Всё, кроме денег

      Разумеется, Раск слышал о «стокгольмском синдроме» (хотя и не знал, что такое «Стокгольм»), но ему никогда не приходилось наблюдать действие этого синдрома воочию, тем паче на собственном примере.       Спенсер по-прежнему проводила в штабе целые дни, точно ей заняться больше в принципе нечем. Иногда Раску казалось, что ей и заночевать не заржавеет. Но, как оказалось, проблема крылась даже не в излишней навязчивости Спенсер, которую можно было сравнить разве что с жвачкой в волосах. Поначалу, когда Спенсер только появилась, Раск её слушал. Сначала в надежде разжиться информацией, потом из вежливости. Затем, постепенно, но слушать он её перестал, начав относиться к её неизменной болтовне как к фоновому шуму, на манер включённого «для фона» телевизора, поскольку и толку от всех её разговоров было не больше, если не меньше (во всяком случае, по телевизору хоть иногда показывают новости, в которых время от времени, но всё же сообщают что-нибудь если не интересное, то хотя бы важное). А спустя некоторое время он опять начал её слушать! В этом-то и состояла проблема. Неизбежно, краем уха ловя те или иные её реплики, мало-помалу Раск начал вновь к ней прислушиваться, более осмысленно поддакивать, затем вставлять фразу-другую и, наконец, вести более-менее осмысленную беседу. Раск понимал, что всё это не совсем нормально, если только не совсем не нормально, но внимание на происходящие изменения обратил только тогда, когда из всех возможных вариантов действий ему оставалось лишь ужаснуться.       Чем дальше, тем всё более и более опасным местом для здоровья казался ему Парацельс, и оттого со всё большим нетерпением он ждал скорейшего избрания нового Президента, не важно, какого, лишь бы поскорей отсюда уехать, что бы об этом ни думало начальство и сколь бы ни были амбициозны планы Флакка. Конечно, здесь определённо требовалось навести порядок, кому-то, наверно, пригрозить, а кого-то просто посадить, но Раск предпочёл бы наблюдать это превращение Парацельса из безалаберной гусеницы в законопослушную бабочку откуда-нибудь с другого места. Уж во всяком случае не из партера.       — Темнеет, — Спенсер взглянула на окно.       — Вам пора, если не хотите опять добираться до общежитий в кромешной темноте.       — Я никогда не привыкну к этому лесу. Ночью он такой страшный. Я очень надеялась, что меня направят в центр куда-нибудь в степной или пустынной зоне, где нет этих бесконечных чащ.       — Там тоже ночами может быть страшно. Видно далеко, и никогда не знаешь, что нарисует тебе воображение на самом краю видимости, — Раск флегматично перелистнул фотографию.       Он рассматривал служебную записку Аргайл. Весьма неожиданно среди детей напрочь искусственной среды обитания было встретить любителей охоты и «выживания», которые в самом деле умели охотиться и выживать, а не только отыгрывать свои роли крутых парней в тематических парках (тем паче что даже солдат прежде всего учили выживать в космосе, на станциях и в городах), однако Аргайл являлась тем самым редким исключением, что лишь подтверждает правила. Она умела найти воду, организовать лагерь из ничего, прочесть следы, проанализировать повадки и загнать зверя. Сейчас, например, она объявила джихад некоторым не вполне понятным животным, которых она называла «мироджиками» и которые, с точки зрения Раска, если на что и походили, так это на помесь плюшевого зайца с гигантской многоножкой, и целыми днями только и делала, что истребляла их пачками всюду, где находила (попутно забив на служебные обязанности, но это другой разговор). А незадолго до этого она интересовалась загадочным нападением на столовую горгузюбриков. По итогам всех её вылазок, также не имевших никакого отношения к её должностной инструкции, на столе у Раска внезапно образовалась служебная записка, освещавшая означенное нападение в довольно интересном ключе: Аргайл полагала, что животных на столовую буквально натравили. Не то что бы Раск не доверял выводам Аргайл, он просто не понимал, кому и зачем это могло понадобиться. Оторвав взгляд от фотографий, Раск взглянул в окно, где в кустах прямо напротив него с выражением мрачной решимости на лицах сидели Фабиан, Мелькор и Вертер (последние два умудрялись параллельно резаться в покер, отчего по мрачности и решимости на физиях они даже переплюнули Фабиана). Нет, ну, эти, конечно, могли просто из вредности.       — Рядом с вами я чувствую себя совершенной идиоткой, — вздохнула Спенсер. — Вы так предусмотрительны и столько всего знаете… по сравнению с вами я дитя неразумное.       — Зачем вы тогда приходите сюда каждый день, если я вызываю у вас такой сильный комплекс неполноценности?       Спенсер посмотрела на Раска квадратными глазами и вдруг так залилась краской, что казалось, что у неё даже волосы покраснели.       Раск думал. Конечно, вредность у местного населения зашкаливает, но совсем идиотами их тоже считать нельзя, в конце концов, степени не так часто дают за красивые глаза или круглую сумму, да и обычный покупатель степеней на Парацельсе долго не протянет, обстановка не та, к тому же ему и незачем. Человеку, который не занимается наукой (в том или ином виде), на Парацельсе делать попросту нечего, физически, потому что никакой инфраструктуры нет. Всё-таки, помимо помещений Совета в этом здании прежде всего находится столовая, центр снабжения округа едой, а случилось нападение аккурат на следующий день после прибытия отряда.       Раск решил, что надо бы проверить. Так, на всякий случай.       — Я… эээ… я пойду… наверно? — пробормотала Спенсер и начала собираться, ещё более суетливо, чем обычно.       Раск задумчиво смотрел, как она собирает все свои блокноты, ручки и маркеры, которые она зачем-то каждый раз аккуратно раскладывала перед собой на столе, и к собственному удивлению думал, что, вообще-то, не настолько она и ужасный собеседник. Нет. Теперь он точно был уверен, что это стокгольмский синдром, без вариантов.       Раск поднялся проводить Спенсер до парковки. Уже третий день подряд. Просто из вежливости, ну и заодно убедиться, что она действительно уехала.       Но в дверях Спенсер вдруг остановилась и обернулась:       — Вы… вы не вызываете… комплекса… если бы вы… были неприятны… но вы очень… добрый человек, — она вдруг так резко опустила глаза, будто пыталась взглядом пробурить дырку в полу до центра планеты. — Меня никто в жизни… никогда так не слушал, как вы. И я… понимаю, почему. Но вы… вы не стали меня избегать… или прогонять… или обвинять. Я очень вам благодарна.       Раск хотел, было, уже ответить какую-нибудь вежливость, как вдруг в особенно обострившейся на закате тишине услышал незнакомый мужской голос:       — Да, майор Раск оказался неожиданно хорошим человеком. Рад за вас.       Раск резко обернулся, но ближайшими особями мужского пола были три придурка в кустах в отдалении за стеклом, а голос прозвучал чётко, ясно и над самым ухом.       — Доброй ночи! — судорожно выдавила из себя Спенсер и поспешила к парковке.       Галлюцинации, обречённо подумал Раск.              Казалось бы, вот что может разбудить человека на тропическом острове? Лучи слишком яркого и слишком жаркого солнца, проникшие в комнату через щели в жалюзи? Пение чудесных птиц, своим оперением напоминающих ожившие цветы? Гомон мириад мартышек, скачущих с дерева на дерево в поисках еды? Гудение конхов, изготовленных из раковин тритонова рога и украшенных витиеватыми росписями?       Вот Холи Фолли разбудило сообщение от матери. Та интересовалась, всё ли у её дочери в порядке. Ответив, что в полном и полнее быть не может, Холи перевернулась на другой бок, чтобы спать дальше, как вдруг дверь в комнату с грохотом распахнулась, чуть не пробив стену ручкой, и нарисовавшаяся на пороге Бусара объявила, что если Холи не хочет проспать корабль и целый месяц безвылазно сидеть в обсерватории, от руки перерисовывая звёздные карты с натуры, то вставать надо сейчас. В коридоре Холи встретила ещё более не выспавшегося, чем она Гугеля, который при виде неё совершил несколько странных судорожных телодвижений, как будто он пытался то ли улететь, то ли наоборот провалиться сквозь землю, но так и не решил, что именно. Холи не обиделась. Во-первых, она ещё недостаточно проснулась для того, чтобы на кого-то обижаться в принципе, а во-вторых, с её точки зрения, Гугель не был бы Гугелем, если бы он вёл себя как нормальный человек, а не как то, чем он являлся.       