Второй шанс

      За завтраком тишина угнетала всех, несколько девушек пытались разговаривать, но разговор был натянутым и неловким. Все ещё пытались переварить произошедшее. Большинство девушек не верили, что наказание за их поступки может быть серьёзнее, чем простое исключение из Отбора, что лишний раз свидетельствовало о том, что они слепо верили в моего отца. Видели его таким, каким хотели видеть. Несмотря на то, что на публике он старался держать себя в руках, но по стольким мелочам, которые чётко проглядывались за последние недели, что девушки могли бы хоть отчасти догадываться, что он не такой, каким хочет казаться, но большинство были слишком заняты собой, чтобы замечать что-то вокруг. Во время завтрака я несколько раз перехватывал растерянный взгляд Америки, я собирался подойти и узнать, как она, после завтрака, когда все начнут расходиться, но шанса мне не представилось: отец позвал меня с собой, и я решил, что лучшим вариантом будет просто подчиниться, а зайти к Америке смогу и после. — Кейнс, какие новости? — сходу приказал отец своему секретарю. Он никогда и ни с кем не общается на равных или хотя бы спокойно. Для каждого припасён свой тон. Только со мной он считает, что церемониться не нужно. — Король Алессандро отказался подписывать экономическое и политическое соглашения с нами, — без каких-либо эмоций сказал Кейнс. У него была выдержка, которой позавидовали бы генералы. Что бы не происходило вокруг, он всегда оставался непоколебим, а всему то ли виной, то ли хорошим уроком, послужила долгая, более двадцати лет, служба у моего отца, а я знал прекрасно, что самым частым проявлением эмоций и чувств у короля был гнев. Иногда это пагубно сказывалось на окружающих и не только в моральном, но и в физическом плане, поэтому мне иногда по-человечески было жаль Кейнса. — Черт бы побрал этих макаронников! Эти итальянцы кем себя возомнили? Думают, мы без них не справимся? Кто у нас есть, Максон? — неожиданно спросил отец. Он любил устраивать подобные проверки, стараясь уличить меня в чём-то, за что можно было бы наказать. Поэтому я научился держать в голове много деталей, чтобы ответить на любой неожиданный вопрос. — Франция, отец. У нас есть только Франция, — безэмоционально отвечаю я, эта привычка вросла в кожу, стала частью меня и в большей части случаев я был только рад этому, она позволяла мне сохранять видимое спокойствие, когда всё кипело. — У нас скоро и её не будет! — со злостью стукнул он по столу кулаком, словно вовсе и не замечая покраснения на коже и разлетевшихся во все стороны листьев документов. Его лицо побагровело, что определённо было не лучшим знаком. Умный человек давно бы уже покинул кабинет и постарался оказаться как можно дальше, но ни у меня, ни у Кейнса не было особого выбора. Всё, что нам оставалось, ждать, когда отец взорвётся. — Ваше Величество, мы всё ещё можем принять их условия, — предложил Кейнс, и я удивился несвойственной для него храбрости. Обычно он предпочитал молчать, чтобы не раздражать лишний раз короля. Сегодня его же его хвалебная выдержка и осторожность подвели. — Ты предлагаешь мне унижаться перед этим цыганом? Мне?! Законному королю?! — взревел отец, влепив преданному секретарю пощёчину. — Отец, — начал было я, но пронизывающий взгляд его серо-голубых глаз остановил меня. — Тоже захотел? — я продолжал на него смотреть, чтобы ни один мускул, ни один нерв не дрогнул. Сейчас я был решительнее, чем раньше, не боялся смотреть ему в лицо и отстаивать свою точку зрения, но кое-что оставалось прежним: я боялся своего отца. Он был тем бичом, которого стоило бояться. Когда он выходил из себя, то превращался в монстра и мог избивать меня едва ли не до полусмерти, и я часто останавливался на мысли, что не будь я его единственным законным ребенком, он бы меня убил. — Только твоя преданная служба не позволяет мне тебя уволить, — отчеканил, словно выплюнул в лицо король секретарю. — Я жду через три дня варианты решений этой проблемы, не позже, а для тебя, — отец даже не удосужился посмотреть на меня, обращаясь уже ко мне. — Для тебя у меня тоже есть работа.       