Бусинка

Тёплый июльский день уверенно скатился к концу и, облекшись в плотные сумерки, перешёл в вечер. Проверяя, всё ли в его владениях хорошо, по округе Лос-Анджелеса пробежался ветерок; остужая прогретый воздух, гордый океан дохнул на неё свежестью и прохладой. И город застыл, готовясь ко сну и укрываясь покрывалом относительного покоя. Однако особняк Лето всё ещё не спал. И, судя по всему, не собирался этого делать. По крайней мере, в ближайшее время. Подсвеченный тёплым светом огней, он разбавлял густые потёмки и, отгоняя их от своих дверей, выглядел по-прежнему оживлённым. И он, казалось, незримо бурлил, в воздухе витала аура интриги, а на террасе для вечернего чая был накрыт стол, знаменовавший ведение привычной жизни. Впрочем, её проявления отражались во всём: во взбодрённых тенях, метавшихся по двору, в позвякивании чайного сервиза, в чьих-то шагах, вплетавшихся в приглушенно-далёкий шум прибоя. А главное — в задорных мужских голосах, доносящихся откуда-то с крыши.  — Шенн, хватит жульничать! — слышался властный командный тон доктора Чариша, принявший ироничный оттенок. — Займись делом! Время не ждёт.  — А я не жульничаю, — в том же духе огрызался тот. — Я наслаждаюсь видом с крыши. И любуюсь звёздами заодно. Вон они какие яркие сегодня!  — Вот хитрец! Как только появилась работёнка, так его на романтику и увлекло!  — Ничего подобного! Это не я, это у нас Джаред романтик. Он в своё время даже утверждал, что звёзды умеют улыбаться. Слыхали вы такое, док?  — А ты в это не веришь?  — Я? Да вы что! Я ещё вроде как адекватен.  — Вот прохиндей! — и в сумраке послышался шлепок по плечу. — Лучше прикручивай к стойке вот эту вот ерунду. И смотри, чтобы всё было в порядке. А то не ровен час крышу снесёт.  — Если получится — непременно. Это бонус от установщиков, так сказать. Как вы думаете, док, нас отблагодарят за это?  — Ещё как! Таких бонусов наставят — не унесём. Даже моя клиника не поможет. Так что давай без самодеятельности. И побыстрее. К возвращению Эйлин всё должно быть готово.  — Да тут работы осталось на пять минут. Успеем.  — Очень надеюсь. Кстати, затем спустишься вниз и будешь подавать мне сигналы оттуда.  — Хорошо. Сидя на террасе за столом, за всей этой картиной наблюдала мама. Хмурила брови, поглядывала наверх и всё пыталась понять, что происходит. Впрочем, это было ей не под силу, и, покусывая губы, она осознала, что без помощи не обойтись. Поэтому несказанно оживилась, когда из дома вышел Джаред. Похлопывая себя по карманам, словно проверяя, ничего ли не забыл, он спустился с крыльца и шагнул на террасу.  — Джаред, дорогой, выпей со мной чаю, — упустить такую возможность мама не могла. Его встрепенувшийся взгляд сказал ей о том, что им владели совсем другие мысли и в данный момент от происходящего он был более чем далёк. Но, возвращённый подобным вопросом в реальность, он тут же стряхнул с себя тень задумчивости и, подсев за столик, отказываться не стал:  — Ну, если только из моей любимой чашки. Констанс лишь улыбнулась, безмолвно говоря, что именно такого ответа и ожидала, и, подтянув чашку сына, стала наливать в неё чай.  — У нас сегодня весело, — заметила затем, пододвигая ему дымящийся напиток.  — Разве? По-моему, как обычно.  — Обычно? Эйлин с Бусинкой улизнули куда-то, доктор Чериш примчался на всех парах — подозреваю, что по чьему-то звонку. И вон лазает по крыше, как обезьяна. С Шенноном вместе. А ты говоришь — как обычно.  — Ну, не всё же ему заниматься своей медициной. Пусть проветрится. И попробует себя в другой ипостаси. В альпинизме, например.  — Ага, — глубокомысленно взглянула на сына мама. — А почему именно у нас на крыше?  — А на ней очень удобно. Для начинающих мартышек самое оно.  — Джа-аред, — протянула мама с лёгким упрёком — весёлым и озорным. — Я серьёзно. Что всё это значит? Ты можешь мне объяснить?  — Терпение, мама. Скоро ты всё сама увидишь. Как только Эйлин вернётся. Ведь это для неё своего рода сюрприз.  — А кстати, — спохватилась та, — куда она уехала с самого утра? Да ещё и с девочкой вместе? — Решить кое-какие личные дела. Кое-какие? Такой непределённый ответ не очень-то удовлетворил маму, и, неровно поглядывая на сына, она не стала этого скрывать: — Какие, например? — Например, повидаться с Ленардом Блэром, — тот по-прежнему мягко выговаривал слова. — Помнишь такого? — Преподаватель Джульярдской школы? Который судил детский конкурс? Ещё бы! — Так вот он раздобыл номер Эйлин, позвонил ей и лично назначил встречу, — Джаред откинулся на спинку стула и, лучась притаённой внутренней радостью, бросил на маму многозначительный взгляд. — Похоже, Бусинка не на шутку его заинтересовала. — И не удивительно: она действительно одарена. Но Джаред, дорогой, Эйлин уехала ещё утром, а сейчас уже вечер. Неужели эта встреча длится до сих пор? — Нет, что ты. Она уже давно закончилась. — Тогда где они? Почему не вернулись? Джаред помолчал, раздумывая, стоит ли раскрывать карты, скользнул взглядом по двору, отпил из чашки, а затем перевёл его на маму и проронил: — Вообще-то это тоже сюрприз. Но теперь уже — для всех вас. — Вот как? Похоже, сегодня у нас вечер сюрпризов? — Я бы даже сказал, вечер маленьких чудес. Поглядывая на сына — тепло, покровительственно, нежно, — мама слегка погладила его по голове. А с губ её слетело снисходительное: — Надеюсь, они не такие необдуманные, свидетелями которых мы уже были? — Ма-ама, — протянул тот с лёгким укором. — Я льщу себя мыслью, что с тех пор поумнел. За спиной послышались шаги, и, оглянувшись, Джаред увидел спустившегося с крыши брата. — Джей, — проронил тот, кивая в сторону ворот, — Эйлин вернулась. Я ещё с чердака увидел подкатившее к дому такси. Это известие вызвало у мамы заметное оживление, от которого она даже заёрзала на месте. И, понимая, что вызвано оно было любопытством, Джаред поднялся. — Пойду встречу, — шепнул. Но едва он сделал несколько шагов, как из-за угла дома показалась малышка — радостная, улыбающаяся во весь рот и переполненная торжествующим ликованием, — и мигом бросилась к нему. — Папочка! Папочка! — затараторила она, демострируя ушки, в которых сверкали пуссеты. — А у меня теперь тоже есть серёжки! — Дай поглядеть! — он тут же подхватил её на руки. — Вот это да! Да ты теперь настоящая красавица, Санни! — и оглянулся на Констанс: — Правда, бабушка? Не ожидавшая подобного, бабушка была ошеломлена увиденной картиной — настолько, что несколько мгновений даже не могла говорить. Но затем сделала над собой усилие и, покачав головой, выдохнула с восхищением: — Бог мой, Джаред, вы прокололи ей ушки? — Ну, не зря же ей подарили небезызвестное украшение. И желание носить его загорелось в Бусинке так сильно, что даже я уступил. И мы с Эйлин приняли решение сделать это. Так что посещение косметического салона было ещё одним заданием наших дам. — О, милая, — заговорила в Констанс материнская сущность, заставив её повернуться к малышке, — а тебе не было больно? — Не-ет. Тётя мне помазала чем-то ушки, взяла небольшой пистолетик, нажала на кнопочку — и за них словно комарик укусил. — Санни — умница, — улыбалась подошедшая Эйлин. — Она стойко терпела. Зато теперь мы все видим