Рождественское чудо

— Ты дура. Девушка закатила глаза и убрала градусник. Оправила рваную футболку и вытащила пузырёк с таблетками. — Серьёзно? Кексики? Кэт молчала, потупив глаза. — А если б он у тебя прямо тут тапки отбросил? Он полулежал на диване, прикрыв глаза. Скользкий комок катался туда-сюда в горле, следуя сбитому ритму сердца. Его будто заставили съесть пару стаканов бетона, а затем дали запить – разбухший желудок тянуло вниз. — У него же истощение, дура ты набитая. А ты ему – кексики, блин! Да чтоб тебя так же согнуло... – девушка продолжала негодовать, запихивая в мужчину таблетки. – Как потом бы с полицией объяснялась? — Я просто... — Так, дуру не слушай, меня слушай, – девушка, не обратив внимания на попытки объясниться, щёлкнула пальцами перед лицом мужчины. Тот нехотя приоткрыл глаза. Голова, тяжёлая, затуманенная, отвечала глухой болью, тупо бьющей в виски, на каждый резкий звук. – Первые два дня ни о чем, кроме супчиков, даже думать не смей. Ешь понемногу. Не перегружай желудок. И пей вот это. Она с громким стуком поставила на журнальный столик жёлтую баночку с таблетками, поднявшись с натужно скрипнувшего дивана, поправила собранные в высокий хвост смольно-чёрные волосы, изрезанные алыми линиями выкрашенных прядей, и в последний раз зло сверкнула глазами. Кэт, обхватив руками живот, сверлила взглядом крошечную дырку, прожженную в обивке дивана предыдущим владельцем. Она и правда не знала, как нужно было обращаться с долго голодавшим, и уж тем более не имела ни малейшего понятия, что нельзя кормить его выпечкой и жирной яичницей. Когда мужчина свалился на диван с резями, она изрядно перепугалась и в панике позвонила Сэм. Саманта, кроме весьма эксцентричного склада характера, ещё имела диплом медсестры и работу в одной из клиник Лондона. Надо было отдать ей должное – она приехала сразу, без лишних вопросов и сомнений. — Меня за вот эти таблетки и посадить могут, – добавила Сэм, натягивая потёртую кожанку. – Давай больше без эксцессов, Кэт, а? Я не могу так часто таскать препараты без рецепта. Девушка коротко кивнула в ответ. Она снова кусала губу, царапая собственные плечи, впиваясь в них самыми ногтями. Мужчина медленно опустил и поднял веки, более всего сейчас желая не обняться со стариком Морфеем. Темнота пугала тишиной, грозилась не выпустить из своих цепких коготков, растекаясь удушливой негой по венам. Глухая злость, свербевшая где-то глубоко в груди, между отбитыми рёбрами, несколько отвлекала; он цеплялся за неё, как за последний спасательный круг, удерживавший его наплаву, в сознании. Он не должен был злиться на девушку – та поступила правильно; он не мог на неё не злиться – иначе бы провалился в глубокую яму забытья. Пепельно-белое лицо Кэт, маячившее над ним, казалось, было светлее тёмно-серой, потрескавшейся от времени штукатурки на потолке. Любое движение давалось с какой-то тупой болью в висках – даже движение глаз. Но он всё же задержал взгляд на Саманте, успевшей застегнуть кожаную куртку, явно надетую впопыхах, не по погоде. Персонаж был определённо интересным – полярно противоположный девушке, впустившей его к себе в дом. Начиная с внешности и одежды и заканчивая манерой речи и каждым резким, слегка угловатым движением. Слишком тёмная для жителя средней полосы кожа тёплового, вкусного молочно-кофейного оттенка, казалось, искрилась в ярких солнечных лучах, пробивавшихся сквозь неплотно задёрнутые и, к тому же, дырявые шторы. Не слишком выразительные глаза, подчёркнутые аккуратными стрелками и выделенные угольной тушью, казались больше, но золотистый блеск радужек потух от обилия искусственной чёрной окантовки. Однако ничто не могло сдержать их взгляда – острого, сверкающего, как идеально заточенная катана. Он не просто изучал – он вспарывал кожу, забирался внутрь, ковырялся во внутренностях. Он, как