Работы было много, отец постарался, чтобы на ближайшие несколько дней я был загружен так, чтобы не оставалось никакого времени на девушек. Такой отец был мне привычнее доброго, так я мог предугадать его поступки или действия. Единственным развлечением за прошедшую неделю была фотосессия с девушками, и стоило мне только закончить с ней, как отец позвал к себе. — Ты должен выбрать Элиту, — стоило мне переступить порог отцовского кабинета, как отец тут же огорошил меня своей блистательной мыслью. — Прости? — Что я непонятного сказал? — с холодной настороженностью спросил отец. Я промолчал. — Ты должен сузить Отбор до Элиты. — Ты предлагаешь мне отправить половину девушек домой. Я могу узнать хотя бы почему? — спорить с отцом было бесполезно, нужно действовать тонко и обдуманно. — Я требую этого, — отец пододвинул ко мне листы сводок, чтобы я мог их видеть. — Посмотри. За последние три дня повстанцы взорвали склад зерна в Керлингеме, подожгли дом судьи в Орлеане и устроили разбой в Освине. Нам нужно показать всем, что ты решительно настроен с Отбором. К тому же, чем меньше мы будем кормить девушек во дворце, тем больше денег можем отправить в Новую Азию.       Я внимательно просмотрел сводки и фотоотчёты, которые казались сейчас ударом в спину. Я не знаю, чего ждут повстанцы, но нам нужно что-то делать. Последние происшествия похожи на происки южан, и я очень сомневаюсь, что сокращение девушек как-то на них повлияет, но, с другой стороны, меньше девушек будут подвергаться опасности во время нападения на дворец. — Я подумаю над этим. — У тебя есть три дня чтобы, решить кто уходит, а кто остаётся, — твердо сказал отец таким тоном, словно давал мне понять, что разговор окончен и обсуждать это он не собирается. Что ж, мне неважно, кем будут девять девушек из Элиты, меня интересует только одна. — Как обстоят дела с Италией? — осторожно спросил я, в глубине души надеясь, что отец не взорвётся снова и не похоронит меня под тонной бумажной работы. — Макаронник перетянул на свою сторону германского короля, и Франция вот-вот откажется от соглашения с нами, — отец, вопреки моим ожиданиям, откинулся на спинку кресла и стал смотреть на меня так, словно ждал от меня решение проблемы. — Мы можем организовать приём для обеих стран и показать, что настроены на сотрудничество с ними, — предложил я, на что отец сухо кивнул. — И заодно мы проверим твоих девушек. Кейнс, скажи Сильвии заняться этим. На организацию приёмов даю три недели, больше нет времени.       Я ушел от отца вместе с побледневшим секретарём. Он знал, как отреагирует на это Сильвия, и определённо не питал желания становиться свидетелем её раздражения, впрочем, выбора у него не было, как и у меня. Мне придётся выбрать Элиту. Что ж, может это к лучшему, не буду тратить время на девушек, которые заведомо не интересуют меня, и смогу сосредоточиться на Америке. Это стоило того, чтобы иметь возможность уделять ей больше внимания.       Иногда я думал о том, как было бы замечательно, если бы мои братья и сестры, которых мама потеряла ещё во время беременности, родились. Может характер отца тогда был бы мягче. Нет, я не жаловался, просто хотя бы вдвоём справляться с характером было бы проще, но я один, и, может, это одна из причин, почему он постоянно срывает на мне свою злость.

