня масштабами? Если для того, чтобы добиться соблюдения прав этого ребёнка, мне надо посадить весь округ, я его посажу.       — Меня тогда, я полагаю, тоже? — Гугель хотел драматично войти, но застрял на пороге, поскольку входить было уже некуда.       Холи вообще решила переждать снаружи, в основном потому, что добавить к происходящему ей было решительно нечего. Ей оставалось лишь надеяться, что если Раск будет упираться, численный перевес склонит чашу весов в сторону аборигенов.       — Доктор Гугель? — Раск поднял брови, стараясь разглядеть Гугеля где-то в просвете между Фабианом и Мелькором. — Да, видимо, и вас тоже, поскольку это в вашей лаборатории прятали ребёнка.       — Жаль. А я как раз собирался согласиться на предложение доктора Флакка…       — Юра?! — возмутился Фабиан.       — Мой эксперимент принёс… весьма многообещающие результаты, и, я думал, ими могут заинтересоваться соответствующие организации, но если меня арестуют, мне придётся уничтожить все наработки, потому что они ещё слишком сырые и специфические, чтобы доверять их кому-то ещё.       — А поскольку это его интеллектуальная собственность, он может делать с ней всё, что хочет, — поддакнул Вертер.       — Вы пытаетесь мне угрожать? — хмыкнул Раск.       — Я думал, именно этим мы все тут по кругу и занимаемся.       — К слову об этом, отпустите девочку, — посоветовал Илиев. — Вы не имеете права её удерживать.       — Отпустить ребёнка назад в руки похитивших его учёных, удерживавших его многие годы, ставивших над ним невесть какие эксперименты?       Если бы Вертер оперативно не схватил Клюга, тот почти наверняка попытался бы врезать Раску в челюсть, и всё это могло бы закончиться очень кровавым мордобоем без победителей.       — Как насчёт спросить саму эту девочку по имени Альке?! — прорычал Клюг.       — Разумеется, ребёнка выдрессировали, привили ему покорность и послушание.       — То есть, мой голос ничего не значит? — холодно спросила Альке. — Ведь я просто «зомбированный учёными ребёнок»? Ты меня защитить пытаешься или ЧСВ своё почесать?!       Раск даже бровью не повёл. Он считал, что маленькому ребёнку привить любовь к взрослому просто, и потому «ребёнок» так отчаянно и защищает тех, кто отобрал у него всё.       — Так я о чём, — Гугель кашлянул, лихорадочно соображая, как спасать ситуацию. — Если вы решите всех арестовать, то ваши же начальники вам за это благодарны не будут.       — Я не собираюсь спускать всем вам…       — Девочку мы отошлём в течение недели к семье, — пообещал Илиев. — А доктор Клюг… скажем, он закончит эксперимент с шимпанзе – это ещё пара месяцев – и лет на десять мы его с Парацельса выгоним. Майор Раск, сколь бы справедливы ни были ваши слова, я действительно полагаю, что всем будет лучше, если мы разойдёмся полюбовно. Потерпевших пока, к счастью, нет, Альке получила вполне нормальное образование, у неё даже с социализацией всё неожиданно прекрасно. Прошу вас не рушить ни психику, ни жизнь, ни ей, ни её отцу, ни всему округу. Мы признаём, что мы все были неправы и преступно беспечны. Но тюремный срок ничьих ошибок не исправит, а наоборот рискует кого-нибудь подтолкнуть к новым.       — Тем паче что эта малявка по характеру и способностям – малолетний террорист, — поддакнул Шпигель. — Вы не представляете, сколько проблем рискует огрести от неё детдом, в который вы её запихнёте.       Альке надулась и показала Шпигелю язык. Как ни странно, несмотря на то, что она не хотела этого признавать, то, что он сидел так близко от неё, что мог коснуться её рукой, и их не разделяли ни Раск, ни Аргайл, её успокаивало.       Раск поджал губы. Больше всего ему сейчас хотелось посадить их вообще всех. Всей планетой. И не за преступления, не за нарушение конституции или ещё чего подобного, а за наглость. Наказания за наглость ни в одном кодексе не предусмотрены, но именно за неё, по его мнению, надлежало карать строже всего. У него в голове не укладывалось, как эти люди, прекрасно осознавая, что они делают, умудряются думать, что им это сойдёт с рук, потому что «ну, мы же не хотели зла». Что же до начальства… не сказать, что Раску действительно было что-то особенное что терять, кроме собственной жизни, и не сказать, что он так уж сильно за неё цеплялся (иначе как бы он оказался в армии?).       