праведный меч, рубил молниеносно, без права на апелляцию и другие юридические проволочки, оставляя сочащиеся сукровицей рубцы, вспухшие, болезненные. Одного её взгляда хватило бы, чтобы остановить ограбление банка, заставить террориста деактивировать бомбу, освободить заложников. Томас вздрогнул, чувствуя, как его грудную клетку вскрывают и раздвигают рёбра, – всего на секунду, и Сэм отвела взгляд, поманив пальцем Кэт. Девушка чертыхнулась, но подошла – шла медленно, будто поднималась на виселицу. Кажется, знала, что услышит. А мужчине очень хотелось думать, что он не знает. Но он знал. Только поэтому и расслышал торопливую, сбивчивую речь сквозь шум крови в ушах и ужасающе громкое рваное дыхание. «Ты какого чёрта вообще его сюда притащила? – Саманта не просто злилась – она была в ярости. Снова короткий взгляд – и на груди мужчины задымилась новая царапина, поверх прежнего глубокого шрама. – Забыла, что в газетах писали?» Ах, газеты. Верно. Она что, действительно забыла? Девушка пробормотала в ответ что-то о жёлтой прессе и попросила говорить потише. Не хотела, чтобы он слышал. Весьма мило с её стороны. «В любом случае, мне бы очень не хотелось найти тебя также, в мусорных баках, без глаз и со вскрытым горлом, – медсестра была неумолима. – Как только сможет встать – гони его взашей и меняй замки. А ещё лучше ищи новую квартиру». Но ведь неправда. Всё было не так. Совсем не так. Дверь хлопнула – Саманта вылетела, даже не попрощавшись. — Прости. Кэт всё ещё не могла оторвать взгляда от прожженной дырки в обивке – она располагалась идеально ровно между двумя простроченными полосами, будто кто-то воткнул окурок туда, предварительно воспользовавшись линейкой. Не могла посмотреть на мужчину. Она же обещала. — Прости меня, Том. Мужчина не ответил. Голова отказывалась работать, простуда ещё настойчиво скреблась острыми коготками в горле, а в животе случилась гражданская война. С одной стороны, ему оставалось только благодарить девушку за то, что она не решилась продолжить самолечение и вовсе не угробила его. С другой – она позвала сюда кого-то ещё. Кто-то ещё видел его такого: разбитого, искорёженного улицей, вывернутого наизнанку. И этот кто-то ещё мог пойти в редакцию любого жёлтого журнала и рассказать, что видел. Дать адрес. И через полчаса здесь не будет отбоя от острозубых журналистов, ежесекундно жадно щёлкающих камерами, слепящих вспышками и готовых разорвать и его, и Кэт на мелкие кусочки ради очередной сенсации. Глупо. Абсолютно глупо было оставаться здесь. Он поморщился и с трудом перевернулся на бок. Рёбра жалобно заныли, но стало легче. Сглотнув тяжёлый комок, вновь метнувшийся вверх по горлу, он прикрыл глаза. — Она никому не расскажет. Она наконец оторвала взгляд от испорченной обивки. Нижняя губа предательски дрожала, не давая ей говорить ровно. Нет, поступила она абсолютно правильно. Тому нужна была помощь – сама бы она ни за что не справилась. И она знала Саманту – ей можно было доверить любую государственную тайну. Сэм никогда не задавала вопросов; даже в этот раз, когда, казалось бы, ей оставалось только покрутить пальцем у виска на просьбу помочь бродячему британскому актёру, уложенному на диван в обшарпанной квартире на краю Лондона резями в животе, она поинтересовалась только, как долго тот не ел. Саманте можно было доверять, но девушка совершенно не представляла, как заставить мужчину в это поверить. Как же я надеюсь, что он не слышал её. Она хотела было окликнуть его снова. Мерное дыхание Тома в мгновение остудило её пыл – он спал, сбежав от всех треволнений и болей. Она едва слышно вздохнула и тут же зажала рот рукой – побоялась разбудить. Руки плохо слушались, все ещё подрагивая от волнения, но вполне ловко укрыли мужчину пледом и подоткнули края. На мгновение замерев напротив его лица, Кэт не смогла не задержать