***

***       Я шёл мимо библиотеки, направляясь в свою комнату и неожиданно увидел в ней свет. Большую часть времени она пустовала, но сейчас там явно кто-то был, и мне стало интересно посмотреть, кто. Я остановился и очень тихо подошёл к двери в библиотеку и заглянул внутрь. На диванчике, подобрав под себя ноги, сидела Крисс. В руках у неё была толстенная книга в вишнёвом переплёте. Она что-то увлечённо читала, полностью погрузившись в книгу и даже не заметив моего приближения. — Теория термодинамики? — удивлённо спросил я, и девушка подскочила на месте, чудом удержав книгу в руках. Будь на её месте Америка, по всему дворцу разнесся бы грохот от упавшей тяжелой книги, да и Америка умудрилась бы удариться обо что-то или упасть. — Не думал, что у нас есть эта книга. — Я случайно нашла её. У меня папа профессор физики и мне стало интересно взглянуть на это издание, — Крисс неловко заправила прядь за ухо и положила книгу на столик перед диваном. Было в ней что-то трогательное и умиротворённое, что притягивало взгляд, она стала бы отличной принцессой, скромной и добродетельной, но не моей женой, - но, если Вы против… — Нет. Всё в порядке. Почему Вы не в Женской комнате? — Там сейчас немного некомфортно. — Некомфортно? — Да. После случая с леди Элинор ситуация только ухудшилась. В компании книг гораздо спокойнее. Спасибо Вам, — улыбнулась благодарно девушка. За неделю бумажной работы я, казалось, забыл мельчайшие детали, такие как-то, за что могла благодарить меня Крисс. — За что? — я удивился, но всё же вспомнил о леди Элинор и мне всё равно было непонятно, за что она меня благодарит, ведь я только ухудшил ситуацию, исключив её. — За то, что не сказали, что это я вам рассказала. После того, как девушки поступили так с Америкой, не хотела бы я такого же к себе отношения. — Что сделали? — Они её игнорируют, все, кроме Марли, Тайни и Лири, — я даже не подумал, чем это все обернётся для Америки, но неужели девушки думают, что она… Да это ведь бред. Она отказалась говорить о чем-либо, что связано с тем происшествием. Они судили только из-за своих ошибочных предположений. — Если Вы захотите навестить Америку, я видела её в музыкальной комнате. — Спасибо, — пришел мой черёд благодарить девушку. — И, Крисс, обращайтесь ко мне по имени, без «Ваше Высочество». — Буду только рада, Максон, — ответила девушка, когда я уже выходил из комнаты. Я улыбнулся. С ней стоит сохранить хорошие дружеские отношения, я думаю, из неё выйдет хорошая подруга для моей будущей жены.       Музыкальная комната находилась в другом конце первого этажа и, чтобы добраться до нее, нужно было пройти весь коридор и около десятка стражей, которые иногда казались мне лишними. По дороге в музыкальную комнату я готовился к тому, что придётся Америке объяснять, куда и зачем я исчез на целую неделю, но стоило мне подойди к комнате, как я услышал легкую, завораживающую мелодию. Просто захотелось опереться о дверной косяк и не сходить с места. Америка, как и Крисс до этого, совсем не заметила меня. Она продолжала играть на фортепиано, полностью растворившись в музыке. Это было просто невероятно, замечательно. Я стоял и смотрел, как она своими тонкими пальчиками перебирает клавиши, и как из-под них льётся музыка. Я не слышал больше ничего. Как Америка растворялась в музыке, так и я растворился в ней, пока она не закончила играть. — Ты долго тут стоишь? — Достаточно, чтобы понять, что у тебя талант, — я улыбался, как маленький ребёнок, скрестив руки на груди. — Ты мне льстишь, — Америка закрыла крышку фортепиано и повернулась ко мне. — В этом нет никакой необходимости. У тебя и правда талант.       Америка покачала головой, словно я говорил глупость. Я просто обожал, когда она так делает, она в такие моменты такая искренняя, такая нежная… Хочется смотреть на неё и смотреть. Наш разговор прервал сигнал тревоги. Глаза Америки вмиг расширились и сосредоточились на мне, словно я мог решить сейчас любую проблему. Обычно мы прятались до сигнала тревоги, который должен был отвлечь повстанцев и запутать их. Я слишком увлёкся, чтобы заметить признаки нападения и подставил под угрозу не только себя, но и Америку.       Схватив её за руку и ничего не объясняя, я потянул её из комнаты. Отсюда до главного убежища было недалеко, всего пол коридора, но мы могли попасться кому-то из повстанцев и можно было бы только молиться, чтобы это были северяне. Я мог рисковать собой хоть сотни раз, но, когда речь шла о Америке, я не мог позволить себе быть таким безрассудным. Через две двери от музыкальной комнаты была скрытая панель, которая вела в небольшое убежище, надёжно скрытое в подвальном помещении.       