Второй шанс

      Встал я утром с больной головой. Результат того, что вчера, вернувшись в свою комнату, я не нашел лучшего варианта, кроме как заглушить свою совесть бутылкой вина. Утром же я получил головную боль и вернувшиеся угрызения совести. Случайно натолкнувшись на обнимающихся Америку и Леджера я вспылил, принял необдуманное и невозвратимое решение, которое может стоить мне Америки, но решение принято, а отступать уже поздно.       Таблетка обезболивающего и еще одна от симптомов похмелья помогли мне прийти в себя и я даже с удивлением обнаружил, что отец меня к себе так и не позвал. Я не мог решить, хорошо это или плохо, пока я не вспомнил, что могу во время неожиданного «окна» решить одну важную проблему.       Я знал, что мой поступок может потянуть за собой более серьезные проблемы, но я должен знать, должен получить ответ, разобраться во всей этой ситуации хотя бы в этот раз.       Я позвонил в колокольчик. Спустя недолгое время в комнату вошла служанка и кротко присела в книксене.       — Я могу Вам чем-то помочь, Ваше Высочество? — не поднимая взгляда, поинтересовалась девушка. Только после знакомства с Америкой я стал обращать внимание на такие мелочи, как поведение и жизнь людей ниже меня по социальному статусу. Раньше я счел бы девушку чем-то обыденным, но сейчас видел запуганного ребенка, даже младше участниц Отбора и задумался, сколько таких, как она? Сколько еще людей меня боятся? Скольким еще людям каста портила всю жизнь?       — Да. Привидите ко мне Леджера, — девушка слегка дернулась, но безукоризнено пробормотала «Хорошо, милорд». — Нет, передайте ему, что я его жду.       Девушка ушла, а я вышел на балкон. Открывался просто замечательный вид на садовые аллеи и виднеющееся вдали озеро. Было еще раннее утро, и сад казался необычно пустынными и озаренным солнечным светом. Я смотрел вниз, на ухоженный, цветущий и идеальный по своей планировке и красоте сад, но не видел его красоты. То ли виной всему назойливые мысли, то ли обычное похмелье.       Я попытался понять, как моя жизнь скатилась до того, что происходит сейчас? Как я позволил всему зайти так далеко? Может, мне снова стоит умереть, чтобы все наладилось? Чтобы я не разрушал все вокруг, а просто жил. Это было бы хорошим вариантом, если бы я не застрял в этом всем так безнадежно.        Горько хмыкнув, я пришел к мысли, что ни третий, ни четвертый, ни сотый шанс меня уже не спасет. Я и со вторым-то неплохо так облажался.       — Ваше Высочество, — услышал я ровный голос позади себя.       Леджер.       Я повернулся и посмотрел на гвардейца, который стоял в центре моей спальни и холодно, с осуждением смотря на меня. Это выглядело весьма и весьма забавно, ведь только из-за этого он мог лишиться своей головы. Если бы я захотел, если моей целью было окончательно потерять Америку.        — Мне сказали, что Вы меня искали.       — Тебе правильно сказали, — я постарался рассмотреть его внимательнее, понять, что же в нем нашла Америка, но так и не понял. Леджер был резким, это чувствовалось и в сжатой челюсти, и в осанке и во взгляде. Может быть, с Америкой от был другим, но не он ли бросил ее? Не он ли променял ее на другую, а теперь заявился сюда? Или Америка мне все же врала? — Что у Вас с Америкой?       — Что у вас с Америкой? — враждебно спросил Леджер и я уставился на него. Разве не я должен злится? Не я ли должен отправить домой обоих? — Ее жизнь рушится, а Вы, Ваше Королевское Высочество, думаете только о том, что было между мной и Америкой. Вы — эгоист.       — Вчера вечером я обнаружил Вас в ее комнате. Ночью. Держащую ее в своих объятиях, — четко с расстановкой поправил его я. Как он смеет обвинять меня в эгоизме, хотя его поступок куда красноречивее. — О чем я должен был подумать?       — Америка хотела все объяснить, — продолжил наступать Леджер потеряв чувство такта, уважение и даже инстинкт самосохранения. — Не понимаю, что она в Вас нашла.       — Я требую объяснений от Вас. Что Вы делали в комнате одной из участниц Отбора в столь позднее время? — я сам не понимал часто, что во мне нашла Америка. Я вел себя иногда слишком резко и, можно было бы сказать, грубо, если бы не то обстоятельство, что Америка вела себя по отношению ко мне ничуть не лучше. Но это не было оправданием. Это было чересчур низко и подло по отношению к ней, и все же. Я не мог спокойно думать о том, что увидел вчера ночью.       — Я всего лишь отреагировал на шум, — почти с легкой издевкой ответил гвардеец, и мне показалось я его сейчас ударю.       — И шум толкнул тебя обнимать ее? — что бы не происходило в комнате Америки, я никак не мог понять, как это связано с тем, что они сидели обнявшись, когда я зашел.       Я хотел спросить его много о чем, у меня было достаточно времени и власти, чтобы устроить ему допрос на месте, если бы моя дверь внезапно шумно не открылась и не стукнулась о стену, а я в комнату с сердитым видом не вбежала Америка. Она была одета в простое утреннее платье, как, впрочем, и всегда, не пытаясь притворяться никем другим, и я любил в ней это. Ее волосы лишь слегка были убраны назад и струились по мягкому атласу платья.       — Прежде, чем ты отправишь меня домой, ты должен выслушать меня, — она выглядела рассерженной, так, словно ее обманули, обокрали или, хуже того, обвинили в том, чего она не делала.       — Должен? — переспросил я, смотря на нее казалось бы сверху-вниз, но у меня сложилось такое впечатление, словно она собиралась отчитывать как мальчишку.       Я залюбовался ей на некоторое время. Она сейчас была как никогда прекрасна, почти без макияжа (или он был достаточно незаметен) с подсвеченными утренним солнцем, пробиравшимся сквозь окна, волосами.       — Я не уеду так. Молча, покорно, — кто бы говорил о покорности? Уж не она точно. Я кивнул лакею, что все в порядке, и он закрыл дверь, а Америка прошла глубже в комнату и увидела Леджера. Ее лицо с решительного вмиг стало удивленным, растерянным и слегка беспомощным. — Аспен? Что ты здесь делаешь.       — Меня вызвал принц. А ты часто так приходишь к нему? — гвардеец повернулся к Америке и стал разговаривать с ней так, словно имел право требовать от нее ответа, словно имел право ревновать, если это была ревность.       — Аспен… — Америка хотела сказать ему что-то и, может, и сказала бы, но я не услышал, я просто смотрел на них словно со стороны и видел то, что видеть не хотел. Она все еще была привязана к нему, возможно, любила, а если так: что я вообще пытаюсь сделать? Может, мне совсем не стоит даже пытаться ее удерживать, если она того не хочет?       — Можете идти, Леджер, — гвардеец нахмурился еще больше, и я думал, что он сейчас полезет в драку, но нет, он поклонился и вышел.       — Если ты его любишь, то почему все еще здесь? — я некоторое время молча смотрел на нее, но раздражение все же взяло верх. Я не понимал своих поступков, не понимал ее мотивов, я перестал вообще хоть что-то понимать.       — Я думала, что люблю его, — словно защищаясь начала Америка, пройдя дальше в комнату и вместо того, чтобы осматривать ее, смотря на нее, своими яркими голубыми глазами, что было нормальным и естественным, она не сводила с меня своего взгляда. — Чувства так легко не исчезают.       — Леджер сказал, что я должен тебя выслушать, — я посмотрел внимательно в ее глаза, сохраняя зрительный контакт. — Америка, я жду от тебя правды, или все закончится сейчас.       — Да, я понимаю, — кивнула Америка, за редким исключением сдаваясь. Собравшись с духом, она выпалила на одном дыхании. — Моя сестра в тюрьме, отец слег с инфарктом, а мама едва сводит концы с концами.       — Что случилось? — уже усмиряя свой гнев, спросил я. Леджер говорил, что ее жизнь рушится, а я и правда был эгоистом.       — Мэй изнасиловали. Она возвращалась одна после танцев и… Я не хочу вдаваться в подробности, — Америку пробрала дрожь, но она упрямо вскинула головой. Узнать такое о своей семье было непросто. Особенно, когда она находится здесь и не может ничем помочь ни сестре, ни отцу, ни даже своей матери. А ведь она обожает своих родных.       — На сколько я знаю, в Иллеа не сажают жертву надругательства, — я не мог даже представить, за что ее сестра могла понести это наказание, ведь наказывать должны ее обидчика, а не саму девушку. И все же… Я знал о том, что законы далеко не всегда соблюдаются и не только гражданами, но не редко и представителями закона.       — Мэй забеременела. Ей стало плохо, и мама отвезла ее в больницу, лучше бы она этого не делала. У Мэй обнаружили плод и сразу же взяли под стражу, — я видел, как Америке тяжело говорить это. Она казнила себя. Я видел в ее глазах, что всю вину она берет на себя, но она не была ни в чем виновата. Был виновен тот человек, который сделал это. — Ей не поверили. Никто не поверил, что это было против ее воли.       — Кто это сделал? — была только одна причина, почему закрывали глаза на факт надругательства, и я уже знал, какого ответа ожидать, когда спрашивал. Только Двойки могли прикрываться законом и делать вид, что они непогрешимые, только они считали людей ниже себя по статусу — чернью.       — Старший сын губернатора, — я замер.       Айзек Мортимер. Я знал его имя, дату рождения и то обстоятельство, что он был всего на месяц старше меня. Я даже знал, что у него есть родимое пятно на левом плече, как у моего отца. Он был моим незаконнорожденным старшим братом, о существовании которого я не должен был узнать никогда, ни при каких обстоятельствах, но отцу нужно быть аккуратнее со столь важными и щекотливыми документами, как квитанции значительных денежных переводов и фото мальчика, не являющегося членом его семьи в запертом семейном сейфе, от которого и у меня, и у мамы был ключ. — Губернатор отрицает вину сына. Никто никогда не признает младшего Мортимера виновным.       Америка не знала, насколько она права. Несмотря на то, что Айзек не признан, и для всех он наследник губернатора, отец не позволит никому обвинить его в чем бы то ни было. Для семьи Америки добиваться справедливости — гиблое дело. Бастард Айзек или нет, отец любил его больше, чем меня.       — А твой отец? — я продолжал сохранять холодность. Прояви я сейчас мягкость, не получил бы ответов на все вопросы.       — Его сердце в последнее время стало слабее, мы думали, все обойдется, но случившееся с Мэй сильно ударило по нему, — я представить себе не мог, как чувствовал себя мистер Сингер.       — Почему ты искала утешения у него? Он предал тебя, разбил тебе сердце, а ты за утешением пошла к нему, не ко мне, — обида все же вырвалась наружу и Америка дернулась, словно от удара. — Я тебе настолько безразличен?       — Если бы это было так, была бы я сейчас здесь и рассказывала тебе эту мерзость, которая случилась с моей семьей? Ты дурак, если так думаешь.       — Тогда почему ты здесь?       — Ты мне нравишься, Максон Скрив, и я не готова тебя потерять.       Америка никогда еще не выглядела такой решительной. Несмотря на весь бардак в ее жизни, она готова была дать мне по голове даже за мысль отправить ее домой. Не чувствуй она ничего, она бы уехала, но она все еще здесь.       Я тоже не готов был ее потерять, совершенно не готов, особенно теперь, когда она призналась в своих чувствах. С Леджером мы еще разберёмся, если она не сбежит от меня. Надеюсь Америка поймет меня.       — Я не могу помочь тебе, Америка, — она поджала губы и я понял, что осознавала она того или нет, но она надеялась на помощь, мою помощь. — То, что я скажу должно остаться между нами. У моего отца были любовницы и сейчас есть. Я всячески оберегают маму от этой новости, но у моего отца нет принципов. Виола Соулз забеременела от него лишь на несколько месяцев раньше мамы. Отец поспешно выдал ее замуж за Мортимера, который быстро стал губернатором.       Блеск в глазах Америки подсказал, что она поняла, к чему я веду, но я должен был закончить.       — Айзек Мортимер — незаконный сын моего отца, который никогда не позволит вашей семье заставить Айзека платить за то, что тот сделал.       — Я понимаю, — кивнула Америка. Но она не понимала. Отец любил больше того, другого сына, который даже в жестокости был похож на него, и я уверен, что он жалел, что наследник я, а не Айзек. Будь на месте Айзека я, он бы избил меня до полусмерти, но его он не тронул бы и не тронет.       — Америка, прошу тебя, выслушай меня сейчас и не перебивай, — девушка нахмурился и кивнула, она уже интуитивно подозревала, что будет дальше, но думаю даже ей не хватит фантазии, чтобы спрогнозировать, как пойдет разговор. Я почти ненавидел себя, за все дальнейшее, но хотя бы честность я ей должен. Я отвернулся, не в силах смотреть Америке в глаза. — Есть всего один способ решить все. Ситуация с французами и немцами ухудшилась, мы на пороге еще одной войны, и отец требует закончить Отбор. Ты тоже нравишься мне. Ты не могла не заметить этого. Я сделаю тебе нормальное предложение, как ты того заслуживаешь, но сейчас я говорю тебе о нем, чтобы ты обдумала его прежде, чем отказать. Как только ты станешь моей невестой, мой отец сам позаботится о чистоте репутации твоей семьи. Мне не придется даже просить об этом. Твоя сестра снова будет свободна, а отца мы покажем лучшим врачам, я лично прослежу за этим. Я не могу говорить о наказании обидчика, хотя я постараюсь найти способ, но я могу обеспечить твоей семье безопасность.       — Брак за свободу моей сестры и жизнь отца?       — Если ты так смотришь на это, да, — я почувствовал странное разочарование, услышав ее ответ. Несмотря на ее заверения в симпатии ко мне, мое предложение было для нее лишь способом помочь своей семье, но пусть хоть так. Хоть что угодно, лишь бы она осталась.       Раньше мне казалось, я смогу ее отпустить, если она попросит, но эта ночь дала мне понять, что я на это не способен. Она слишком запала мне в душу, чтобы я отпустил ее.       — Сколько у меня времени принять решение? — Америка казалась слишком тихой, но на нее и так много свалилось.       — Завтра вечером я должен выбрать себе жену. К тому времени я хочу уже знать о твоем решении.       Америка кивнула и направилась к двери. Я не стал останавливать ее. По ее лицу я прочитал, что она хочет побыть одна, и, черт бы меня побрал, я должен ей это.       — Америка, — окликнул я, пока она не вышла из комнаты.       — Знай, если ты примешь мое предложение, Мэй должна будет выйти замуж. Не за Мортимера, я найду ей хорошего внимательного заботливого мужа, который словом никогда не попрекнет ее. Я не позволю убить ребенка. Как бы то ни было, мой племянник ни в чем не виноват.       Америка похлопала рестницами, грустно вздохнула и ушла, а я остался один в пустынной комнате.

***

      После свидания с Крисс мое настроение ухудшилось еще больше, чем после разговора с Америкой и Леджером. Она не могла скрыть своей симпатии и я почувствовал себя полным придурком, потому что завтра вечером она и другие девушки покинут дворец с обманутыми надеждами, но на всех жениться я не мог, да и не хотел.       Я не мог отделаться от противного ощущения отвращения при мысли о моем «брате». Как он только смог сделать такое с девушкой, очень молодой девушкой? Он был сильнее, старше и опаснее хрупкой мисс Сингер. Видимо, опасаясь гнева моего отца, Аксель Мортимер ни в чем не отказывал отпрыску жены, что дало тому ощутить свою вседозволенность. И все же на такую мерзость я не считал способным даже отца.       Я сидел в саду у фонтана и смотрел на маленькие озерца, которые формировали порывы ветра на поверхности воды. Не хотелось возвращаться обратно во дворец. Слишком давили сегодня его стены на меня. — Я еле нашла тебя, — мама положила руку мне на плечо. Погрузившись в свои мысли, я и не заметил, как она подошла так близко, я вообще не заметил ее приближения.  — Прости, мне нужно было побыть одному, — ответил я, обернувшись к маме и положив свою ладонь поверх ее. — Ты не обязан делать выбор именно сейчас. Я поговорю с Кларксоном, и мы найдем другое решение, — мне было приятно видеть такое рвение со стороны мамы, но я так же знал и отца. Несмотря на все его уважение к маме (с его многочисленными изменами о любви не может быть и речи), он не позволил бы ей влиять на его мнение. Я сомневаюсь, что он услышал бы ее, или задумался над её словами, что было почти за гранью реальности. Отец не слышал никакого другого мнения, кроме своего. Его беспокоил только он сам, в то время как маму беспокоили все, кроме нее. И как она только смогла полюбить его? — Нет, я уже сделал выбор, — я постарался улыбнуться. Вышло не ахти, учитывая, как нахмурилась мама, присаживаясь рядом. — Что, в таком случае, тебя беспокоит? — мама была, пожалуй, одним из совсем немногих людей во дворце, кого я любил, и была одной из двух женщин, ради которых я сделал бы все. Абсолютно все. Но вот со второй проблемы… — Она может отказаться, — до того, как я произнес слова вслух, я не понимал, насколько этот страх овладел мной. Я до ужаса боялся, что Америка скажет «нет» и от этой мысли не находил себе места. — Почему ты так решил? — ласково спросила мама, дотрагиваясь до моей щеки своими привычно холодными хрупкими пальцами. Я хотел ответить, что прошло мало времени и что она не успела полюбить меня, но мама продолжила, поняв, что я собирался сказать. — Дорогой, позволь чуду случиться с тобой. Не думай, что ты чего-то недостоин. Ты прекрасен, и твоя избранница, я уверена, это понимает. — Если бы, — хмыкнул я, представляя, как Америка морщит носик от такой перспективы. — Леди Америка ценит тебя, но не показывает тебе этого. Таких, как она, нужно добиваться, — улыбнулась мама, а я удивленно посмотрел на нее, пытаясь понять, откуда она узнала, ведь в этот раз я старался из всех сил, чтобы запутать впечатление короля. — Как? Как ты поняла, кого я выбрал? — все же спросил я маму, а она присела рядом со мной на бортик фонтана. — Может, я уже и не молодая, но я совсем не слепа, Максон. Чувства не скроешь, не от меня, — я улыбнулся. Может, потому она и узнала все, что она знала, на что обращать внимание, а не как отец наблюдала за обманчивыми поступками.       И все же, я был рад, что она одобрила мой выбор.

***

      Спускаясь к ужину, я думал о том, как выдержу ночь в ожидании ее ответа. Я не продумал, что буду делать, как только она откажется. У меня не было запасного плана потому, что я: во-первых, не хотел никого другого, кроме Америки. Она была моей, я знал это, верил в это и отказывался принимать любую другую истину, во-вторых, запасной план подразумевал сомнения, и я запретил себе это, в-третьих, я вообще не хотел составлять запасные планы.       Как только вошла Америка, мое сердце екнуло и против моей воли наполнилась тревожной надежды. Я не мог расслабиться, пытаясь обдумать все произошедшее, но где-то была грань реальности, где все было иначе и я не мог избавиться от ощущения, что я теряю все. Сейчас. Здесь. В это мгновение.       Америка выглядела порядком сбитой с толку, серьезной и непривычно тихой. Я понял, что она или приняла решение, или уже на пути к этому. Что могло значить ее поведение? Она не знала, как отказать мне, а может все еще сомневалась. Хотел бы я знать почему? Скорее всего, но больше всего я ждал ее ответа. Давить я на нее не хотел, ей и без того не просто, но решение за нее я тоже принять не мог. Она должна была пройти это на данном этапе сама.       Было ли это с моей стороны эгоистично? Ведь я должен всячески поддерживать и утешать, но мне нужно было знать, готова ли она строить отношения со мной. Или Леджер занимает в ее сердце куда большее место. В той, другой реальности, или сне, я видел, когда умирал, ее чувства в ее глазах, но тут, сейчас, все складывается иначе и я не могу сказать хорошо ли это. Все рушится у меня перед глазами, а я ничего не могу с этим сделать.       Во время ужина я не ощущал вкуса еды и аппетит мой исчез, как, впрочем, и аппетит Америки, но, когда перед тем, как встать из-за стола, я встретился с ней взглядом, она ненавязчиво потянула себя за ухо и непривычно смиренно стала ждать моей реакции. Я коротко кивнул и в ответ потянул себя за ухо.       Если ей есть, что сказать, то мне тоже…