Весы колебались туда-сюда, и, возможно, всё кончилось бы очень плохо для всех, если бы не внезапное спасение, явившееся если не из ниоткуда, то во всяком случае в лице того… существа, от которого ничего подобного никто не ждал.       — Ох, а ведь казался такой приличный человек! — горестно воскликнул Антуан.       Холи вздрогнула и обернулась к спуску в Бункер – по коридору к ней спешила запыхавшаяся Спенсер. Но прежде, чем Холи начала пытаться понять, к добру это или к худу (или к зомби-апокалипсису), она вдруг осознала, что не она одна вздрогнула при словах Антуана. Испуганно обернувшись к Раску (во всяком случае, той его части, что она видела в просветы между теми, кто уже набился в Бункер), Холи ущипнула себя за щёку, полагая, что ей показалось.       — Господин Антуан, — прошептала она, — скажите что-нибудь.       — В смысле?       Раск опять вздрогнул, вызвав недоумение у всех присутствовавших. Холи ощутила приступ невыразимого облегчения. Она даже не отдавала себе отчёт в том, что её это беспокоит, и поняла это только сейчас, когда глодавшее её сомнение оказалось несостоятельным.       — Господин Антуан, майор Раск вас слышит.       — Правда?! — обрадовался Антуан.       — Да, и мы могли бы это использовать…       В голове у Холи закрутились все возможные шестерёнки, выстраивая очень простую и очень преступную схему. На мгновение ей даже стало страшно от осознания, на что она собирается обречь человека, но потом ей подумалось, что Альке и округ ей важнее душевного спокойствия типа, которого она не знает и который ей не нравится.       — Ох, мисс Фолли, я могу чем-то помочь? — выдохнула Спенсер, останавливаясь подле Холи.       — Не знаю. А как зовут майора… по имени?       — Расмус? — в недоумении ответила Спенсер.       Антуан схватывал на лету.       — Привет, Расмо, я твоя совесть, — задорно начал он, имитируя неидентифицируемый акцент пополам с дворовым просторечием, как его изображают в низкопробных сериалах. — Ну что ты людей гнобишь, чесслово? Или эт такой типа удобный повод почесать ЧСВ, типа ты такой герой крутой, защитник невинных и угнетённых, а остальные типа злые злодеи, которых ты героически приструнил? Серьёзно? Ты типа чего, в натуре, добиться хочешь, а, чувак?       Раск к (почти) всеобщему удивлению вдруг замотал головой, сжал руками виски и стиснул зубы.       — Мотай, мотай, совесть из башки не выкинешь.       — Что вы со мной сделали?! — взвыл раненным зверем Раск.       — В смысле? — высказал всеобщее недоумение Фабиан.       — Это какие-то ваши технологии?! Пытаетесь свести меня с ума?! Или заставить меня думать, что я сошёл с ума?! Уберите этот голос из моей головы!       — Голоса в голове – это же шизофрения? — Фабиан посмотрел на Клюга.       — Хрупкие мартышки, — презрительно скривив губы, уронил Мелькор.       — Никто Савушкина не захватил? — поинтересовался Илиев с таким видом, словно кто-то из присутствовавших мог контрабандой пронести его под полой.       — Не делайте вид, что ничего не понимаете! — рявкнул Раск.       — Мне жаль разочаровывать вас, майор, но мы действительно не понимаем…       При слове «шизофрения» Спенсер схватилась за сердце и упала об стену, но сползать по ней на пол всё-таки не стала. Трагически заломив руки и зафонтанировав слезами и соплями, она бросилась через всю толпу (героическое решение, на самом деле), и, чудесным образом пробившись даже через Мелькора и его ведро с песком, упала Раску на грудь, обильно её орошая всякими телесными жидкостями.       — Нет, нет, нет! — рыдала она. — Голоса в голове – это точно шизофрения! Но этого никто не мог в вас вложить, вы же не проходили через Центр Прибытия!       Раск посмотрел на Спенсер выпученными глазами и вдруг вспомнил, а какая у неё, собственно, специальность, а затем прибавил к тому всё её поведение до сего момента и особенно почти непрерывную вахту в помещениях Совета. И в голове его сложился паззл, который был даже не так далёк от реальности, как можно было бы подумать. И Раск почувствовал себя преданным. Человек, к которому он, кажется, даже начал испытывать некое подобие симпатии, как теперь ему думалось, на самом деле всё это время хладнокровно и методично копался в его голове, доводя его до сумасшествия.       Раск схватил Спенсер за плечи и встряхнул её:       — Так это вы…?!       — Й-я…? Я не…       — Это ваших…!       Ко всеобщему удивлению Раск вдруг обмяк и рухнул на пол, потому что Спенсер не смогла бы его удержать, даже если бы не окоченела от испуга и удивления.       — Эм…, — Аргайл потёрла ребро ладони. — Мне показалось, он был не в себе. Вы тоже так думаете?       Активней всех закивал Шпигель, сидевший у Аргайл буквально под локтем.       — Всё, иди к отцу, — Аргайл хлопнула ошалевшую Альке по плечу.       Второй раз повторять не пришлось. Опрокинув гугелевское кресло, Альке перепрыгнула через Раска и упала в объятия Клюга, подхватившего её на руки и крепко прижавшего к груди.       С минуту все умилялись счастливому воссоединению семьи, а потом Аргайл покосилась на Раска:       — Хорошо, тогда… у вас же есть в округе психушка, так?       — Кушетка, — поправил её Илиев.       — Не важно.       — Но да. У нас есть, — Илиев рассеянно кивнул. — Эде, не возьмёте на себя вместе с молодыми людьми доставить майора Раска к специалистам?       — А? — Фабиан недоумённо моргнул. — А. Да. Конечно. Вертер, Мельк, а ну-ка взяли.       — Это я его довела, — протяжно всхлипнула Спенсер. И поскольку отчего-то никто не ринулся её разубеждать, она всхлипнула ещё горше и протяжнее.       — Мне кажется, я сделал нечто ужасное, — пробормотал Антуан.       — Простите, что заставила вас, — согласилась Холи. — Но вы же спасли Альке. Оно того стоило.       — Он казался таким хорошим человеком… честно говоря, я надеялся, что у них с Сабиной что-нибудь получится, что она наконец встретила человека, который может её исцелить, но… вот так всё закончилось. Теперь он думает, что это сделала она.       Не сказать, что Холи сильно волновала личная жизнь Спенсер, однако она ощутила вину перед Антуаном.       — Надо будет ему всё рассказать, — Холи вздохнула. — Если поверит.       — Боюсь, у него осталось не так много вариантов. Но кто бы мог подумать, что он может меня слышать?       — Как и со мной, собственно.       — Что «с тобой», Фолли? — спросил Гугель, вместе с Холи отходя в сторонку, чтобы пропустить скорбную процессию, завершавшуюся хнычущей Спенсер.       — Да так, мысли вслух.       Гугель с подозрением на неё посмотрел.       — Не волнуйтесь, нет у меня никаких голосов в голове, — соврала Холи.       Гугель посмотрел на неё с ещё большим подозрением. Холи ответила ему широкой искренней улыбкой, которую при желании можно было бы классифицировать как оружие массового поражения, и он решил замять тему.       — Мне, в принципе, всё равно, — тем временем обратилась Аргайл к Илиеву, — что вы собираетесь делать с этим горе-папашей, тем более что, похоже, урок свой он поручил и усвоил, — она покосилась на Клюга и Альке, всё ещё сжимавших друг друга в объятьях.       — Это урок всем нам, и мы должны быть благодарны за то, что вы нам его преподали.       — Со своей стороны могу заверить, что пока я за главную, скандала не будет.       — Благодарю за понимание.       Аргайл кивнула ему на прощание и направилась к выходу, но, поравнявшись с Гугелем, остановилась и спросила:       — Доктор Гугель, мне передать ваши слова доктору Флакку?       — А? Да, я думаю, — Гугель сунул руки в карманы. — Сообщите ему как можно скорее. И о том, что я хотел бы, чтобы он сразу, как сможет, сам провёл меня по моей новой лаборатории, если его не затруднит. Мне многое хотелось бы с ним обсудить.       — Насколько я понимаю, он будет только счастлив.       Кивнув на прощание Гугелю и Холи, Аргайл двинулась прочь по коридору. Из комнаты вышел Илиев, и они втроём некоторое время смотрели вслед удаляющейся процессии, после чего Илиев повернулся к Гугелю и полюбопытствовал:       — Молодой человек, вы что-то задумали?       — Я что, похож на интригана?! — обиделся Гугель.       — Не очень. И именно поэтому я беспокоюсь. Да, кстати, внутрь пока не ходите. У них там трогательная семейная сцена, вы не хотите никого смутить.       — А доктор Шпигель? — уточнила Холи, которой воображение тут же нарисовало Шпигеля прячущимся под столом.       — Куда-то улизнул, в какую-то дверь.       — А… что теперь будет с Сэ-ён и Тэ-соном?       — Их же не нашли, верно? Отсидятся, пока все эти господа не оставят нас в покое. А Корнелиус пускай сам решает, это его дочь и его жизнь.       — Но если доктор Флакк станет Президентом…       Илиев издал смешок настолько резкий, что можно было подумать, точно он вдруг очень громко крякнул:       — Да не станет он Президентом, что вы все так волнуетесь? Вы список кандидатов вообще видели? Он не в той семье родился.       И, бросив это загадочное замечание, Илиев также двинулся прочь по коридору.