Мы спустились по ряду ступенек приведшему нас в небольшую комнату, в которой было достаточно место для шестерых, а уж для нас двоих точно хватит. Сразу же справа располагался выключатель и я, щёлкнув по нему, включил свет. Он сразу же обрисовал ровный прямоугольник со столом, двумя скамьями, диваном, раковиной и полкой, на которой находились аптечка, простенькая посуда и упаковка галетного печенья. После того, как нападение повстанцев загнало нас на три долгих дня, отец отдал распоряжение о дополнительном обустройстве всех убежищ, особенно тех, где могли оказаться члены королевской семьи или их гости. — Ты в безопасности, не переживай, — попытался я успокоить девушку, не смотря ей в лицо, а быстро ища кувшин, чтобы набрать в него воды. — Я и не переживаю, — спокойно ответила Америка, а я, всё же не найдя кувшина, набрал воды в стакан и, выпив его, поставил на стол, а после этого обернулся к Америке. Она с интересом рассматривала комнату, её взгляд стал гораздо спокойнее, а моё сердце, встретившись с её глазами утренней озерной прохлады, стало постепенно замедлять темп до обычного. — Отлично. Присядешь? — предложил я, указывая на одну из скамей. Америка не спеша заняла место, а я все ещё смотрел на неё, убеждая себя, что моё сердце в безопасности, сидит и смотрит на меня аквамариновыми глазами. — Кто это? — вдруг спросила Америка, я сразу понял, что она о повстанцах. Особый сигнал тревоги, гнетущая тишина — всё говорило только об одном. — Южане. Северяне дважды подряд нападать бы никогда не стали и если в прошлый раз это были они, то сейчас… — словно в подтверждение моих будущих слов мы услышали грохот, и я с кивком закончил мысль. — Южане, они более агрессивные. — Что они от вас хотят? — Как я предполагаю, нашей смерти, но отец считает, что всё дело в деньгах или чём-то другом, — Америка задумалась над моими словами, насупив брови. — Если бы от вас хотели денег или чего-то ещё, давно бы предъявили условия. — У нас нет возможности узнать, что они хотят. Их нападения хаотичны и всегда несут за собой большой урон. Никто не хочет оставаться на поверхности и выяснять, зачем они пришли, это равносильно самоубийству, однако двое смельчаков всё же нашлись. Их обнаружили с множеством ножевых ранений, — я покачал головой и опустился рядом. — Они не из тех, кто осторожничает, и на связь они тоже не выходят. Нам остаётся только ждать.       Америка не нашла, что сказать в ответ, и замолчала. Тишина резала мне уши и казалась очень неприятной, уж лучше спорить с Америкой, чем сидеть вот так. Только я собирался извиниться, что бросил её на целую неделю совсем одну, как она меня опередила. — Кто она? — вдруг спросила Америка и, заметив мой непонимающий взгляд, уточнила. — Кто тебе рассказал об Элинор? — Я не могу этого сказать тебе, — я знал, что ей это не понравится, но дал обещание не говорить. — Почему? — Я обещал, — спокойно ответил я, наблюдая, как Америка все больше и больше злится. — Она важна для тебя? — поинтересовалась Америка с раздражением, и я обрадовался, обрадовался тому, что ей не всё равно. Не может быть. Наш путь в той, другой реальности, был более долгим и тернистым, она не могла влюбиться так быстро, или это просто я её отталкивал своим недоверием? — Нет, но я дал слово. Зачем тебе это? — Я хочу знать, почему все остальные участницы считают меня предательницей и доносчицей, из-за кого? Я ведь тебе и слова не сказала, — Америка хотела показать, что её это не сильно задевает, но раздражение и обида показывали обратное. Жаль, что я привык держать своё слово. — Та, которая сказала мне, кто это, избавила нас от девушки, которая могла бы угрожать в первую очередь тебе. — Она сделала так, чтобы другие девушки отвернулись от меня. Я бы предпочла, чтобы Элинор осталась, я бы разобралась с ней, — продолжала настаивать на своём Америка, и уже я начал заводиться. Как она не понимает, что я делал это ради неё, ради её же благополучия? — Элинор причинила тебе боль и могла снова это сделать. Я делал это ради тебя, пойми это наконец! — Почему? — Потому, что ты мне нравишься, — всё ещё находясь под эмоциями, выпалил я. Я преуменьшил свое отношение к ней, это лишь была незначительная часть правды, которая бы её только напугала, но такой реакции я совсем не ожидал: Америка потянулась ближе к моему лицу и прикоснулась к губам.        Я сначала опешил. В той, другой реальности, она не стала бы делать это на такой стадии развития отношений, да что там говорить, у нас всё сложно и непросто было в это время. Хватит мне думать о том, что было там, есть ведь сейчас, и это гораздо лучше. — Прости, — отстранилась Америка и хотела отойти, но в этот раз я притянул к себе и поцеловал так, как хотел поцеловать её всё это время с моего пробуждения: медленно, не спеша, смакуя каждое мгновение поцелуя. Для неё он был первым нашим поцелуем, для меня он был одним из многих, но, при этом, одним из лучшим.        Когда мы отстранились друг от друга, я увидел, что огонь раздражения в льдистых глазах Америки погас. Буду теперь знать, как её успокаивать и заканчивать споры.