взгляда на гематоме у глаза, на масляно-жёлтых следах от синяков, на вспухших, покрытых сухой коркой губах. Пальцы сами метнулись вверх и ласково коснулись слипшихся волос на его голове. *** Он очнулся, когда солнце уже завершило свой путь на западе, скрывшись за острыми зубцами высоток. Стрелки подбирались к половине десятого. Усталость не прошла – он подозревал, она будет сушить его ещё не один день – но вот боль притупилась и теперь отзывалась мелкими глухими вспышками в рёбрах при неловких движениях, в голове – при резком подъёме. Желудок туго стянуло при одной только мысли о еде. Таблетки Сэм, чем бы они ни были, помогли – мерзкий тошнотворный комок спрятался где-то глубже и больше не беспокоил, мысли прояснились, дышать стало легче. Том медленно спустил согретые пледом ноги на пол – голые ступни мгновенно обожгло холодом. Противная ледяная змейка сквозняка медленно скользила по затёртым половицам и кусала, стоило зазеваться и не юркнуть вовремя в тапочки. Носки он каким-то невообразимым образом умудрился снять с себя во сне – они оказались затолканы в угол между подлокотником и спинкой. Наклон, протянутая рука – и грудную клетку обожгло калёным железом. Рёбра саднили. Но цели своей мужчина достиг – разноцветные носки в скором времени красовались на сбитых, стоптанных ногах, прикрывая мозоли и мелкие ранки. Теперь ледяная змейка ему была не страшна. Он обернулся в поисках террариума – так и есть, окно было приоткрыто, подпёртое толстой потрёпанной книгой. Том вдруг подумал, что было бы забавно, если бы тёмно-синий том вдруг оказался сборником сонетов Шекспира – слишком уж радужно складывались прошедшие сутки. Но, увы, это был Диккенс. Ещё размытый взгляд наконец сфокусировался на белом клочке бумаги, ярко выделявшемся на тёмно-коричневом глянце журнального столика. Мысли сработали куда быстрее рук – он уже знал, что было в записке, до того, как взгляд заскользил по косым, неровным буквам. Кэт ушла на работу и очень сожалела, что не смогла остаться и оказать больному должный уход. Она должна была вернуться к двенадцати и принести «что-нибудь более полезное, чем просроченная фасоль и засохшая горчица в холодильнике». Ниже шла небольшая схема, как пить оставленные Сэм таблетки, и пометка крупными буквами: «На плите бульон. Съешь, пожалуйста, его весь, иначе я вернусь и ЗАЛЬЮ ОСТАТКИ ТЕБЕ В ГЛОТКУ САМА», заканчивающаяся смеющейся рожицей. Том снова неосознанно запустил руку в спутанные кудри. Он всегда знал, что окружающие считали его весьма наивным; по правде сказать, он и сам так о себе думал. Доверчивость всегда была его характерной чертой, за что на улице он не раз лишался последних крох. Но эта девчонка била все его рекорды быстрее и смелее, чем любой олимпийский чемпион. Она оставила его в своей квартире одного, просто поверила, что он не вынесет последние пожитки и деньги. Поверила даже после настоятельного, весьма внушительного предупреждения от Саманты. Мужчина не заметил, как губы сами расплылись в слабой улыбке – давно забытое чувство спокойной радости потекло вместе с серотонином по сосудам, согревая и обезболивая. Суставы с хрустом заработали вновь. Том медленно поднялся с натужно завывшего дивана и сделал несколько неуверенных шагов в сторону ванной. Затем обернулся на небольшую серую кастрюльку на плите. Но желудок снова откликнулся неприятной тяжестью, и мужчина решил, что принять душ ему хотелось сильнее. В тумбочке нашлось лишнее банное полотенце. Шершавая ванна, каким-то чудом оказавшаяся в крошечной обшарпанной квартирке, пестрила чёрными трещинами в эмали, между её краем и сколотым кафелем горели ржавые полоски, которые, кажется, кто-то всё же старательно пытался оттереть – царапины от грубых чистящих средств вовсе испортили всякий вид стены. Лейка душа тоже не внушала доверия – разбрызгиватель едва держался и