Три дара

Они помолчали. Затем Крисания неуверенно спросила, стараясь, чтобы голос звучал как можно мягче, внимательней и спокойнее, боясь спугнуть этого неожиданно внимательно-слушающего Рейстлина: - Скажи, что тебя так сильно гнетет? Связано ли это с выздоровлением астрального тела Палина? Или тебе так тяжело дается этот театр перед лицом Карамона и твоих племянников? Маг скривился: - Не нужно этой нелепой жалости к моей участи. - Нет никакой жалости. С чего бы это? - удивленно спросила Посвященная, - Ты же сознательно вышел в этот мир в теле Палина, прекрасно осознавая все трудности, с которыми тебе придется столкнуться. Следуя твоей логике, меня тоже следует жалеть. - Перечисленные тобой трудности я предвидел, и ничего сверх угнетающего в них не нахожу, - пожал плечами волшебник. Помолчал, потом как бы нехотя прошептал, смотря куда-то вдаль, - Просто реальная жизнь уже не для меня. Я жажду всего нового, что открываю в ней, но я вижу границы, лимиты моих возможностей, заданных моей ролью, и мое честолюбие рвет и мечет, как тигр, запертый в клетку. Я так устал постоянно пытаться с ним совладать, в то же время отчаянно алчу уступить этой слабости... Я хочу вернуться в свой сон, жажду покоя, но понимаю, что еще слишком рано, - его голос окреп, в нем зазвучали ироничные и слегка издевательские нотки, - Если Карамон увидит тело Палина без души, он его еще похоронит, чего доброго, как чуть было не поступил с тобой после нападения на тебя рыцаря Сота. В случае с тобой я успел вмешаться, ныне, если я уйду, никто не сможет спасти это тело от участи быть погребенным заживо. Затем словно в отместку за случайную вспышку откровенности, он едко произнес: - А может меня гнетет кое-что совсем иное? - Что же? - доверчиво "попалась" Посвященная. - А то, что ничего не получилось, - язвительно произнес он кривя губы и пристально глядя ей прямо в лицо. - А ничего и не могло получиться, - мягко улыбнулась Крисания, и ее словах звучала неприкрытая грусть, - Когда мы с тобой общались вместо двух человек, там общалось четверо — Посвященная Паладайна, женщина Крисания, черный маг Фистандантилус и... Она сделала паузу, давая ему возможность продолжить. - Черный маг Рейстлин, - пожал плечами он, - не надо меня обелять. - И в мыслях не было, - еще более грустно сказала она. Они помолчали, то ли жалея о несбывшемся, то ли печалясь о невысказанном. - Я порой думаю, что никак и никогда и не могло получиться, - задумчиво изрек Рейстлин, - Слишком много я отдал своей магии, слишком многим для нее пожертвовал, слишком мало верил в счастье и ценил его, чтобы у меня, тем более не просто и не только меня, могло получиться. - Счастье не обязательно заключено в том, чтобы чувствовать эйфорию от наполненности тела магической силой, пьяницы, знаешь тоже прекрасно себя чувствуют, когда пьют, вопрос в том, как ты сам к этому относишься и где ставишь предел своему увлечению, - вымолвила Крисания, потом подняла вверх руки, - Только прошу, не думай, что я упрощаю любовь к магии и низвожу ее до увлечения алкоголем. - И не думал, - сказал маг, его мысли витали далеко. Когда он заговорил голос его был предельно нейтрален, никаких эмоций, даже привычного сарказма в нем не читалось, - А так, чисто теоретически, могло ли вообще когда-нибудь получиться? Что говорит тебе твоя прозорливость, Праведная дочь? - Не могло, - ответила Крисания, чувствуя как против воли начинает лукаво улыбаться, - посуди сам, Рейстлин, вот сейчас сколько нас общается? Волшебник смотрел на нее, слегка хмурясь, не понимая — то ли замкнуться в себе и не дать посмеяться над собой, то ли подыграть и узнать, что такое она имеет в виду, откуда столь несвойственная ей улыбка: - Сколько? - Опять четверо, - продолжая улыбаться, промолвила Крисания, - считаем: Крисания, Рейстлин — черный маг, - эти два слова она произнесла с нескрываемой иронией, - некая загадочная часть Палина и, - театральная пауза, - твоя неподъемная гордыня, которая уже который раз мешает нормально поговорить, - как она не старалась, в ее голосе на последних словах прозвучала печаль. - Куда же делась Посвященная? - перебил жрицу маг. Крисания прикрыла глаза, слегка запрокинув голову, тяжело вздохнула, потом медленно и очень печально произнесла: - А ей в такие разговоры лучше не лезть, это... плохо заканчивается... Рейстлин поджал губы и замолчал. Он смотрел куда-то вдаль, мимо жрицы. - Ты думаешь, там в Бездне я оставил Посвященную? Это она потеряла глаза? -спросил он неожиданно. Разговор шел по тонкому льду, одно неосторожное слово и призрак доверия в искренней