***
Второй раз случается, когда признанный доктор Хант с кучей дипломов и грамот (а также статей, и даже парочкой наград) решается усыновить ребенка. Ему десять лет. Он – сирота с невероятным музыкальным даром, который мужественно терпит, когда Эйприл отправляет его на анализы, а еще иногда смотрит так, словно она действительно должна была быть его мамой. - Его зовут Эван. И мне кажется, что я сошла с ума… Первое время ей было неловко, и даже немного больно. Каждый раз, когда он смотрел на нее большими синими глазами, Эйприл начинало казаться, что там, в тех забытых восьми годах было что-то очень важное. Что-то, из-за чего ей так отчаянно хотелось действительно быть его мамой. - Ты видишь в нем своего сына, Эйпс. Разве это плохо? Чья-то жизнь может не просто стать лучше, а измениться полностью. Маленький мальчик обретет маму и семью, какой чокнутой бы она не была. - Моя семья не чокнутая, Бут. То, что пару раз моя бабушка чуть не завалила твои дела, не значит, что у кого-то старческий маразм. Готовиться надо лучше. Разгадка собственных чувств приходит чуть позже, когда Эйприл в компании своего милого и очень дотошного адвоката по имени Джейн разбираются в документах. Когда-то у Эйприл родился сын. И умер спустя пару мгновений. Первые минуты это ошеломляет, потом давит так, что трудно дышать. Затем на нее наваливается чувство вины, и кокон из спокойствия рушится. Хант плачет весь вечер и половину ночи. И там, среди вина в красивом стакане, дорогой и уютной квартире с видом на парк, приходит чувство вины. Не перед ушедшим маленьким мальчиком, а перед тем, живым, который смотрит грустными голубыми глазами и стойко терпит все, через что его заставляют пройти врачи. В ту бесконечно долгую минуту ей кажется, что материнские чувства к Эвану всего лишь отражения нерастраченной ласки, обещанной другому малышу. Что Эван – лишь способ заменить одного на другого. И потому ей мерзко и противно, и она впервые ненавидит саму себя. -Ты знал? -Эйпс? -Ты знал, что у меня был сын? -Эйприл… Но когда через пару дней у Эвана поднимается температура, и врачи все-таки диагностируют пневмонию, Эйприл Хант остается в его палате, несмотря на проведенную двенадцатичасовую операцию и долгожданный выходной, читая ему сказки, напевая колыбельные, что в детстве ей пела мама, чувствуя, как маленькая детская ладошка изо всех сил держит ее за руку, ни за какие драгоценности мира не желая отдавать это чувство любви и защищенности. Пару обещанных выходных она мечется в собственной квартире, как в клетке, не зная, куда деться от собственных мыслей и страха перед тем, что она не знает с чего начать. Метания по дому и метания в душе прерывает сообщение от автоответчика, в котором доктор Меган Хант уставшим от разрушенных судеб голосом предлагает встретиться, побыть вдвоем, не вмешивая суету их огромного шумного семейства. Пару мгновений она завороженно смотрит на экран пресловутого мобильника, а затем срывается прочь. Прочь от пустых стен, молчаливых окон, от собственной черной тоски. Медицинские диагнозы не всегда приносят успокоение, не всегда оберегают забытьем от боли утрат и потерь. Даже если ты не помнишь, даже если ты отчаянно не хочешь вспоминать. И там, в теплом уюте деревянной кухни, в мягком пухе диванных подушек, в ласковых прикосновениях родного человека, доктор Эйприл Хант понимает, что готова принять одно из самых сложных своих решений, зная, что она никогда не будет одна. Есть Меган. Есть Лейси. И Джоан. Есть Лора и ее сыновья-близнецы. Есть Тод и Джейк, которых периодически хочется закопать поглубже. У нее есть семья. Какой бы чокнутой она не была. -Он – мой сын. И я не хочу его терять. -Ты уверена, Эйпс? -Как никогда. И ровно через две недели, когда в квартире с видом на город и парком за углом снова идет ремонт и слышится ругань рабочих, в теплой и уютной прихожей Эван Уильям Хант впервые в жизни заходит домой. И обнимая со всей своей детской и мудрой любовью, шепчет тихо-тихо на ухо: «Спасибо, мама…», Эйприл Хант плачет и чувствует себя самой счастливой.***