грозился выпасть при слишком сильном потоке. По счастью для него и к не слишком большому удовольствию Тома, напор был очень слабым, вода, чуть тёплая, с чётким металлическим привкусом, едва текла. Из-за неё, в частности, мыло странно проскальзывало в руках, не оставляя пены. С грехом пополам завершив водные процедуры, он выбрался из ванны, чувствуя себя ещё более разбитым. Вода должна была смыть усталость, но местная жидкость, исторгаемая харкающими ржавчиной кранами, будто только долила свинца в и без того тяжёлые конечности. Обернув полотенце вокруг бёдер, мужчина сложил вновь грязную (ему снова было слишком жарко под пледом) майку в большую корзину и, обернувшись за носками, столкнулся взглядами со своим отражением. Тусклая белёсая лампочка со строгостью патологоанатома расчерчивала его тело, выделяя каждый синяк, каждую запёкшуюся царапину, не пропуская даже сходившие гематомы. Том шумно вдохнул и быстро пересчитал свои рёбра, чётко вырисовавшиеся под кожей. Правый бок был почти целиком фиолетовым, отёк под глазом, всё ещё не спавший до конца, выглядел и правда устрашающе. Мокрые и чистые волосы патлами свисали вниз, прикрывая шрам у виска, но мужчина всегда помнил о нём. Такое едва ли можно было так просто стереть ластиком из книги памяти. Он задумчиво провёл рукой по отросшей щетине, бордовые крупинки крови с которой так до конца и не смылись. Нужно было побриться, а то похож был на Робинзона Крузо. Возможно, его Пятница догадается и принесёт ему станок. Мужчина улыбнулся собственным мыслям и с горечью подметил чёрные ямы между зубами. Он был похож на кого угодно, но только не на Тома Хиддлстона – удивительно, как под слоем грязи и отёками она смогла узнать в нём... него. Мужчина вышел из ванной, прихватив с собой корзину с грязной одеждой. Он был полон твёрдых намерений сделать хоть что-то полезное по дому, чтобы хоть как-то отблагодарить свою спасительницу, девушку-«Рождество ведь!». К мытью полов он физически не был готов, но можно было сходить в прачечную и постирать вещи. Но сначала нужно было хотя бы начать злосчастный бульон. Тошнотворный комок вновь выскользнул из своего укрытия и медленно пополз по горлу, в то время как желудок свела голодная судорога. Крышка запотела, и прозрачные прохладные капли полетели вниз, на пол, моча его ноги, запечатанные в разномастные носки, когда он снял её с кастрюли. Бульон был серовато-желтым, почти прозрачным и блестящим жирными разводами – кардинально отличался от тех красивых кушаний из рекламы, но пах просто умопомрачительно. Вспомнив строгий голос Саманты, приказавшей ограничить потребление, Том усилием воли ограничился полной кружкой и небольшим кусочком курицы. Поздний ужин исчез в мгновение ока и оставил на душе лёгкое чувство неудовлетворения, а в желудке – неприятную тяжесть. Однако возвращение к записке со схемой приёма лекарств заставило мужчину вновь улыбнуться, и все неприятности перестали казаться такими катастрофическими. Он аккуратно вымыл за собой посуду, старательно игнорируя накатывавшую тяжёлыми волнами слабость и ноющую боль в рёбрах и руке. Время на прачечную ещё оставалось, но нужно было найти хоть какие-то вещи девушки, чтобы его поход не пропал впустую. Невидимая рука сдерживала его у плотно прикрытой двери в комнату, а невидимый голосок шептал остановиться. Мужчина сомневался: стоит ли ему нарушать личное пространство девушки столь грубым образом? Он нерешительно протянул руку, и дверь, не дождавшись прикосновения, приоткрылась сама. За ней скрывалась невероятных размеров комнатушка. Какой магией воспользовалась Кэт, чтобы разместить в ней и кровать, и шкаф, и откидной стол, осталось для мужчины неразрешимой загадкой. Несмотря на излишнюю потёртость всей мебели, комната была чистой и очень опрятной: кровать была поднята к стене, стол, опущенный на её место, был