результат. — О, да! — мама тоже лучилась восторгом. — Теперь она выглядит настоящей леди. Как леди? Санни даже встрепенулась. В её понимании это означало только одно: — Как мама? — Да, моя хорошая. Как твоя мама, — Констанс чмокнула внучку в щёчку и, скользнув добрым взглядом по Эйлин, с тайной жалостью шепнула: — Ах, милая, но ведь это же ваши серёжки. — Не совсем. Накануне Джаред отдал их ювелиру, и тот сменил металлическую оправу на золотую и поставил надёжные застёжки. Только бусины остались прежними. И теперь это действительно ценная вещь. Которая отныне принадлежит Санни. — О! — не удержался от комментария Шеннон. — Вот это действительно разумно! Поздравляю, братец! Оказывается, ты не только умеешь глупить. Он тут же получил шлепок от брата, а мама снова оглядела серёжки — на этот раз пристально, скрупулёзно. Как и говорила Эйлин, они претерпели изменений, благодаря которым выглядели солиднее и краше. Одетое в золото стекло, казалось, обрело новых красок, точёные грани на нём отдавали блеском алмазов, создавая впечатление драгоценных камней. — Вы правильно сделали, что подумали об этом, — заметила Констанс. — Так намного надёжнее и лучше. И кстати, Санни очень идёт. А девочка действительно преобразилась. Переливаясь в лучах фонарей, гранённые бусины задорно искрились, придавая изысканную изюминку милому детскому образу. И их мерцание перекликалось с блеском больших голубых глаз, в которых плескались отблески счастья. Она и в самом деле была счастливой. Не потому, что имела украшение, в какой-то мере приобщавшее её к миру взрослых, не потому, что все восхищались и нахваливали её, а потому, что к ней вернулась мама. И отныне у неё была полноценная семья, которая её любила. — Думаю, эти серёжки также подойдут и к её новому концертному платью, — отозвался Джаред. — Бусинка, как думаешь? — К какому? — непонимающе похлопала глазками та. — В котором ты будешь выступать на большом международном фестивале музыки в Англии. Ни громкие титулы, ни название фестиваля по большому счёту ни о чём девочке не говорили. А вот упомянутая Джаредом страна... Большие голубые глазёнки округлились ещё больше, губки разомкнулись, и с них слетело изумлённое: — В А-англии? — Угу. Поедешь туда с мамой? С мамой? Санни вскинула на Эйлин ошарашенный взгляд и так категорично-отчаянно закивала, что ходуном заходило не только её тельце, но и Джаред, всё ещё державший её на руках. — Мы поедем в Кеб...ридж? — Вообще-то, фестиваль состоится в Лондоне, котёнок. Но, уверен, вы с мамой найдёте время посетить и Кембридж. И она покажет тебе его. — Папочка, а ты? — В конце лета я буду занят, мой ангел. Но обещаю, что выкрою пару деньков, чтобы присоединиться к вам. Так что поезжайте туда со спокойной душой. Это было неожиданно. Настолько, что стоявшая рядом Эйлин даже схватила его за руку. — Ты нас отпускаешь? — шепнула, не веря своим ушам. — Что значит "отпускаю"? Вы обязаны туда поехать! Санни выиграла этот подарок и должна его получить! Ай, да прохвост! Ловко же он разыгрывал удивление этим вопросом! Эйлин зажала рот рукой, пряча в ладони счастливую улыбку. Но эмоции переполняли её, заставив затем его обнять. — Спасибо! — сказала тихонько. — Ты не представляешь, как для меня это важно! — Боюсь, ты даже не подозреваешь, насколько, — так же тихо ответил он. — Ведь этот фестиваль является наградой не только для Санни, но и для тебя. Стараясь понять значение сказанного, она минуту помолчала, а затем слегка отстранилась и удивлённо взглянула на него. — Что? — Дело в том, что ты в нём участвуешь тоже. — С какой стати? — Как призёр