Кармическая связь

Наши дни Еле передвигая ноги, Дэрил плёлся на ферму. От бессилия он злился на себя и на весь белый свет. Поиски Софии затягивались и становились бессмысленны. Это понимала вся группа, кроме охотника, который, как одержимый, вышагивал по лесу в поисках следов девочки. Сегодняшний день, как и все предыдущие, не дал результата. Дочка Кэрол словно растворилась в воздухе. Охотник обшарил каждый метр пролеска на мили вокруг и не мог взять в толк как маленькая девочка умудрилась уйти так далеко. Он вспоминал себя, как сам плутал по лесу. Будучи уже взрослым, он посещал те места, где ему приходилось выживать девять суток на одних орехах. Путь, который он тогда прошёл, был гораздо меньше, чем радиус поиска пропавшей девочки. Ребёнок не может так далеко сбежать. Дэрил уже давным-давно должен был найти Софию. Но почему-то этого до сих пор не произошло. Диксон и сам не знал, почему ему так важно было найти дочь Кэрол. Что-то внутри него клокотало и тянуло жилы стоило только подумать, что его поиски завершатся неудачей. От вида безутешной матери у охотника дёргало щёку и хотелось расшибиться в лепёшку, но привести девочку к ней. Повинуясь странному порыву сострадания к заплаканной женщине, он принёс ей розу Чероки в пивной бутылке и наплёл какую-то сказочку об индейцах. Призрачная улыбка на мгновения осветила её лицо. Пока охотник смотрел в чистые голубые глаза, посветлевшие от слёз, в его душе зародилось странное чувство. Что-то смутно знакомое почудилось ему в благодарном взгляде женщины. Сердце сделало кульбит и начало биться через раз. Ему показалось, что этот цветок он должен был принести ей гораздо раньше. 1793 год. Франция. Вильнёв-ла-Гаран Жандармерия направила меня в это дивное захолустье для разбирательства с участившимися случаями воровства и мятежей. Крестьяне, зная ситуацию в стране*, совсем распустились. Монархия, которая им так опостылела, рухнула, республиканский строй ещё не до конца сформирован – вот они и чувствуют свою безнаказанность. Подвешенное состояние толкает людей на преступления и склоняет к бунтам в попытке урвать побольше прав и свобод. Если так пойдёт и дальше, то вместо республиканства мы придём к анархии. Больше всего я надеялся, что слухи о жандармах из «самого Парижа» остудят пыл нарушителей порядка – и нашей жандармской команде не придётся задерживаться в этом городке больше, чем положено. За неделю пребывания в Вильнёв-ла-Гаран, к моему удовлетворению, слухи о пополнении в рядах блюстителей закона разошлись по всей округе. Наступило долгожданное затишье. Маркизы были счастливы и спокойны. Я даже начал находить некую прелесть в быте сонного городка. Мой слух отдыхал от шума парижских площадей, наслаждаясь тихим пением птиц. Иногда я ходил на охоту с местными жителями. Я всегда любил это сугубо мужское развлечение. В столице с некоторых пор появилась мода тащить в лес за дичью светских дам – я этого никогда не понимал. К моему счастью, в глубинке такого изврата над охотой ещё не появилось. Жизнь текла спокойно и размеренно. Единственное, что меня выбивало из колеи, были мои сновидения. Довольно часто меня посещал сон о странной женщине, лица которой я не мог разглядеть. Она неизменно являлась как минимум раз в месяц, держа в руках топор и называя меня чужим именем. Иногда, вместо неё, меня посещала маленькая грустная девочка с куклой, но и у неё очертания лица были смазаны. Посмеиваясь над собой, после каждого сна я обещал себе сходить к какой-нибудь местной госпоже ленорман** – пусть попробует объяснить визиты моих ночных незнакомок. Всё изменилось в один день, когда ко мне пришла молодая женщина и бесцветным голосом призналась в убийстве мужа. Её вид и наряд были довольно