беседе истаял бы словно дым. - Я предпочитаю думать о том, кого ты велел Карамону вынести перед тем, как закрыл Врата, - спокойно ответила Крисания. Рейстлин резко сел и торопливым движением схватил Посвященную за руку. Он стиснул ее тонкие пальцы, сдавил как в тисках. - Думаешь того призрака, что шевельнулся во мне при этом, могло бы хватить на что-нибудь? - он говорил отрывисто и едва слышно, его глаза были расширены и он сам пылал как в лихорадке. Крисания не показывала, какую боль ей причиняет его прикосновение, напротив, она мягко положила свою свободную руку на его сжатые как когти пальцы и нежно обняла их, потом мягко погладила фаланги его пальцев. Ее голос звучало тихо и очень мягко, весь наполненный горькой печалью: - Я верю в тебя, Рейстлин, и я надеюсь слишком на многое, но есть вещи, над которыми не властны ни мои вера и надежда, ни твои "призраки". Мы встретились случайно, вопреки очень многому, и я не уверена, что даже если эта встреча откроет нас друг другу, нам дадут хоть что-либо. - Дадут? Но кто? И почему? - он продолжал судорожно цепляться за ее тонкие пальцы, хотя и ослабил хватку. Она грустно улыбнулась, затем мягко взяла его руку, поднесла к своим губам и легонько провела по ним его указательным пальцем, слегка качая при этом головой. Потом она аккуратно пожала его пальцы своими, продолжая держать его взгляд своим незрячим взором. Он медленно выдохнул, высвободил руку, бережно провел по ее губам, обрисовал контур подбородка, действуя нежными, почти ласковыми движениями. Потом плавно убрал руку. Воцарилась тишина, интимная и нежная, тишина понимания и глубинной общности, и эта совместная тишина была приятна обоим: Рейстлину казалось, что его мятежный дух зашел в спокойную гавань, а Крисании было чисто и легко, ей казалось, что ее понимают, принимают и ей дорожат такой, какая она есть, а не такой, каково ее платье и ее статус. Они сидели рядом, сцепившись руками, изредка поглаживая пальцы друг друга, и тянули это время молчания и покоя, сколько могли. Вот Крисания слегка кашлянула: - Прости, уже очень поздно, мне нужно отдохнуть, я и так слишком задержалась. - Конечно, я понимаю, - ответил ей Рейстлин, - Благодаря твоей заботе я чувствую себя значительно лучше, и буду рад проводить тебя. Он снял повязку со лба, сложил и протянул жрице, вложил ей в руку. - Пусть она останется у тебя, - мягко отстранилась Посвященная, - На память... Рейстлин принял дар и положил в изголовье койки. Они вышли из каюты братьев Маджере и проследовали к светлой каюте, одной из самых роскошных на корабле, отведенной для Праведной дочери Паладайна. Крисания держалась рукой за локоть Палина — компромиссное решение между рукой на плече и прогулкой "под ручку". У двери они остановились, затем по молчаливому согласию Рейстлин провел женщину внутрь ее каюты, подвел к ее койке и помог присесть на нее. Крисания, подняв руку, рассеяно потерла свой высокий и чистый лоб. Головная боль, начавшаяся еще до ее ночного визита, возвращалась и терзала с новой силой, желая отплатить за временное спокойствие. Видимо, ее невольный жест не укрылся от мага. - Сильно болит? - спросил он спокойно. - Д-да, но это не страшно. Я справлюсь. - Не собираешься себя исцелять? - продолжал уточнять он. - Увы, не все недуги подлежат исцелению. Боль вполне терпима, главное заснуть, - Крисания вымученно улыбнулась. - Если проблема только во сне, мне не составит труда помочь тебе в этом вопросе, тем более ты только что оказала мне схожую услугу, - он говорил гладко, говорил то, что следовало бы сказать Рейстлину всегда-платящему-свои-долги, - Ложись! - скомандовал он. Не вполне понимая, что именно задумал волшебник, Посвященная скинула обувь, откинулась на койке и расслабилась. Затем она услышала смутно знакомые волшебные слова: "Аст тасарк симиралан кринауй!" и почувствовала как тихо шелестит осыпаемый из ладоней мага песок, а затем провалилась в волшебный сон. Рейстлин смотрел какое-то время на усыпленную им женщину, и в его памяти появлялись какие-то смутные, полузабытые образы. Он вздохнул, накрыл спящую жрицу одеялом. Крисания спала крепко, слегка улыбаясь во сне. Конечно, она не могла слышать, как маг отцепил мешочек, из которого недавно рассыпал мелкий песок, как он, порывшись в другом кошеле, достал оттуда пригоршню розовых лепестков, добавил их в мешочек с песком, а затем положил мешочек с песком и лепестками у изголовья кровати Крисании. Посвященная не могла видеть, куда именно он положил ее дар, но она проснется и поймет предназначение мешочка. Простого предмета с глубоким смыслом.