конкурса "Открытие года", проводимого одной музыкальной фирмой. Эйлин только выдохнула изумлённое: "О!" — и с размаху села на стоявший рядом стул. Очумело посмотрела перед собой и скользнула по присутствующим вопросительным взглядом, словно выискивая то ли объяснения, то ли поддержку. А затем перевела взгляд на Джареда, гадая, кто же из них повредился умом — он, несущий какой-то бред, или она, не могущая понять, что происходит. — Джаред, ты что-то путаешь. Я не участвовала в этом конкурсе. — За тебя это сделал я. Тайно. Отправив на него твою "Бусинку". Ты уж прости меня за это. Простить? Господи, да что же он говорит?! — Не может быть! — вырвалось у неё. — Скажи мне, что это лишь шутка. Но он такого, конечно же, не сказал. Только, вглядываясь в глаза, молча покачал головою — серьёзно, чуть напряжённо, слегка опасаясь дальнейшей реакции Эйлин. И, видя это, паузой воспользовалась мама: — Девочка моя, ну, что вы так напряглись? Ведь ничего же страшного не случилось. Не спорю, Джаред не должен был действовать у вас за спиной, но, думаю, вы понимаете, почему он это сделал. — Нет-нет, я не сержусь. Просто... не могу поверить. Всё это так... внезапно. — Но, согласись, очень приятно, — подкинул Шенн. — Вот бы со мной кто-нибудь так пошутил! — Да, но я не пишу музыку для публики. Только для себя. — Теперь это осталось в прошлом, — возразил на то Джаред. — Ведь та самая фирма заинтересовалась тобой и запрашивает другие твои работы. А твою "Бусинку" она уже раскрутила по полной. — А кстати, что это за мелодия? — снова отозвалась мама. — Я так и не слыхала её. — Тогда включи приёмник. Она транслируется по всем радиоканалам. Эйлин такого не ожидала. Водила по всем растерянным взглядом, удивляясь тому, что всё происходило на самом деле. Пока она была занята решением проблем, у неё за спиной, оказывается, что-то происходило. Причём на таком уровне, в таком масштабе, о котором она не могла и помыслить. А всё — благодаря усилиям человека, который сыграл в её жизни такую неоднозначную роль. Она неслышно вздохнула. И как ей к этому относиться? Ругать его или благодарить? — Выходит, Эйлин тоже понадобится концертное платье! — коснулось её голосом мамы, за которым затем отозвалась малышка: — А серёжки ей тоже нужны? — Конечно, лапочка. Ведь без них её образ будет неполным. — Но у мамы нет таких красивых, как у меня. — Санни заскользила по ней жалостливым взглядом, видимо, раздумывая, как же ей быть. Видя это, Джаред даже улыбнулся. Приступил ближе, присел у стула, на котором сидела Эйлин, и, подмигнув девочке, проронил: — Об этом я тоже подумал, котёнок. И потому хочу подарить ей вот эти. Он извлёк из кармана небольшой коробок, в котором, поблёскивая в лучах фонарей, лежали изысканные серёжки. Чем-то они напоминали пуссеты Эйлин, но в то же время отличались от них. Ценной оправой, английскими замками и бусинами-бриллиантами. — О, Боже! — сорвалось с губ Эйлин. — Это мне? — Да. Это мой тебе подарок. — Но он... очень дорогой. — Не дороже того, что для нас сделала ты, Эйлин, — Джаред крайне серьёзно прожёг её глазами — проникновенно, взволнованно, напряжённо. — У меня не было возможности поблагодарить тебя за Санни раньше. Но я хочу сделать это сейчас. На лицах присутствующих ожили одобрительные улыбки, они заёрзали на своих местах, не преминув тем самым высказать своё отношение. Мама поднесла руки к щекам, словно не веря в то, что пришлось услышать, и, опять качнув головой, затем проронила: — Молодец, сынок! Это очень правильный поступок! А Шеннон попросту хлопнул брата по плечу, бросив задорное: — Вот это