Внизу в столовой их встретила новая супница, сестра вчерашней, скрывавшая в себе благоухавшего всеми возможными специями брата-близнеца вчерашнего риса с мясом и овощами. При мысли о том, что, вероятно, хозяин острова круглый год только и есть, что эту питательную смесь, назвать которую блюдом язык не повернётся, Холи сделалось дурно. Означенный хозяин, кстати, на завтрак не явился, воспользовавшись правом остающегося на острове поспать подольше.       — Вы тоже сегодня уплываете? — спросила Холи у Бусары, с усилием проглотив очередную ложку.       — Не всю ж жизнь мне здесь куковать. Я просто убедилась, что этот хрыч ещё не помер, и теперь мне пора возвращаться к делам, — Бусара смерила Холи взглядом. — И, я думаю, вы будете не против, если я возьму на себя вашего оступившегося друга?       — Это будет неожиданно мило с вашей стороны, — пробормотал Гугель, сонно ковыряя тарелку.       — Но разве нам не надо доставить его назад в конкретный ЦРД? — удивилась Холи.       — Надо. Поэтому это предложение и очень неожиданно. И не уверен, насколько безопасно.       — В порту меня встретят пара моих подопечных, они крепкие ребята, — пояснила Бусара. — А наручники и на катере найдутся. Ты только не забудь мне заполненные бумаги почтой выслать, а я уж найду, кого со всем этим делом отправить.       — Но, действительно, отчего такая щедрость? — Гугель посмотрел на Бусару.       Та сделала очень выразительные большие глаза и картинно показала ими на Холи.       — Действительно, — признал Гугель. — Спасибо.       — Что? — испугалась Холи. — Я… я не… со мной всё в порядке, не надо из-за меня…       — Фолли, я рад, что ты справляешься, но не надо насиловать саму себя. Я уже сказал, ты сильная. Но то, что ты пытаешься проделать сейчас, больше всего похоже на то, как человек раз за разом давит себе на рану, чтобы самому себе доказать, что ему не больно или он не боится боли. Но раны так не заживают.       Холи вынуждена была признать, что в чём-то Гугель прав. Ей по-прежнему было неудобно создавать столько проблем другим людям, но осознание того, что если она попытается оспорить их решение, то покажется ещё более докучливой, заставило её смириться.       Посуду после завтрака оставили Шую, потому что, как веско резюмировала Бусара, нефиг дрыхнуть. Он так и не соизволил встать к их уходу, отчего Холи с Гугелем долго мялись на пороге, не решаясь уходить, не попрощавшись с милостиво приютившим их хозяином. Бусаре пришлось на них прикрикнуть, чтобы они, наконец, вышли из дверей и принялись спускаться по холму к джунглям. Сама Бусара задержалась в доме, как она сказала, закончить со сборами, и обещала, захватив Гербера, догнать Холи и Гугеля у причала.       Спускаясь вниз по холму Холи думала о многом. Прежде всего о том, что, несмотря на раннее утро, тут всё равно невыносимо жарко. Орали чайки и, возможно, какие-то ещё морские птицы, и крики их разносились далеко над морем и гуляли эхом по всему острову. Когда над лугом проносилась чья-нибудь тень, Холи непроизвольно вжимала голову в плечи, боясь, что сейчас сверху прилетят чьи-нибудь отходы жизнедеятельности.       А кроме того Холи думала о днях вчерашнем и будущем.       — И что вы теперь будете делать? — спросила она у Гугеля, когда они достигли подножья холма.       — В смысле?       — С экспериментом?       — А, — Гугель передёрнул плечами. — Искать, где мы все лажанулись. Потому что пока что идей у меня вообще никаких, я совершенно не понимаю, как это произошло, и теперь мне нужно время… потому что кроме меня, насколько мне известно, этим никто не занимается, и посоветоваться мне не с кем. Можно поискать тех, кто работает над вратами, но… чёрт его знает.       — Тогда мне тем более нужно всё обработать, — задумалась Холи.       — То есть?       — Ну, — она взглянула на Гугеля, — искать ошибку же удобней в упорядоченных записях, так?       Гугель сделал большие глаза:       — Ты действительно хочешь с этим возиться?       — Не люблю бросать дело на полдороге.       Гугель пожевал губы. Он некоторое время шёл молча, лихорадочно пытаясь уложить в голове бешено скачущие мысли, а когда понял, что дело это совершенно безнадёжное, выдавил, с трудом изображая интонацию «как бы невзначай»:       — Ты уже думала над своей специализацией?       — Нет, — честно призналась Холи.       — Даже близко?       — Ну…, — Холи задумалась.       