практически пуст, на дверцах шкафа ничего не болталось. Этот факт был весьма дурным для мужчины – он и так уже совершил громадный прыжок через свою совесть, заглянув в личный уголок девушки. Лезть в чужой шкаф он был морально не готов. Однако в хорошее расположение духа его вернул стул, скромно спрятавшийся за дверью. На небольшой хлипкой конструкции из пары деревяшек был сложен ворох самых разномастных вещей – от лёгких цветастых маек-борцовок до толстого коричневого свитера грубой вязки. Мужчина тихо выдохнул: он начал было идеализировать владелицу квартиры, и этот маленький беспорядок очень вовремя вернул её с олимпийской высоты богов к подножию, к самым обычным людям. Том быстро покидал всё в корзину, на мгновение замер у болтавшегося на ручке с обратной стороны двери сиреневого бюстгальтера с кокетливыми оборками, но всё же сунул в ворох одежды и его. Заскрипел проворачиваемый в замке входной двери ключ. Мужчина поспешил выйти из комнаты и аккуратно прикрыл за собой дверь – как раз вовремя, через мгновение в квартиру уже шагнула Кэт. Припорошенная мягким снегом, она казалась ещё миниатюрнее, ещё сказочнее – как добрая фея из детских сказок. Девушка сначала даже не заметила своего гостя – тихо мурлыкая под нос знакомую мелодию, опустила на пол пухшие от обилия продуктов сумки, стянула с себя наушники и запустила шапкой в вешалку, растрепав блестевшие от снежинок волосы. Мужчина замер на месте, не зная, стоило ли привлекать к себе её внимание. Она привлекла его сама – резко развернулась, закружившись в танцевальном па под мелодию в своей голове, и почти натолкнулась на него. Хрустко рассмеялась, но, вдруг быстро окинув его взглядом сверху вниз, ойкнула и прикрыла глаза ладошкой. Мужчина вдруг осознал, что так и не оделся – перед ней он стоял в одном полотенце. — Ты голый, – вместо приветствия пробормотала девушка, быстро отворачиваясь. — Не совсем, – Том почувствовал, как щёки заливает краска. – На мне полотенце. Кэт нервно хихикнула, стягивая с плеч заснеженное пальто и рассыпая снежинки по полу. Она покраснела даже сильнее него самого – даже вся шея до корней волос стала пунцовой. — Ты написала, что вернёшься к двенадцати. Я не ждал тебя так рано, – мужчина поставил корзину на диван, ловко вытянул со дна уже ставшие его футболку и майку и поспешил скрыться в ванной. — Я могу открыть глаза? – дрожащий от смущения голос девушки достиг его и за обшарпанной дверью. Он машинально кивнул, но понял, что его никто не видит. — Да! Кэт развернулась. Кровь пульсировала в висках, щёки просто горели от стыда. В таких неловких ситуациях она ещё не бывала, поэтому совершенно не представляла, как себя вести. Единственное, что она для себя уяснила на будущее, – не стоит заявлять мужчине «Ты голый!». Это смущает всех, особенно того, на ком, вообще-то, было полотенце. Она долго всматривалась в корзину с бельём, но вдруг заметила сиреневую лямку с оборками. Щёки вспыхнули с новой силой – в скором времени она с лёгкостью смогла бы заменить какой-нибудь фонарь у музея Шерлока Холмса на Бейкер-стрит. — Прости, а зачем тебе потребовались мои вещи? – она почувствовала, что горло свела судорога. — Я хотел сходить в прачечную, – донёсся из-за двери виноватый голос, и на пороге показался Том, уже одетый. – Прости, мне так стыдно. Я не должен был заходить к тебе, это было очень грубо, я же всё-таки на птичьих правах... — Хватит, – девушка взмахом руки остановила его. – Всё в полном порядке. Конечно, ты прощён. — Рождество ведь? – мужчина не успел остановить сорвавшийся с губ вопрос-подкол. — Рождество ведь, – Кэт весело подмигнула. – Кстати, ты, кажется, не доел бульон. Ты же читал записку? Я писала абсолютно серьёзно. Она рассмеялась – громко, звонко, легко и так заразительно, что Том не заметил, как засмеялся в ответ. В гостиной-кухне было уютно и тепло.