по-нашему! И я понимаю! И только Эйлин не спешила с этим согласиться, то испуганно пялясь на подарок, то скользя растерянным взглядом по ним. — Но я сделала это без расчёта на что-либо, — тихонько возразила, на что тут же получила от Джареда ответ: — А я поступаю по велению сердца. От всей души. Эта фраза сказала Эйлин о многом. О том, что его действия были не лицемерны, о том, что он задумал их давным-давно, о том, что ждал удобного случая, дабы осуществить их, о том, что благодарность его была настолько глубокой, что даже этим он не мог выразить её до конца. А главное — что он от этого не отступит. И что для него очень важно, чтобы Эйлин приняла этот дар. И она перестала спорить. Дрожащими руками взяла коробок, поднесла к лицу и чуть слышно шепнула: — Спасибо! — Но это ещё не всё, — продлевая интригу, Джаред потянулся к другому карману. — Данные серёжки идут в комплекте. Вот с этой вещицей. Он достал ещё один коробок, в котором, красуясь в такой же оправе и искря таким же бриллиантом, лежало обручальное колечко; и, не позволяя опомниться, вдруг припал рядом со стулом на одно колено и заглянул Эйлин прямо в глаза. — Эйлин Тишер, ты выйдешь за меня замуж? На минуту на террасе стало тихо. Осознав важность момента, находящиеся на ней люди изумлённо притихли, словно боясь его спугнуть. И лишь поглядывали на Эйлин, ожидая её ответа. Но она не могла говорить. Всё случилось так неожиданно-быстро, что понимание за ним не угналось и на минуту дало сбой. И, лишившись столь мощной опоры, Эйлин беспомощно таращилась то на Лето, то на мигающее колечко в его руках. — Это дополнение к благодарности? — слетело не совсем осознанное с её губ. — Это потребность души. Ведь я люблю тебя, Эйлин! Ты тот человек, который мне нужен. Ты тот человек, которого я долго ждал. Ты тот человек, без которого я себя не мыслю, который делает мою жизнь лучше и наполняет радостью каждый мой день. Ты тот человек, с которым я хочу идти рядом, делить и радости, и невзгоды, встречать закаты и рассветы, воспитывать нашу дочь. Ты тот человек, который подобен дыханию жизни: стоит тебе отвернуться — и я задохнусь. Ты тот человек, благодаря которому оживают мои звёзды. И они начинают улыбаться, глядя на тебя. Эйлин сидела, поглядывая на Лето и чувствуя гулкую пульсацию где-то в груди. Слова Джареда были лишены пафоса и излишней помпезности, а в манере их преподнесения отсутствовало самолюбование или желание произвести впечатление на других. Он говорил это тихо, глядя ей в глаза, и серьёзные искорки в глубине его взгляда свидетельствовали об искренности, исходящей из самого сердца. И это изумляло её. А между тем присутствующие тоже оценили этот жест и, понимая замешательство, вызванное им, отважились прийти на помощь. — А и в самом деле, Эйлин, — серьёзно проронила мама, — почему бы вам не принять это предложение? По-моему, оно достаточно разумно. И долгожданно. По крайней мере, мной. — Так что лови момент, — подкинул Шеннон, — пока этот ушлёпок не передумал. В кои-то веки он что-то стоящее смог предложить. Он тут же снова получил шлепок — на этот раз от мамы, протянувшей укоризненное: "Ше-енн!", — и скорчил чудаковатое лицо. А из-за плеча Джареда вдруг выглянула Санни, которая, поглядывая с осторожным задором, как-то вкрадчиво произнесла: — Мамочка, соглашайся! — и, опустив голос до шёпота, выдала самый сильный довод: — Это же папа! Открытое личико, голубые, как небо, глазёнки, а в них — всё та же неподдельная надежда. На то, что теперь-то все проблемы, наконец, разрешатся. На то, что злодейка-судьба больше не будет так скверно шутить