Она и правда планировала, что за время своей практики на Парацельсе могла бы присмотреться к исследованиям, с которыми ей бы пришлось познакомиться, и на том основании если не решиться, то хотя бы придумать себе некоторые критерии, по которым она будет выбирать свою специализацию. Холи относилась к несчастной породе «мастеров на все руки», которые с равной степенью успешности могли заниматься практически чем угодно (в данном случае в физике), не имея особой склонности ни к одному из направлений. Не нашлось какой-то предметной области, с которой ей бы легче или труднее, чем с прочими, равно как и такой, что привлекала бы её меньше или больше прочих. Тот тяжёлый случай, когда и можется, и хочется, но что именно – непонятно. Разумеется, на Парацельсе Холи познакомилась с самыми разными исследованиями. Только одно из них, впрочем, касалось физики, так что планировавшегося курса профориентации не случилось.       Но зато какое оно было, это исследование…       — Думаю… меня заинтересовала… ваша работа.       Гугелю показалось, что его сердце вдруг решило его задушить, поэтому застряло в гортани.       — Работа, которая обернулась пшиком, — выдавил он.       — Не может быть, чтоб от неё не было вообще никакого толку.       — Посмотрим.       На злополучный поворот тропы вступали с опаской, что Холи, что Гугель. Холи боялась, что сейчас её опять накроет, но потом задумалась, а тот ли это поворот. Может, они ещё не дошли или наоборот уже прошли его? Гугель такой удобной амнезией не страдал и поворот узнал, отчего в итоге получилось, что напряжённей себя чувствовал он, а не Холи, мысли которой мистическим образом уползли со вчерашнего происшествия на способы ориентировки в джунглях, Магду, ключи от Бункера и вопрос о том, кто такие неандертальцы, почему ей кажется знакомым это название, но она никак не может вспомнить, что оно означает.       Когда Холи и Гугель вышли на причал, корабль уже стоял там, покачиваясь на лёгких волнах и всем своим видом напоминая пилюлю-переростка. Чуть в отдалении вальяжно рассекал воду «Гоша», нарезая круги и, видимо, символизируя неизбежную угрозу на горизонте. Холи задумалась, а не подкармливает ли Шуй Гошу хлебом, когда бывает хорошее настроение. Кеша, Гоша… Холи подумала, что совсем не удивилась бы, обнаружься где-нибудь на Парацельсе сухопутный гигант по кличке, скажем, Тоша. Напротив, она бы пришла в совершенное изумление, если бы этого Тоши нигде не оказалось.       Пока Холи предавалась размышлениям о специфике фауны Парацельса, Гугель успел переговорить с матросами, те пригнали мобильный погрузчик и отправились за всё ещё валявшимися в джунглях скафандрами. Даже при том, что отключившийся портал перерезал все провода и шланги, соединявшие их с базой, три скафандра такого уровня всё ещё составляли слишком большую ценность, чтобы оставить их валяться чёрт знает где (о том, что скафандры могут испортить экологию, на планете, взрывающейся облаком космического мусора стабильно раз в полгода, думать было глупо). Провод, положим, новый найти можно, а вот за скафандром ещё неизвестно сколько времени в очереди стоять.       Назад из джунглей погрузчики в компании Гугеля показались почти одновременно с Бусарой и Гербером. Холи почувствовала, как в животе что-то зашевелилось. Гербер шёл со скоростью Бусары на пять шагов позади неё с отсутствующим выражением лица, но понять, сделал ли он его сам или это следствие «ручного режима», было сложно. Холи боялась встретиться с ним взглядом, поэтому рассматривала его лицо урывками, стараясь будто бы случайно скользить по нему глазами, а не напряжённо всматриваться. Она хотела и боялась рассмотреть на его лице хоть что-то, от раскаяния до злорадства. Уже через минуту ей стало стыдно за своё поведение, и она решила не подниматься на корабль, а осталась стоять на причале, чтобы «поприветствовать» Гербера лицом к лицу, а не трястись от страха, рассматривая его с безопасного расстояния.       — Пойдём? — оказавшийся на причале раньше Гугель кивнул в сторону трапа, опасливо косясь на приближающегося Гербера.       — Вы идите, я сейчас.       — Фолли, незачем…       — Я этого хочу.       — Я не помню, я говорил тебе, что ты становишься невероятно упрямой в самые неожиданные моменты?       — Вы хотели сказать, «в самые неподходящие»?       — Я хотел это сформулировать более мягко.       — Не утруждайтесь, не обижусь.       Гугель ощутил прилив раздражения:       — Что тебя вообще может обидеть?       — Взрослые люди, ведущие себя как детсадовцы.       — Свинсон?       — Свинсон.       — Серьёзно, Фолли, это не твоя проблема.       — А вот это, — Холи кивком указала на Гербера, — не ваша.       — Можно мне самому решать, что моя проблема?       — А мне?       — Фолли, тебя в принципе возможно переспорить?       Холи задумалась. Если говорить о человеке, которого невозможно переспорить, то на ум ей приходила только собственная младшая сестра, несмотря на юный возраст уже успевшая возвести навык софистических рассуждений в ранг высокого искусства, в коем не знала себе равных.       Гугель посмотрел на Холи и тяжело вздохнул. Действительно, какое ему дело, что его практикантку чуть не изнасиловали? У него и так сейчас забот полон рот с этим проваленным экспериментом и запоротым делом всей жизни, чтоб ещё и об окружающих думать. Какое ему дело, что это практикантка, а не практикант? Гугель тоскливо посмотрел на волны под причалом.       — Купаться потянуло?       — Отстань.       Холи не выдержала и улыбнулась. Гугель сконфузился ещё больше и во избежание дальнейших колкостей поднял взгляд к горизонту. Гоша приветливо помахал ему щупальцем.       — Что это за монстр?       — Гоша. Доктор Бусара так сказала.       — Серьёзно?       — Серьёзно, — откликнулась подошедшая Бусара.       Холи собрала всю волю в кулак и взглянула в лицо Герберу. Тот ответил ей взглядом без тени смущения, и Холи к ужасу своему осознала, что произошедшее его не волнует вообще никак, что с его точки зрения в таком вот исходе дела если кто и виноват, то только Холи. И уж во всяком случае не по его вине ему сейчас осталось только возвращение на Иосиф без права реабилитации. С неожиданной для неё самой злостью Холи обнаружила в себе силы спокойно и уверенно улыбнуться. Сама возможность это сделать придала ей задора и уверенности, ей как будто даже дышать стало легче от понимания, что она уверенно и снисходительно улыбается человеку, который её воспринимает только как игрушку и отныне бесполезный инструмент.       Когда Бусара и Гербер прошли мимо, Гугель повернулся к Холи:       — Фолли, ты как?       — Зачем я трачу свои нервы на этого человека? — с искренним недоумением поинтересовалась у него Холи.       Гугель как-то даже не нашёлся, что на это ответить.       Как-то так сложилось в жизни, что Холи до сего времени не приходилось даже по морским заливам на корабле кататься, не то что пересекать какой-нибудь океан. По этой причине своего первого морского путешествия она ждала с некоторым воодушевлением, так как сколько ни читала она об этом в книжках и не видела в кино и играх, плавание по морю или океану всегда представлялось ей чем-то невероятно захватывающим. Оно и правда таким оказалось, но не совсем в том смысле, в каком предполагала Холи.       Во-первых, когда остров скрылся из виду, а Гоша то ли безнадёжно отстал, то ли ушёл куда-то на глубину, и вокруг осталась только вода, определять скорость и местоположение корабля оказалось решительно невозможно. А во-вторых, что захватило дух по-настоящему, так это морская болезнь, которая, как всегда, подкралась внезапно. Первым свалился Гугель, причём в буквальном смысле: его начало укачивать, стоило кораблю отойти от пристани, но он героически терпел до последнего, и в результате его повело, он оступился и медленно сполз вдоль борта на пол. Холи попыталась отволочь его куда-нибудь в место, несколько более подходящее для полуобморочного валяния без сил, однако Гугель принялся активно сопротивляться, потому что картина процесса волочения, нарисованная ему воображением, вызывала у него горячее желание убиться головой о стену. Ситуацию (но не самолюбие Гугеля) спасла Бусара, вызвавшая погрузчик. Положив Гугеля в каюте и залив в него некое лекарство, которое, как божился матрос, помогает от всего вообще и пару раз даже воскрешало мёртвых, Холи бодро вышла на палубу и вдруг осознала, что ей самой тоже было бы неплохо где-нибудь присесть и что-нибудь в себя залить. Как оказалось, впрочем, вестибулярный её аппарат был поустойчивей, чем у Гугеля, во всяком случае, она не сползала по стеночке и не теряла связи с реальностью. Выпив лекарство, она присела у борта, потому что лезть в каюту ей не хотелось.       