презентабельными – вероятно, она принадлежала к местной аристократии. Что-то в ней, в её образе и стати мне показалось знакомым. Я силился вспомнить, где же я её мог видеть, но ничего путного не приходило в голову. – И как же вы это сделали? – почему-то мне не верилось, что такая хрупкая женщина с пронзительно голубыми глазами могла причинить кому-то боль. – Я отравила его… Он… Он… – на последних словах её голос задрожал. Она явно хотела сказать что-то важное, но почему-то сдерживала себя. Затем её плечи поникли, и она тихо промолвила, – Впрочем, уже не важно. Я – убийца. Я послал за Юджином Портэ и начал записывать её признание для протокола. Женщина представилась Каролин де Пелетьер. Она рассказала, что отравила мужа, подсыпав ему в вино мышьяк. Моему изумлению не было предела, насколько может быть обманчива внешность. Такая нежная маркиза оказалась очередной Тиофанией ди Адамо***. Мне было жаль понуро сидящую напротив женщину, хоть она и была убийцей. Я прекрасно понимал, что её ждёт высшая мера – смертная казнь через повешение. Немного погодя, мы с коллегами и местным пастырем обследовали место свершения убийства и сделали заключение. В это время Каролин была заперта в местной темнице. Мне было неприятно думать о том, что её бледная кожа покрывается мурашками от сырости подвальной неволи. На следующий день, повинуясь внезапному порыву, я решил проведать заключённую. Она встретила меня отсутствующим взглядом и бледной полубезумной улыбкой. Её переодели в рубаху, сняв все атрибуты богатой женщины. Без лоска она выглядела беззащитно и жалко. – Может быть, вы соизволите рассказать, что случилось на самом деле? – после её блёклых приветственных слов во мне начало расти негодование. – Я в самом деле убила своего мужа, – тонкая рука метнулась к лицу, закрывая, спасая его от моего взгляда. – Но почему? Вы не сказали ни одного оправдания! Вы понимаете, что вас приговорят к смерти? – я зло цедил хлёсткие слова, надеясь, что де Пелетьер среагирует на них, – Вам осталось жить максимум до конца недели. Вас повесят на городской площади на потребу публики! Эдакое пятничное представление, наряду с базаром и жонглёрами… – Зачем вы пришли? – вдруг спросила она. – Зачем ты пришёл? Она потирала озябшие руки и ждала ответа. Я смотрел на неё и пытался уловить то, что меня насторожило в её облике. Нечто странное. Спустя минуту, я осознал, что же в ней было не так. Это были шрамы. Лишённая наглухо закрытого платья, не положенного заключённой, Каролин осталась в рубахе не способной спрятать уродливые следы. Её руки были испещрены рубцами и синяками. На ключице подживал недавний кровоподтёк. Я в мгновение ока оказался рядом с женщиной и беззастенчиво оголил ей руки до плеч, осмотрел шею и спину. Злость предала мне наглости и безрассудства для такого поступка. Каролин не сопротивлялась, лишь отводила глаза. Теперь я понимал, почему она не стала ничего говорить в свою защиту. Правда оказалась слишком унизительной и неприличной: женщину избивали. Я, как никто другой, понимал её боль – больше душевную, чем физическую. Когда-то я тоже был рабом домашнего террора, пока мой старший брат не обратил на это внимание и не заступился за меня. Я помнил весь ужас и безысходность ситуации, но в итоге меня избавили от этого. Каролин же спасать было некому – и она решила проблему сама, как могла: просто убила обидчика… – Вы не должны молчать. Вам необходимо рассказать всё на суде. Возможно… – Что возможно? Мне в любом случае не избежать казни, – женщина перебила меня. – Но вы сможете оправдать себя перед людьми. На вашей семье не будет клеймо вашего преступления, – я впился взглядом в затуманенные от слёз глаза, понимая, что женщина права. Каролин во всём права: что стоит оправдание, если тебя всё равно не оставят в живых? Это был глупый разговор, которым я разбередил её незажившие раны. Ей и так удушающе тяжело, и я лишь усугубил её терзания. – Я понимаю вас… Де Пелетьер посмотрела на меня исподлобья. Весь её вид выражал недоверие, словно она решила, что я издеваюсь. Я глубоко вздохнул и расстегнул китель. Женщина зачарованно смотрела на мои манипуляции с пуговицами, позабыв о стыдливости. Наконец, приподняв край одежды, я показал малую толику шрамов, украшавших мою спину. Губы женщины скривились, словно от боли. Когда она отвернулась от меня, я одёрнул форму и застегнулся. Впервые я показал кому-то свои постыдные увечья. С моих плеч словно камень упал: всё же тайны – это самое тяжёлое бремя, которое вынужден нести человек. Мы молчали, думая каждый о своём. Я не мог ей ничем помочь. Стараясь развеять сгустившуюся тишину, я тихо заговорил: – У вас, на вид, очень нежная кожа. Вы знаете, Rósa laevigata**** может ускорить процесс заживления увечий, – я проклинал себя за то, что не нашёл другой темы для продолжения беседы. – По крайней мере, детскую кожу залечивало хорошо. – Никогда не слышала о таком методе, – кажется, Каролин решила поддержать моё начинание. – Это не метод, это цветок. Хотите, я принесу вам немного его лепестков? – вдруг предложил я, желая утешить узницу хоть такой малостью. – Хочу, – её уголки губ слегка поднялись вверх, знаменуя подобие улыбки. – Я навещу вас через два дня. Раньше не смогу – свидания с заключёнными можно проводить только раз в два дня. – А вы?.. – она неловко замолчала, а затем почти шёпотом продолжила. – Вы успеете до того как я?.. Как меня?.. – Успею, – я не дал ей закончить фразу. – Я обещаю, что успею. Мы скомкано попрощались, и я вышел из помещения. За моей спиной противно лязгнули затворы, заставив меня поёжиться. На сердце было тяжело: я на самом деле не знал, успею ли проведать её до казни. Суд мог состояться и завтра, и через неделю – это зависит от желания местного судьи Карлуа Граймсьё. Не в моих силах было повлиять на него и его решение – к сожалению, у меня не было точек воздействия на местную бюрократию. На следующий день я взял гнедого жеребца и отправился в ближайший пролесок, намереваясь найти лечебную розу. Мои познания в естествознании оставляли желать лучшего, но всё же я был достаточно осведомлён, чтобы предположить, что цветок может произрастать на берегу Л’Иль-Сен-Дени*****. Мои надежды оправдались. Я не стал сразу отрывать лепестки, решив, что целые цветы смогут немного порадовать узницу. Мне хотелось, чтобы перед свершением суда и приговора, она увидела белые бутоны с жёлтой сердцевиной. Пусть у неё перед глазами будет хоть что-то прекрасное, а не устрашающие сырые стены темницы. Я засунул свёрток с нежными цветами за пазуху и поехал обратно. Вечером я вернулся в город. Моя лошадь потеряла в дороге подкову, так что обратный путь затянулся почти до заката. Проезжая мимо городской площади, я чуть не упал замертво. Я увидел её. Каролин. Её тело безвольно свисало на крепкой верёвке. Зеваки уже разошлись, насытившись представлением. Судья решил поскорее разделаться с несчастной убийцей. Краем глаза я увидел, как экипаж Граймсьё мелькнул между домами. Ну конечно, как же я мог забыть! У судейского сына на следующей неделе свадьба – вот папаша и поехал в Париж для последних приготовлений и за подарками. Вот почему судья так быстро разделался с заключённой – у него просто были дела поинтересней и поважнее, чем жизнь какой-то отравительницы. Я смотрел на то, что некогда было человеком и не мог отвести глаза. Цветы жгли моё сердце, сильнее раскалённого клейма. В голове билось диким ритмом одно: я не успел сдержать перед ней обещание…