Три дара

Сумерки легли на столицу Соламнии, и прекрасный белокаменный город, аллеи которого так причудливо оттеняли золотые листья редких росших только здесь деревьев, замер и застыл, погрузившись в причудливую смесь сна и яви. Прекрасный и горделивый, это был город знатной и древней аристократии, величественной и сильной духом. Странным образом, у Валина Палантас ассоциировался с одной женщиной: гордой и красивой, несмотря на свои годы, озаренной светом внутренней веры и искреннего выстраданного сочувствия. Как и город, почти разрушенный во время нашествия Темной Госпожи Китиары Ут-Матар и неупокоенных войск лорда Сота, уже не был той самоуверенной и высокомерной столицей, так и Крисания носила на лице отметки своего прозрения: ее серые прозрачные глаза не видели более света этого мира. Однако волшебника не смущал этот остановившийся взгляд, эта странная неуверенность, а порой и неуклюжесть движений и жестов. Он видел за ними грацию и красоту, но главное он видел за ними женщину. Валин судорожно сглотнул. Ему показалось, что он все еще чувствует вкус ее нежных терпких губ, ощущает пленительную податливость их осторожного движения навстречу нему. Он упивался этим памятным воспоминанием, стараясь как можно далее отдалить из сознания последовавшие затем действия Крисании, то как она, словно очнувшись, осторожно отстраняется, слегка отворачивая голову. В груди сильно жгло странное чувство: саднящий шип любви, в которой он признался перед поцелуем, и на которую она нежно и печально ответила отказом. Валин не помнил всех слов, они звучали как будто издалека, заглушенные шумом неожиданно вошедшей в келью процессии, служившей торжественный обходной молебен Светоносному Паладайну, он помнил только интонацию - исполненную горечи и сострадания. Их непреодолимо разделяла ее должность, ее долг в служении людям, которые не давал ей права на любовь в пределах этого мира. Какая ирония! Благодаря ее служению Паладайну они познакомились, и ныне не могли быть друг другу кем-либо кроме приятелей, знакомых, пусть и объединенных общими идеями. Она настойчиво и мягко просила его отправится с секретной миссией в Каламан, в то время как ее служение призывает ее к некоему загадочному путешествию. Ее, женщину, которая, сделав хотя бы шаг в незнакомом и непривычном направлении, обрекает себя на риск упасть, заблудиться, пропасть... Как он может оставить ее одну? Как он может не заботиться о ней, такой хрупкой и беззащитной? И как он будет без нее? Можно подумать, разлука излечит его влечение... Он шел быстрым решительным шагом по узким улицам, прилегавшим к величественным зданиям старого города, таясь широких и оживленных проспектов, надеясь быстрой ходьбой утихомирить бешенное биение сердца, утомить яростно мятущиеся мысли. Переходя поперек очередной бульвар, Валин, словно в продолжение своих мыслей, на краткое время оказался в густой и вязкой тяни высокой мрачной башни. Лишь одно строение города казалось ему лишним, среди прочих архитектурных изысков, и лишь одно событие прежней жизни Посвященной было ему непонятно, и странным образом они тоже находились в некой причудливой связи друг с другом: Палантасская Башня Высшего Волшебства и влияние на Праведную Дочь прежнего Хозяина этого уродливого строения Рейстлина Маджере. Крисания много раз вспоминала черного мага, говоря о нем часто с печалью и горечью, и Валину было доверено знание о том, что Посвященная знала его довольно близко и даже была в него влюблена. Несмотря на все эти разговоры и попытки жрицы обрисовать его непростой характер, отметить достоинства, Валин никак не мог понять этого странного увлечения: он мог понять восхищение умом и силой духа Рейстлина, по крайней мере ему доводилось слышать такие характеристики от разных собеседников, включая ученика архимага - темного эльфа Даламара, недавно возглавившего Конклав магов. Но что имела в виду Крисания говоря о таком свойстве черного мага, как сострадание униженным и оскорбленным, о его особом умении держать себя в руках, почему в ее голосе слышалась причудливая смесь восхищения и досады? Когда однажды он попытался это уточнить, к его удивлению, щеки Посвященной едва заметно порозовели, и она пробормотала что-то про контроль над неустойчивыми заклятиями. Если бы Валин знал Праведную Дочь чуть хуже, он заподозрил бы, что она не вполне откровенна с ним. И сейчас тень Башни мрачным пятном легла на его пути, и ему показалось, что он окунулся в темный омут, разом отрезвивший его и сорвавший пелену с глаз. Ну конечно! Маг резко развернулся и решительно зашагал глубже в мрак, направляясь к страшной Шойкановой Роще. Крисания упоминала несколько раз Даламара как своего хорошего знакомого - они поддерживали дружеские отношения после знакомства: темный эльф направлял в Храм для помощи в работе с оранжереей своих учеников, а равно способствовал последователям Алой Ложи в прохождении практики обращения с растениями, а Праведная Дочь дала указания о разработке специального зелья, которое могло бы уменьшить кровотечение и боль от шрамов на груди черного мага. Даламар не мог забыть о чудодейственном средстве, после которого мог надеяться не стирать каждое утро простыни на своем ложе, не мог забыть о своем долге. Валин припомнил, как Крисания рассказывала об одном визите Даламара: несмотря на то, что каждый шаг по освященной земле Храма был подобен пытке, он пришел почтить умирающего Элистана, прежнего главу Церкви, платя таким образом за помощь в излечении своего учителя. Со слов Посвященной выходило, что привычка платить по счетам является одной из принципиальных для Хозяина Палантасской Башни. Ныне пришло время спросить с него оплаты его долгов. Валин жестко поджал губы, увидев перед собой пугающе недвижимую дубовую Рощу, в тени которой прятались неупокоенные. Затем упрямо выдвинул вперед нижнюю челюсть — привычка, оставшаяся с детства — он сделал решительный шаг. Ради Крисании.