И тут вскорости оказалось, что плыть по океану вдобавок ко всему ещё и очень скучно. Пейзаж по понятным причинам не менялся в принципе, смотреть было не на что, чайки все остались у острова, и никакие дельфины не спешили сопроводить корабль весёлой стайкой. Сама того не заметив, Холи задремала. Разбудил её медленно нараставший звук, который она никак не ожидала услышать посреди океана и который она никак не могла идентифицировать. По мере того, как корабль приближался к новому острову, Холи вслушивалась в непонятные звуки, гадая, какое морское чудовище могло бы их производить, и наконец поняла, что слышит какофонию из рассогласованного колокольного звона и чьих-то диких криков с подвываниями.       — Прекрасная музычка, не правда ли? — хмыкнула Бусара, присаживаясь рядом.       — Что это?       — Призывы к молитвам, наверно.       — К… молитвам? На Парацельсе?       — Это ж остров теологов, что ты хочешь?       — Теологов? — повторила Холи непонятное слово.       — Ты не знаешь, кто такие теологи?       — Простите.       — Не волнуйся, даже если они обидятся, это их проблемы. Как бы сказать… ты знаешь, кто такие философы?       Холи знала. Пятитомник по истории философии миссис Фолли использовала вместо сказок на ночь, когда детей надо было убаюкать как можно быстрее. Средство работало безотказно.       — Вот. Но с философа теоретически ещё может быть какой-то полезный выхлоп, а теологи просто специализируются на проедании грантов.       — А зачем тогда…?       — Ну, кто-то считает это наукой. Лобби и всё такое. Поэтому их всех и свезли на один остров независимо от конфессий. Говорят, хорошо работает для изучения религиозных конфликтов.       Холи не оценила идеи.       Остров теологов на вид казался гораздо больше, чем тот, на котором обитал Шуй, что и не удивительно, благо и населения тут было побольше. У Холи в глазах рябило от леса колоколен, минаретов, пагод и бог (хоть какой-нибудь) знает чего ещё, от всевозможных религиозных построек на острове, казалось, яблоку было негде упасть, он весь был вымощен, забетонирован и застроен, причём со всей очевидностью без всякого плана, и, к примеру, гигантский лингам мог преспокойно торчать напротив дверей монастыря каких-нибудь кармелиток. Рядом с причалом, точно символизируя собой сам остров, из воды поднималась огромная статуя Будды с не менее огромным распятием в руке и кокетливой расписной тряпочкой на физиономии. У Холи было очень много вопросов, но Бусара предложила ей оставить их при себе.       С причала на корабль взошёл один исключительно благообразный господин, со снисходительным добродушием и лаской раскланявшийся с Холи и Бусарой и даже снизошедший до посещения Гугеля, на чём, правда, его снисходительность иссякла, что и немудрено. Подняв на теолога мутные глаза, Гугель, недовольный тем, что его трогают, весьма нелюбезно поинтересовался, кто таков его посетитель и что ему нужно. Получив же ответ, он с искренним недоумением в голосе поинтересовался, а давно ли теология стала наукой, и остаток пути до континента обиженный теолог просидел в гордом одиночестве где-то на корме. Как ни странно, это всех устроило.       Конечной точкой маршрута корабля был огромный портовый комплекс на континенте. До причала оставалось плыть ещё полчаса, но уже всю землю, которую видела впереди Холи, занимал бесконечный порт размером с небольшой мегаполис. Однако в куда больший ужас привело её то обстоятельство, что четверти на три порт представлял собой колоссальный лабиринт разноцветных контейнеров, и если с борта корабля всё это ещё могло выглядеть хотя бы занимательно, то стоило сойти на землю и выйти с причала, как нагромождения контейнеров начинали давить со всех сторон, точно желая расплющить незадачливого прохожего (в действительности при некотором случайном стечении обстоятельств кого-нибудь расплющить здесь могло довольно легко, и труп долго бы ещё лежал никем не замеченный). Найти в этом хаосе дорогу до станции оказалось тем сложней, что всё ещё изрядно шатавшийся и слегка зеленоватый Гугель гордо отказывался от любых предложений помощи, поэтому помимо того, чтобы следить за дорогой, Холи вдобавок приходилось следить, что он не потерялся, в вертикальном положении и способен передвигаться самостоятельно. В