и подарит ребёнку всю прелесть полноценного детства. И обоих родителей, в которых он так нуждался. А это был самый весомый аргумент. И, понимая его, Эйлин ощутила оживающую на губах улыбку. Провела ладонью малышке по щеке и, поцеловав её, тихонько сказала: — Ты права, доченька: это твой папа. Человек, который... Она умолкла, успев подумать о том, что девочка всё равно не может её понять. А Джаред в очередной раз ощутил, как эти слова острой стрелой вонзились в его понимание. И он не выдержал. Вперил в неё испытующий взгляд и даже взял за плечи. — Какой? Какой я человек? — вскочив на ноги, он заставил её подняться. — Эйлин, я часто слышал от тебя эту фразу, но ты никогда не досказывала её до конца. И мне лишь оставалось теряться в догадках. Скажи же наконец, что она значит? Какой я человек? Хватит недосказанностей и загадок! Он имел право всё это знать! И, видимо, Эйлин считала так же, потому как задумчиво повела глазами и негромко произнесла: — В моей жизни было двое мужчин, которых я очень любила, — ты и Брэм. И по велению судьбы вы оба сыграли для меня значимые, но, к счастью, разные роли. И тогда как Брэм в силу обстоятельств познакомил меня со смертью, ты стал олицетворением жизни. Так могу ли я отказать человеку, который подарил мне настоящую жизнь? Это было ещё одним признанием, от которого содрогнулась душа. Джаред знал, что на многие вещи Эйлин смотрела глубоко и серьёзно, но даже не догадывался, что тоже к ним примыкал. И он не нашёл что ответить. Да и нужны ли были слова, когда они опять находились в полу-потёмках, а с губ Эйлин срывалась мудрость, которая поражала своей простотой? Он вгляделся в неё. Стройная, изящная, выглядевшая женственно-нежной, она смотрела на него своими большими глазами, в которых мерцающими переливами отражались россыпи счастья. И эта искрящаяся лавина ласково обнимала его. — Я люблю тебя, Эйлин! — И я люблю тебя! Джаред привлёк её к себе, крепко обнял, и, желая подкрепить это признание, потянулся к её губам. Стоявшая чуть поодаль малышка на миг задержалась на них глазами, а затем с лёгкой озадаченностью на лице дёрнула старшего Лето за штанину. — Дядя Шенн, — зашептала, как великую тайну, — а почему папа целует маму? Вот это вопросик! Тот стрельнул тёпло-ироничным взглядом в маму, ловя себя на мысли, что на минуту даже своё имя забыл. — Потому, что он её любит, — проронил затем очень серьёзно. — Тебя ведь он тоже часто целует? — Да-а. — И, кстати, не только он, но и я, — и он поцеловал её, подтверждая слова на деле. — Да и вообще, все-все-все в этом доме. Потому, что все тебя любят. Ведь когда кто-то кого-то любит, ему хочется обнимать его и целовать. Бусинка задумалась на минуту. Слова дяди Шенна казались разумны и имели практическое подтверждение, но вместе с тем наталкивали на мысли, которых она не могла в себе удержать: — Дядя Шенн, а тебя разве никто не любит? Вот вам и здрасте! Тот опять стрельнул взглядом в маму, заметив, как та улыбается, прикрывая губы рукой. И как у этих детишек получается задавать вопросы, способные порой прям-таки вынести мозг? — Почему ты так решила? — Ну, тебя же никто не обнимает. И я никогда не видела, чтобы кто-то тебя целовал. Ах, вот как? Шеннон медленно расплылся в улыбке, которую не смог удержать. Что ж, надо отдать должное этому ребёнку: он схватил суть объяснений прям-таки на лету. И, охваченный родственной заботой, тут же пронялся жалостью к дяде. — Как это никто? — Шенно наигранно возмутился, хотя задорная усмешка бессовестно выдавала его. — Ведь ты же меня любишь? — Да-а. — Ну вот! А больше мне никто не