Когда Эйприл приходит в себя на неудобной больничной кровати родной Принстон-Плейнсборо снова, единственное, чего ей действительно хочется, это спать и обнять сына, понять, что с ним все в порядке. А не слушать какого-то щеголя из Нью-Йорка, несущего какой-то бред о попытке убийства из-за отца-сенатора. Раздражающую болтовню прерывает пришедший Чейз, с легкостью выпроваживающий незнакомого посетителя. Спустя пару минут осмотра и слов об Эване, ей наконец-то дают поспать. И в стремительно закрывающихся глазах она видит чей-то мужской силуэт, столбом стоящий в дверях. В следующий раз Эйприл просыпается от того, что кто-то сопит ей в живот. Веки уже не такие тяжелые от лекарств и обезболивающих, и Хант может слегка улыбнуться спящему рядом сыну. В кресле у кровати Меган читает какой-то отчет с места преступления, и, заметив очнувшуюся племянницу, тепло ей улыбается. - Ты нас напугала, Эйпс. Снова. - Прости, - шепчет Хант, не желая будить спящего ребенка. – Кто же знал, что тот идиот решит проехать на красный. Меган чуть бледнеет, и Эйприл интуитивно замечает какой-то подвох. Но все еще не желает знать, в чем же именно этот подвох состоит. Через пару дней ей разрешают покидать палату и гулять по больнице, хотя на самом деле Эйприл почти все время пропадает в диагностическом отделении. Сложные случаи и неразрешимые болезни не дают сойти с ума от нечегонеделанья. Но чаще всего Эйприл Хант видит сына. Десятилетний мальчик ни в какую не соглашался отходить от нее первое время, и матери стоило огромных усилий уговорить сына поехать домой под неусыпный контроль тети и бабушки. Спустя девятнадцать дней наблюдений и анализов Чейз вместе с Кадди наконец отправляют невыносимую пациентку домой, где ее жизнь переворачивают с ног до головы. Снова. В то утро у Эйприл чуть не сгорает бекон, убегает кофе, а арахисовое масло Эвана оказывается просроченным, из-за чего мальчику приходится взять в школу «дурацкий сэндвич». Ближе к полудню ленивый больничный оборачивается походом к собственному адвокату, который в компании того щеголя из Нью-Йорка сообщает вести, больше походящие на бред сумасшедшего. - Авария не была случайной. У вашей машины перерезаны тормоза, а водитель форда должен был отделаться парой ушибов. Профессионал, подстраивающий практически идеальные аварии. - И при чем здесь я? Не совсем понимаю. - Аарон Стоукс. Сенатор от республиканцев. Ваш биологический отец. - Да вы издеваетесь. Это полный бред. Мой отец – фермер, счастливо проживший в браке много лет. Моя мама никогда бы не… - Эйприл, он провел тест. Ты – его дочь… Стадия отрицания длится три месяца и заканчивается грандиозным скандалом, когда выясняется, что буквально за год до ее рождения брак родителей был на грани, и мама не выдержала. Завела роман с приезжим парнем, который к тому же был женат. Интрижка продлилась ровно три месяца, по истечении которых она и узнала, что беременна. К тому моменту тот самый Аарон, по прозвищу индюк, уехал, получив повышение, а мама осталась ни с чем, кроме несбывшихся надежд и нежелательной беременностью. Дошло даже до того, что она готова была уйти, и отдать ребенка в приемную семью, но отец проявил удивительную мудрость и благоразумие, признав малышку своей. Говорить девочке Эйприл, свято верившей в счастье родителей, об этом, естественно, не стали. Вот только спустя тридцать лет, когда Аарон Стоукс был уже не индюком, а сенатором, благотворительным деятелем, владельцем предприятий и сети больниц, чей трастовый фонд составлял несколько миллионов, если не миллиардов, в попытке поддержать тестя в нелегкой семейной жизни рассказал о романе юности, невольно стал причиной одной маленькой автокатастрофы, в которой доктор Эйприл Хант не должна была остаться живой. Ровно две недели у Эйприл уходит на то, чтобы хотя бы попытаться понять родителей, и набраться смелости для разговора с человеком, который упорно обивал пороги ее дома. А через девятнадцать дней Эван замечает, что у них одинаковые глаза, а под Рождество вдруг называет его дедушкой. Эйприл кажется это немного поспешным, но раз ее сын счастлив, то и она попробует. Снова начать сначала. Снова попытаться собрать свою жизнь из того сумасшествия, в которое она превратилась. А что будет дальше не важно. Главное, что она справится. Обязательно справится.