итоге всю дорогу до станции Холи разрывалась между уважением к достоинству другого человека и желанием вызвать погрузчик. Прелести происходящему добавляли спорадические явления в недрах лабиринта сотрудников порта, которые, конечно, радостно и с готовностью объясняли, как пройти до станции, но даже если оставить в стороне вопрос, как разобраться во всех их многочисленных и путанных указаниях, дословное следование всем этим инструкциям неизменно заводили Холи и Гугеля в тупик. Спасение явилось внезапно, причём из плохого самочувствия Гугеля: ему всё обрыдло, и он просто вошёл в ближайший приоткрытый контейнер, уверенно прошёл его насквозь мимо рядов коробок, облепленных знаками биологической опасности, и вышел к станции, со всеми своими платформами, ангарами и погрузчиками представлявшей свой маленький город в городе – ну, маленький, если сравнивать с портом.       — Пристрелите меня, — простонал Гугель и уселся на кстати подвернувшийся пустой ящик.       — Зачем здесь настолько большой порт? — Холи растерянно огляделась.       — Очень может быть, что это единственный порт на весь Парацельс, так что в размерах нет ничего удивительного. Не то что бы нам от этого легче.       — Зачем вообще порт? Разве поезда не могут летать над океаном?       — Не знаю. Наверняка есть свои ограничения, типа там ветер, волны, шторма – всё такое.       — Зачем на Парацельсе вообще океан?       — Затем же, зачем и всё остальное.       — Интересно, а какой-нибудь Тоша где-нибудь существует?       — Кто?       — Ну, как Гоша и Кеша, только наземный.       — Кто такой Кеша?       — А вы с ним не встречались?       Гугель пристально посмотрел на Холи и заключил:       — И не хочу.       Дождавшись, когда Гугель слегка придёт в себя, они отправились на поиски нужной платформы. Страдания по этому поводу их оказались неизмеримо ниже ожидаемых, поскольку пассажирская платформа на станции оказалась только одна, потому что порт, как несложно было догадаться по его виду, имел дело преимущественно с грузоперевозками. Из-за этого, зайдя в пустой вагон, Холи даже почувствовала преждевременное облегчение, наивно предположив, что приключения закончились. Однако в поездке до округа им пришлось сделать четыре пересадки, одна из которых пришлась на перекрёсток двух длиннющих горных тоннелей, выглядевших так, словно они соединяли собой не две стороны горной цепи, а две преисподни, а всё из-за того, что, вопреки ожиданиям Холи, сетка линий поездов на Парацельсе представляла собой не решётку (казалось бы, какое очевидное решение), а некий абстрактный узор с весьма неочевидными пересечениями. Когда Холи спросила Гугеля, зачем, тот ответил весьма лаконично: «Традиция».       Увидев в окне поезда родные бесконечные леса, Холи испытала невероятное и необъяснимое облегчение. Ощущение было такое, словно после долгого и сложного путешествия она наконец вернулась домой, и оно поставило её в тупик. В конце концов, её дом был совсем не здесь и, скорее всего, никогда не будет. Поминая то, каким образом Гугель вообще получил практиканта, Холи предполагала, что вряд ли он решит взять её к себе, скажем, аспиранткой. Гугель был прямо противоположного мнения, но они как-то так и не сподобились это дело обсудить, всю энергию сосредоточив на изучении тех записей и расчётов, которые Холи успела оцифровать. Никаких ошибок они так и не нашли, отчего остались в полном недоумении.       Выйдя на платформу, Холи в блаженстве втянула ноздрями влажный воздух, напитанный запахами осеннего леса, может, не всегда очень приятными (особенно в свете брачного сезона и вызванного тем геноцида мироджиков), но за прошедшее время во всяком случае ставшими привычными. Гугель последовал её примеру, а потом усмехнулся и протянул Холи поднятую кверху ладонь. Холи дала ему «пять» и тоже улыбнулась. Несмотря на все злоключения и совершенно невообразимый день, они выжили.       И в это мгновение у Гугеля заверещал коммуникатор.       — Да, Вертер? — Гугель включил громкую связь, рассудив, что Вертер уже не сможет сказать ничего такого, что он бы не хотел, чтобы Холи слышала.       — Вы где?       — В округе. А что, соскучился?       — Почти. Быстро двигай в Бункер, Косички по желанию.       — Что-то случилось?       — Они нашли малявку. В смысле, Раск поймал Альке.