нужен. Ну-ка, мой ангелочек, обними и поцелуй меня! Словно ожидая этой команды, ангелочек стремглав подчинился — с нетерпеливой готовностью, радостно и охотно. Обвил своими ручонками дядину шею и, прижавшись покрепче, припал губками к его щеке. И тот, как всегда, затискал девочку в объятиях, срывая с её уст заливистый смех. — А вообще, ты в чём-то права, Бусинка, — проронил он затем уже серьёзно. — Как-то странно, что я до сих пор одинок. Может, мне тоже завести маленькую крошку, такую, как ты? Назвать её, к примеру, Звёздочкой и безгранично любить? — Ой, давай, давай! — в порыве азарта даже запрыгала Санни на руках у Шенна. — Я буду с ней играть! Видя такую реакцию ребёнка — искреннюю, нелицемерную, — старший Лето слегка рассмеялся и, целуя его в макушку, тихо проронил: — Только сначала мне нужно определиться с её мамой. Ведь звёздочки не появляются сами по себе. Девочка не поняла, что это значит. Но это не являлось столь важным, потому как последнюю фразу Шеннон произнёс больше для себя. И её одобрила мама, отозвавшись вполголоса: — Отличная мысль, сынок! Тебе давно уже следовало подумать об этом. — Но это — в будущем, — тут же заупрямился тот. — А пока... Он взмахнул рукой, подавая профессору сигнал, и тотчас с крыши донёсся хлопок — такой неожиданный и хлёсткий, что маленькая Санни испуганно прижалась дяде к ногам. Оставляя след, в воздух взмыл огонёк, поднялся на приличную высоту, невесомо застыл на минуту. И вдруг, взорвавшись, превратился в огромный шар, рассыпающий в вечерней тьме множество искр. — Что это? — оторвавшись от плеча Джареда, удивлённо запрокинула голову Эйлин. — Салюты? — Нет, — он крепче прижал её к себе. — Это звёзды. Звёзды, рассыпающиеся по небу. Она поняла значение этих слов. Это была та самая фраза, которую однажды она сама говорила ему. И он запомнил, какие ассоциации у неё вызывали звёзды. Он помнил, что в её жизни значил фейерверк. И решил его повторить, давая понять, что снова пережить моменты счастья возможно. — Джаред, они прекрасны! — она прижалась к нему посильней, ощущая проступающие в глазах слёзы. А между тем над домом разразилась настоящая канонада. Светящиеся шарики выпрыгивали с крыши один за другим, в разнообразных траекториях и, казалось, в совершенно хаотичном порядке. Однако при этом были слажены и гармоничны, "раскрываясь" в нужный момент, в строго отведённое для каждого время. И в результате их россыпи превращалась в завораживающее действие, за ходом которого все наблюдали, разинув рты. Но вот отзвуки выстрелов-хлопков прекратились, искры перестали взмывать в небо, и бушующий во дворе хаос перешёл в релаксирующий штиль. Шум утих, плавно сменяясь трескотнёй сверчков-гастролёров, дымовая завеса спала и сквозь неё на потемневшем небе проступили алмазные звёзды. Переливаясь мерцающим светом, они выглядели так свежо и нарядно, что, глядя на них, Джаред шепнул по велению сердца: — Смотри, Эйлин, звёзды смеются! Она пригляделась к распростёршейся над ними картине. Усыпанная природными огоньками, та походила на россыпи фейерверков, только недавно взмывавшие в небо. Но в отличии от салютов была явлением постоянным, созданной наибольшим гением во Вселенной — заботливым и любящим Творцом. Который, одев в золото и перламутры, подарил этот шедевр людям, дабы в зависимости от перемен жизни они могли подпитываться его красотой: в минуты отчаяния утешаться, а в радости — вместе с ними сиять. И в данную минуту хрустальные звёзды подмигивали бурлящей в этом доме жизни, как будто одобряя её. И, одетые в отблески неоценимого счастья, как никогда улыбались...